Щербатова, София Степановна

В Википедии есть статьи о других людях с фамилиями: Апраксина и Щербатова

София Степановна Щербатова
Художник Фирмен Массо
Имя при рождении:	София Степановна Апраксина
Род деятельности:	статс-дама, благотворительница
Дата рождения:	1798(1798)
Дата смерти:	3 февраля 1885(1885-02-03)
Отец:	Степан Степанович Апраксин
Мать:	Екатерина Владимировна Голицына
Супруг:	Алексей Григорьевич Щербатов
Дети:	4 сына и 2 дочери
Награды и премии:

Княгиня София Степановна Щербатова, урождённая Апраксина (1798—1885) — статс-дама, благотворительница; вторая супруга московского градоначальника генерала от инфантерии Алексея Григорьевича Щербатова. Кавалерственная дама ордена Святой Екатерины (30 августа 1822).

Биография

София Степановна Апраксина родилась в 1798 году в семье крестника императрицы Екатерины II Степана Степановича Апраксина (1757—1827) и Екатерины Владимировны Голицыной (1770—1854), дочери знаменитой «Усатой княгини». Детство и молодость София вместе с сестрой Натальей провела в усадьбе Ольгово в обстановке роскоши. Апраксины жили открыто, принимая всю Москву. У них был свой театр, свои актеры и музыканты, балы, фейерверки и охота. В доме часто гостили юный А. С. Пушкин, его дядя В. Л. Пушкин, П. А. Вяземский и другие любители искусства.

Воспитанием детей Екатерина Владимировна Апраксина занималась сама. Её дочери изучали языки и литературу, им преподавали музыку и искусство. Из двух дочерей она предпочитала старшую Наталью, которая имела с ней сходство ума и характера, Софию же она находила слишком серьезною, слишком не любящей большого света, слишком простой в жизни. София увлекалась живописью, рисуя пейзажи. Она много читала, притом книги разного содержания, от самых серьезных (любила Платона, Сенека) до повестей и романов. Она была очень религиозна, но без ханжества.

Замужество

В 1817 году София Степановна вышла замуж за вдовца князя Алексея Григорьевича Щербатова, который был старше невесты на двадцать два года. Первые годы замужества много путешествовала с мужем по Европе. Вернувшись в Россию, поселилась с семьей в Петербурге. Откуда Щербатовы выезжали на лето в своё подмосковное имение Литвиново. Воспитанием детей София Степановна занималась сама. Не желая иметь гувернера, она сама составляла для них учебный план, набирала лучших учителей и присутствовала при уроках почти весь день.

В 1843 году с назначением князя Щербатова на должность военного генерал-губернатора семья переехала в Москву. Их дом на Садовой долгое время являлся центром всей старой столицы: родовой, светской и благотворительной. Очень умная и образованная, воспитанная в роскоши и богатстве, княгиня Щербатова, по свидетельству знавших её, была олицетворением «grande dame», что не мешало ей, впрочем, всем смело говорить правду в глаза, любить во всем простоту, ненавидеть изнеженность и праздность. Тяготясь большими приемами и представительством, София Степановна не уклонялась от них и пользуясь своим высоким положением и влиянием в обществе, занялась благотворительностью.

Благотворительная деятельность

<center>Супруги Щербатовы

</div> </div> Важная заслуга княгини Щербатовой заключалась в том, что она старалась внести правильную организацию в дело общественной благотворительности. В 1844 году София Степановна основала в Москве «Дамское попечительство о бедных», председательницей которого была до 1876 года. Общество имело своей целью «открывать людей, поистине нуждающихся в помощи, особенно стыдящихся просить подаяние, и оказывать им сообразно обстоятельствам и по мере возможности такого рода пособия, которые приносили бы им существенную пользу и не могли бы быть употреблены во зло».

После смерти своего супруга в 1848 году она сообщила императору Николаю I о намерении передать в пользу общества денежные выплаты, пожалованные ей за заслуги супруга. В 1848 году во время эпидемии холеры в Москве княгиня Софья Степановна совместно с доктором Фёдором Петровичем Гаазом организовала общину для оказания помощи нуждавшимся, получившую название Никольской. Сёстры этой общины продолжили свою деятельность и в годы Крымской кампании.

Княгине Щербатовой обязано своим возникновением и Комиссаровское техническое училище. С её легкой руки основывались в Москве приюты для детей, богадельни для престарелых, дома для не имеющих крова; оживилась деятельность тюремных комитетов. В 1847 году около Новоспасского монастыря были созданы благотворительные учреждения, — богадельня, лечебница, детский приют и церковь — носившие её имя.

