Энгель, Антонин

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Энгел, Антонин»)
Перейти к: навигация, поиск

Антонин Энгель (чеш. Antonín Engel, 4 мая 1879, Подебрады12 октября 1958) — чешский архитектор и градостроитель, теоретик архитектуры, преподаватель, ректор Чешского технического университета (1939 год), автор плана развития района Праги «Дейвице»[1].





Биография

Антонин родился в Подебрады в семье сахарного инженера Августина Энгеля, вскоре переехавшего в Прагу. В 1879 году Антонин сдал выпускные экзамены в чешском высшем реальном училище в районе Мала-Страна и поступил на специальность «архитектура и строительство» Чешского технического университета у профессора Яна Колы. В 1901 году перешёл к профессору Йозефу Зитеку, обучение у которого окончил в 1904 году в «немецкой политехнике» (университет был разделён на чешскую и немецкую часть)[2]. Стал членом клуба Манеса в 1904 году, позже клуба «За старую Прагу» (основан в 1900 году)[3].

В 1905—1908 годах учился у Отто Вагнера в Академии изобразительных искусств в Вене. За идеалистический проект перестройки Летны выиграл Римскую премию и совершил поездку в Италию[2].

После возвращения работал архитектором-проектировщиком и педагогом. В 1922 году получил статус профессора. Два раза Энгель был в должности декана Высшей школы архитектуры и строительства, потом в 1939 году стал ректором Чешского технического университета (в 1945 году был вынужден оставить должность из-за требований коммунистов). В 1948 году был выкинут с поста главы Института строительства городов (чеш. Ústav stavby měst), который основал и которым руководил 20 лет[2].

Творчество

До Первой мировой войны Антонин разработал в Подебрады проект ГЭС и других инженерных сооружений на Эльбе. В Праге в то время была построена вилла на Бржеговой улице, č.p. 43[2].

В 20-х годах архитектор занимался градостроительными проблемами большой Праги. Тогда появились его самые известные проекты — водокачка в Подоли (Прага) и план Дейвице (Прага). С последним Энгель победил в конкурсе как раз в то время, когда было принято политическое решение строить в этом районе здания высших учебных заведений[2].

В 1924 году академический сенат (орган Чешского технического университета) назначил Энгеля главным архитектором новых университетских зданий в районе Дейвице[2].

План района «Дейвице»

Антонина Энгеля называют «создатель Дейвице» (чеш. tvůrce Dejvic), потому что он автор плана этого района в 1922—24 годах, существенно изменившего образ региона[1].

Время первых лет существования Чехословакии было полно больших надежд и планов. Сразу была создана комиссия для регулирования развития Праги — новой столицы. Было объявлено много конкурсов. Однако время Первой Республики подошло к концу, и план развития Девице стал одним из немногих реализованных[4][2].

Собственно, главной задачей было поставлено не решить застройку территории, а спланировать возвышенность Летна и её соединение центром Праги. Именно связь с городом является ключевой, из-за её ограниченности район Девице, где были средневековые укрепления и Буштеградская железнодорожная ветвь, не получил спонтанного развития в конце XIX века, как это произошло с большинством пригородов[4].

Главным элементом неполностью симметричной композиции является большая площадь Победы (чеш. Vítězné náměstí) подковообразной формы, из неё лучами выходят главные проспекты наподобие барочных планировок. Система дополнена меньшими улицами, расположенными в шахматном порядке, и блоками домов разного размера[1].

Кроме того, Энгель является автором ряда зданий, создающих облик района, в первую очередь это здания министерства национальной обороны Чехословакии, обращенные к площади Победы (1926—34), студенческое общежитие Масарика на улице Тхакурова (1923—25). Архитектор является идейным вдохновителем зданий ареала Чешского технического университета. Его стиль можно коротко охарактеризовать стремлением к монументальности и любовью вертикальному членению фасада пилястрами[1].

