Шольц, Джексон

Джексон Шольц
Общая информация
Полное имя	Джексон Волни Шольц
Дата и место рождения	15 марта 1897(1897-03-15)
Дата и место смерти	26 октября 1986(1986-10-26) (89 лет)
Гражданство	США США
Личные рекорды
100 м	10,5 сек (1924)
200 м	21,2 сек (1926)
Международные медали
Олимпийские игры Золото Антверпен 1920 эстафета 4×100 м Золото Париж 1924 200 м Серебро Париж 1924 100 м

Джексон Волни Шольц (англ. Jackson Volney Scholz, 15 марта 1897 — 26 октября 1986) — американский легкоатлет, олимпийский чемпион.

Биография

Джексон Шольц родился в 1897 году в Бучанане (округ Берриэн штата Мичиган), США. Умер в возрасте 89 лет в городе Делрей-Бич, штат Флорида, США.

Спортивная карьера

В 1920 году на Олимпийских играх в Антверпене он завоевал золотую медаль в эстафете 4×100 м, а на дистанции 100 м пришёл 4-м.

В 1924 году на Олимпийских играх в Париже он завоевал золотую медаль на дистанции 200 м, и серебряную — на дистанции 100 м, уступив Гарольду Абрахамсу из Великобритании (их борьба нашла отражение в фильме «Огненные колесницы»).

В 1928 году на Олимпийских играх в Лондоне Джексон Шольц поначалу разделил на дистанции 200 м 3-е место с Хельмутом Кёрнигом из Германии, но затем судьи решили, что они на следующий день должны совершить ещё один забег. Так как Шольц к тому времени уже начал отмечать окончание состязаний, и было очевидно, что на следующий день он соревноваться не сможет, то он отказался от борьбы.

Ссылки

• [www.sports-reference.com/olympics/athletes/sc/jackson-scholz-1.html Джексон Шольц] — олимпийская статистика на сайте Sports-Reference.com (англ.)

Отрывок, характеризующий Шольц, Джексон

– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.