До глубокой старости Софья Степановна лично руководила основанными и организованными ею благотворительными учреждениями, когда же эта сложная работа после 30-летних трудов стала ей не по силам, она передала её в другие надежные руки, но сама не переставала следить за своими заведениями, навещая их и придумывая для них разные нововведения и улучшения.

Последние годы

До конца дней своих она сохранила замечательную подвижность и деятельность, свежесть впечатлений, ясность ума и способность всем интересоваться. За неделю до смерти она собственноручно написала своё завещание, никого не позабыв в нём; сама выразила желание приобщиться и собороваться. Княгиня София Степановна Щербатова скончалась от воспаления легких 3 февраля 1885 года на 88-м году жизни и была похоронена рядом с мужем в Донском монастыре. Императрица Мария Федоровна писала её сыну князю А. А. Щербатову:

Известясь о кончине матушки вашей, не могу не выразить глубокой скорби Моей об утрате столь чувствительной для семьи покойной и для Москвы, которая лишилась в ней всеми чтимой и уважаемой благотворительницы

30 апреля князь Щербатов передал Московскому опекунскому совету владение матери на Садовой-Кудринской для устройства детской больницы (ныне Детская городская клиническая больница № 13 имени Н. Ф. Филатова), а также храма при ней.

Желая почтить и сохранить память матери нашей, мы все, сонаследники в доме её, пришли к соглашению об обращении его на дела общественной пользы и благотворительности

Дети

В браке родились:

• Екатерина Алексеевна (1818—1869), была замужем за Илларионом Илларионовичем Васильчиковым (1805—1862), генерал-адъютант, киевский, волынский и подольский генерал губернатор, член Государственного Совета.
• Наталья Алексеевна (1819—1826)
• Григорий Алексеевич (1819—1881), выпускник С.—Петербургского университета, возглавлял Цензурный комитет, был председателем Агрономического общества; в составе ополчения участвовал в обороне Севастополя. Был женат на Софье Александровне Паниной (1825—1905), внучке графа Н. П. Панина.
• Ольга Алексеевна (1823—1879), фрейлина императрицы Александры Фёдоровны, с 1847 года замужем за князем С. Ф. Голицыным (1812—1849), отставной ротмистр, трагически погиб на охоте у В. В. Апраксина в селе Брасово Орловской губернии.
• Борис Алексеевич (28.05.1824—6.06.1826).
• Владимир Алексеевич (1826—1888), секретарь русской миссии в Штутгарте, действительный статский советник, саратовский губернский предводитель дворянства, позднее — саратовский губернатор. Был женат с 1851 года на Марии Афанасьевне Столыпиной (1832—1901).
• Александр Алексеевич (1829—1902), окончил юридический факультет Московского университета, служил в кирасирском полку, московский городской голова. Был женат с 1855 года на Марии Павловне Мухановой (1836—1892), дочери историка и археографа П. А. Муханова.

<center>

• Дети
• Joseph-Désiré Court - Portrait of Yekaterina Scherbatova - WGA5529.jpg

  Екатерина
• G.Tcherbatov.jpg

  Григорий
• Joseph-Désiré Court - Portrait of Olga Scherbatova.jpg

  Ольга
• Vlad Tcherbatov.jpg

  Владимир
• Партрэт А. А. Шчарбатава.JPG

  Александр

Напишите отзыв о статье "Щербатова, София Степановна"

Примечания

Литература

• А. Г.,. Щербатова, Софья Степановна // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Щербатова, София Степановна