Как бывает у монументальных проектов, работы не были завершены, когда пришёл конец Первой республики. Главное, не были готовы центральные участки вокруг площади Победы, не были произведены земляные работы, обеспечивающие коммуникации у Летны, не было реализовано соединение с Градчанской площадью, не была ликвидирована Буштеградская железнодорожная ветвь. Эти ключевые моменты обеспечивали логику размеров и монументальности площади Победы, без них проект потерял свой первоначальный смысл[4].

Попытки достройки в 50-х годах

После Второй мировой войны в моду вошёл соцреализм. Поэтому по первоначальным чертежам Энгеля были закончены здания генерального штаба у площади Победы, недалеко в микрорайоне Подбаба был возведён монументальный отель Интернационал[4].

В 1957 году был объявлен новый конкурс на завершение застройки зданий чешских высших учебных заведений. Его выиграли Франтишек Чермак и Густав Паул, от идеи блоковой застройки, предложенной Энгелем, отказались. Территория же площади Победы не была достроена по их проекту, который предполагал прямоугольную форму вместо первоначальной подковы, она так и осталась незаконченной[4].

От 90-х лет XX века снова стали проводиться конкурсы на завершение площади. В 2002 году был предложен проект A.D.N.S., но министерство охраны памятников культуры не дало разрешение на строительство, потому что в их решении не была показана гармония с первоначальными планами блоковой застройки; за компактным круглым фасадом к площади архитекторы хотели разместить постройки гребешком (по их словам это отвечало формам зданий машиностроительного и электротехнического факультетов)[4].

Закончить площадь по первоначальным планам тоже не представляется возможным. Во-первых, мы бы всё равно не смогли выполнить фасад по старым чертежам — сегодня нет таких каменщиков, материалов и технологий, пришлось бы идти на определенные компромиссы и получить в итоге карикатуру старого стиля. Во-вторых, функциональное решение зданий сильно изменилось, исходные проекты не подходят даже для нужд современного учебного заведения, а для коммерческих площадей, как предполагается использовать эти здания сейчас, — тем более[4].

При решение застройки площади нельзя забывать и об общей концепции. Остаётся открытым вопрос, оставить площадь визуально закрытой или открыть в направлении главной оси, кроме того стоит учитывать, что первоначальный замысел Энгеля предполагал наличие вертикального элемента — обелиска — в центре площади. В итоге в проектах мы опять возвращаемся к соперничеству консерватизма и новаторства, которое появилось с первыми планами Антонина Энгеля и постоянно присутствует в проблеме до сих пор[4].

Значение

Творчество Энгеля приходится на переходный период от модерна к современному пониманию архитектуры. «Последний классик чешской архитектуры» выбирал более традиционные подходы, его работы воспринимались современниками как архаичные, поэтому у него было немного последователей, а его имя было на время забыто. Однако когда современные архитекторы изучают творчество Энгеля, их удивляет широта и солидность его проектов, что обеспечило высокое качество архитектуры для жителей Дейвице[2][1].

Напишите отзыв о статье "Энгель, Антонин"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Macht, Jiří,Tryml, Michal. Praha 6: Prague 6. Praha: Městská část Praha 6; 1994 isbn 80-901388-0-6
  2. 1 2 3 4 5 6 7 8 [abicko.avcr.cz/miranda2/m2/2008/4/09/antonin-engel-1879-1958.html Milena Josefovičová. Akademický bulletin]. Masarykův ústav a Archiv AV ČR, v. v. i.
  3. [www.praha6.cz/index.php?strana=engel портал Праги 6]
  4. 1 2 3 4 5 6 7 8 [stary-web.zastarouprahu.cz/ruzne/kulatak.htm Richard Biegel] для журнала клуба «За старой Прагой» 1/2003

