Эмиси

Запрос «Эдзо» перенаправляется сюда; об острове Японии см. Хоккайдо.

Эмиси, эбису или эдзо (яп. 蝦夷 эмиси, эбису, эдзо, букв. «креветковые варвары», также записывается 毛人, букв. «волосатые люди») — социокультурная этническая группа, которая проживала в северо-восточной Японии — регионах Канто и Тохоку — в течение IV—XII веков. Её представители считаются автохтонами Японского архипелага и потомками культуры Дзёмон. Традиционная историография рассматривает эмиси как прото-айнское сообщество.

Этимология

Существует ряд гипотез, которые объясняют происхождение и значение слова «эмиси». Среди них наиболее влиятельны две:

• «Эмиси» происходит от айнского однокоренного слова «люди» (эмчиу или энчу);
• «Эмиси» происходит от японского слова «храбрый воин» (э-мухе)

Поскольку эмиси много веков воевали с ямато, государствообразующим этносом Японии, в японском языке также закрепилось значение «варвар».

История

Общество эмиси было организовано в племена или кланы, каждый из которых был основан на территории, которая называлась "село" в японских источниках, сопоставимое по размеру с округами штата. Каждая племенная деревня функционировала независимо от других. Эмиси не оставили собственных письменных свидетельств, поэтому реконструкция их истории проводится на основе японских и китайских хроник. До VII века об эмиси упоминали как о «волосатых людях», которые живут к северу от японского государства Ямато. Из-за постоянной войны с последним японцы-ямато начали обозначать эмиси презрительными иероглифами «жабы-варвары Востока».

Многие факты указывают на то, как сильно эмиси укоренились на японском архипелаге- всё указывает на их существование, но это стирается из официальной истории Японии. Ряд японских ученых считает, что эмиси не были отдельной этнической группой, а «социально-неспокойной прослойкой» яматоского этноса — то есть повстанцами и бандитами. Они представляли опасность для государства, которое заставляло правительство постоянно высылать на север войска для подавления их мятежей. Однако большинство исследователей рассматривают эмиси как относительно однородное социокультурное и, соответственно, этническое сообщество. Археологические данные свидетельствуют о близости культуры эмиси к неолитической культуре Дзёмон и средневековой культуры айнов. Это даёт основания считать эмиси промежуточным звеном в эволюции автохтонов Японских островов от неолитического населения к современным айнам.

Первые упоминания стычек эмиси и японцев содержатся в «Кодзики». В китайских хрониках под 659 годом упоминается о посольстве японцев, которые привезли танскому императору «пленённых волосатых людей».

Врагами эмиси были мисихасэ, и первоначально японцы помогли эмиси в борьбе против последних.

В течение VII—IX веков японцы захватили весь ареал проживания эмиси, за исключением Хоккайдо. Те из знатных эмиси, которые сдались яматоскому двору и признали власть императора на своих землях, получили прозвище «пленённый» (фусю) и подверглись ассимиляции. Покорённые неоднократно поднимали восстания, которые жестоко подавлялись. Последними властителями, в жилах которых текла кровь эмиси, был род «северных Фудзивара». Однако в XII столетии он был уничтожен силами самураев Камакурского сёгуната.

В XII веке иероглифическое соединение 蝦夷, ранее читавшееся как «эмиси», стали читать как «эдзо». Это название закрепилось за Хоккайдо в целом, который называли «остров Эдзо» вплоть до XIX века.

Эмиси не сохранили своей этнической целостности. Они растворились среди яматосцев. Однако элементы их культуры — одежда, изобразительное искусство, кухня — присутствуют сегодня в регионе Тохоку.

Эмиси в искусстве

Принц Аситака, основной действующий персонаж полнометражного аниме-фильма «Принцесса Мононокэ» (1997, режиссёр Хаяо Миядзаки) — принадлежит к народности эмиси.

Интересные факты

Аситако (принц из известного аниме-мультфильма "Принцесса Мононоке") не относится к Ямато или какой-либо его части. Он - эмиси, человек, живший на северо-востоке Японии и воевавший с Ямато.

См. также

• Айны
• Кумасо
• Мисихасэ
• Хаято
• Ямато
• Культура Сацумон

Литература

• Friday K.F.Pushing beyond the Pale: The Yamato Conquest of the Emishi and Northern Japan // The Journal of Japanese Studies , Vol. 23, No. 1 (Winter, 1997), pp.1-24.  (англ.)
• Harcourt G.,Miyoshi M., Yuko T. The Possibility of Imagination in These Islands // boundary 2 , Vol. 21, No. 1, Asia/Pacific as Space of Cultural Production (Spring, 1994), pp.191-197.  (англ.)
• Levi A.The Werewolf in the Crested Kimono: The Wolf-Human Dynamic in Anime and Manga // Mechademia , Vol. 1, Emerging Worlds of Anime and Manga (2006), pp.145-160.  (англ.)

Ссылки

• [www.isn.ne.jp/~suzutayu/MHJapan/WhosEmishi.html Кем были эмиси?]
• [www.fieldmuseum.org/research_collections/anthropology/anthro_sites/boone/ainu/ainu_map/ainu_map7.html Происхождение айнов]
• [www.emishi-ezo.net/index.html Эмиси — кто они]

Отрывок, характеризующий Эмиси

– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.


На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l'Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь . – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов , – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.