– Но скажите, как муж ваш посмотрит на это дело? – сказал он, вследствие твердости своей репутации не боясь уронить себя таким наивным вопросом. – Согласится ли он?
– Ah! Il m'aime tant! – сказала Элен, которой почему то казалось, что Пьер тоже ее любил. – Il fera tout pour moi. [Ах! он меня так любит! Он на все для меня готов.]
Билибин подобрал кожу, чтобы обозначить готовящийся mot.
– Meme le divorce, [Даже и на развод.] – сказал он.
Элен засмеялась.
В числе людей, которые позволяли себе сомневаться в законности предпринимаемого брака, была мать Элен, княгиня Курагина. Она постоянно мучилась завистью к своей дочери, и теперь, когда предмет зависти был самый близкий сердцу княгини, она не могла примириться с этой мыслью. Она советовалась с русским священником о том, в какой мере возможен развод и вступление в брак при живом муже, и священник сказал ей, что это невозможно, и, к радости ее, указал ей на евангельский текст, в котором (священнику казалось) прямо отвергается возможность вступления в брак от живого мужа.
Вооруженная этими аргументами, казавшимися ей неопровержимыми, княгиня рано утром, чтобы застать ее одну, поехала к своей дочери.
Выслушав возражения своей матери, Элен кротко и насмешливо улыбнулась.
– Да ведь прямо сказано: кто женится на разводной жене… – сказала старая княгиня.
– Ah, maman, ne dites pas de betises. Vous ne comprenez rien. Dans ma position j'ai des devoirs, [Ах, маменька, не говорите глупостей. Вы ничего не понимаете. В моем положении есть обязанности.] – заговорилa Элен, переводя разговор на французский с русского языка, на котором ей всегда казалась какая то неясность в ее деле.
– Но, мой друг…
– Ah, maman, comment est ce que vous ne comprenez pas que le Saint Pere, qui a le droit de donner des dispenses… [Ах, маменька, как вы не понимаете, что святой отец, имеющий власть отпущений…]
В это время дама компаньонка, жившая у Элен, вошла к ней доложить, что его высочество в зале и желает ее видеть.
– Non, dites lui que je ne veux pas le voir, que je suis furieuse contre lui, parce qu'il m'a manque parole. [Нет, скажите ему, что я не хочу его видеть, что я взбешена против него, потому что он мне не сдержал слова.]
– Comtesse a tout peche misericorde, [Графиня, милосердие всякому греху.] – сказал, входя, молодой белокурый человек с длинным лицом и носом.
Старая княгиня почтительно встала и присела. Вошедший молодой человек не обратил на нее внимания. Княгиня кивнула головой дочери и поплыла к двери.
«Нет, она права, – думала старая княгиня, все убеждения которой разрушились пред появлением его высочества. – Она права; но как это мы в нашу невозвратную молодость не знали этого? А это так было просто», – думала, садясь в карету, старая княгиня.

В начале августа дело Элен совершенно определилось, и она написала своему мужу (который ее очень любил, как она думала) письмо, в котором извещала его о своем намерении выйти замуж за NN и о том, что она вступила в единую истинную религию и что она просит его исполнить все те необходимые для развода формальности, о которых передаст ему податель сего письма.
«Sur ce je prie Dieu, mon ami, de vous avoir sous sa sainte et puissante garde. Votre amie Helene».
[«Затем молю бога, да будете вы, мой друг, под святым сильным его покровом. Друг ваш Елена»]
Это письмо было привезено в дом Пьера в то время, как он находился на Бородинском поле.


Во второй раз, уже в конце Бородинского сражения, сбежав с батареи Раевского, Пьер с толпами солдат направился по оврагу к Князькову, дошел до перевязочного пункта и, увидав кровь и услыхав крики и стоны, поспешно пошел дальше, замешавшись в толпы солдат.
Одно, чего желал теперь Пьер всеми силами своей души, было то, чтобы выйти поскорее из тех страшных впечатлений, в которых он жил этот день, вернуться к обычным условиям жизни и заснуть спокойно в комнате на своей постели. Только в обычных условиях жизни он чувствовал, что будет в состоянии понять самого себя и все то, что он видел и испытал. Но этих обычных условий жизни нигде не было.
Хотя ядра и пули не свистали здесь по дороге, по которой он шел, но со всех сторон было то же, что было там, на поле сражения. Те же были страдающие, измученные и иногда странно равнодушные лица, та же кровь, те же солдатские шинели, те же звуки стрельбы, хотя и отдаленной, но все еще наводящей ужас; кроме того, была духота и пыль.
Пройдя версты три по большой Можайской дороге, Пьер сел на краю ее.
Сумерки спустились на землю, и гул орудий затих. Пьер, облокотившись на руку, лег и лежал так долго, глядя на продвигавшиеся мимо него в темноте тени. Беспрестанно ему казалось, что с страшным свистом налетало на него ядро; он вздрагивал и приподнимался. Он не помнил, сколько времени он пробыл тут. В середине ночи трое солдат, притащив сучьев, поместились подле него и стали разводить огонь.
Солдаты, покосившись на Пьера, развели огонь, поставили на него котелок, накрошили в него сухарей и положили сала. Приятный запах съестного и жирного яства слился с запахом дыма. Пьер приподнялся и вздохнул. Солдаты (их было трое) ели, не обращая внимания на Пьера, и разговаривали между собой.
– Да ты из каких будешь? – вдруг обратился к Пьеру один из солдат, очевидно, под этим вопросом подразумевая то, что и думал Пьер, именно: ежели ты есть хочешь, мы дадим, только скажи, честный ли ты человек?
– Я? я?.. – сказал Пьер, чувствуя необходимость умалить как возможно свое общественное положение, чтобы быть ближе и понятнее для солдат. – Я по настоящему ополченный офицер, только моей дружины тут нет; я приезжал на сраженье и потерял своих.
– Вишь ты! – сказал один из солдат.
Другой солдат покачал головой.
– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.