Отрывок, характеризующий Энгель, Антонин



Пришли святки, и кроме парадной обедни, кроме торжественных и скучных поздравлений соседей и дворовых, кроме на всех надетых новых платьев, не было ничего особенного, ознаменовывающего святки, а в безветренном 20 ти градусном морозе, в ярком ослепляющем солнце днем и в звездном зимнем свете ночью, чувствовалась потребность какого нибудь ознаменования этого времени.
На третий день праздника после обеда все домашние разошлись по своим комнатам. Было самое скучное время дня. Николай, ездивший утром к соседям, заснул в диванной. Старый граф отдыхал в своем кабинете. В гостиной за круглым столом сидела Соня, срисовывая узор. Графиня раскладывала карты. Настасья Ивановна шут с печальным лицом сидел у окна с двумя старушками. Наташа вошла в комнату, подошла к Соне, посмотрела, что она делает, потом подошла к матери и молча остановилась.
– Что ты ходишь, как бесприютная? – сказала ей мать. – Что тебе надо?
– Его мне надо… сейчас, сию минуту мне его надо, – сказала Наташа, блестя глазами и не улыбаясь. – Графиня подняла голову и пристально посмотрела на дочь.
– Не смотрите на меня. Мама, не смотрите, я сейчас заплачу.
– Садись, посиди со мной, – сказала графиня.
– Мама, мне его надо. За что я так пропадаю, мама?… – Голос ее оборвался, слезы брызнули из глаз, и она, чтобы скрыть их, быстро повернулась и вышла из комнаты. Она вышла в диванную, постояла, подумала и пошла в девичью. Там старая горничная ворчала на молодую девушку, запыхавшуюся, с холода прибежавшую с дворни.
– Будет играть то, – говорила старуха. – На всё время есть.
– Пусти ее, Кондратьевна, – сказала Наташа. – Иди, Мавруша, иди.
И отпустив Маврушу, Наташа через залу пошла в переднюю. Старик и два молодые лакея играли в карты. Они прервали игру и встали при входе барышни. «Что бы мне с ними сделать?» подумала Наташа. – Да, Никита, сходи пожалуста… куда бы мне его послать? – Да, сходи на дворню и принеси пожалуста петуха; да, а ты, Миша, принеси овса.
– Немного овса прикажете? – весело и охотно сказал Миша.
– Иди, иди скорее, – подтвердил старик.
– Федор, а ты мелу мне достань.
Проходя мимо буфета, она велела подавать самовар, хотя это было вовсе не время.
Буфетчик Фока был самый сердитый человек из всего дома. Наташа над ним любила пробовать свою власть. Он не поверил ей и пошел спросить, правда ли?
– Уж эта барышня! – сказал Фока, притворно хмурясь на Наташу.
Никто в доме не рассылал столько людей и не давал им столько работы, как Наташа. Она не могла равнодушно видеть людей, чтобы не послать их куда нибудь. Она как будто пробовала, не рассердится ли, не надуется ли на нее кто из них, но ничьих приказаний люди не любили так исполнять, как Наташиных. «Что бы мне сделать? Куда бы мне пойти?» думала Наташа, медленно идя по коридору.
– Настасья Ивановна, что от меня родится? – спросила она шута, который в своей куцавейке шел навстречу ей.
– От тебя блохи, стрекозы, кузнецы, – отвечал шут.
– Боже мой, Боже мой, всё одно и то же. Ах, куда бы мне деваться? Что бы мне с собой сделать? – И она быстро, застучав ногами, побежала по лестнице к Фогелю, который с женой жил в верхнем этаже. У Фогеля сидели две гувернантки, на столе стояли тарелки с изюмом, грецкими и миндальными орехами. Гувернантки разговаривали о том, где дешевле жить, в Москве или в Одессе. Наташа присела, послушала их разговор с серьезным задумчивым лицом и встала. – Остров Мадагаскар, – проговорила она. – Ма да гас кар, – повторила она отчетливо каждый слог и не отвечая на вопросы m me Schoss о том, что она говорит, вышла из комнаты. Петя, брат ее, был тоже наверху: он с своим дядькой устраивал фейерверк, который намеревался пустить ночью. – Петя! Петька! – закричала она ему, – вези меня вниз. с – Петя подбежал к ней и подставил спину. Она вскочила на него, обхватив его шею руками и он подпрыгивая побежал с ней. – Нет не надо – остров Мадагаскар, – проговорила она и, соскочив с него, пошла вниз.
Как будто обойдя свое царство, испытав свою власть и убедившись, что все покорны, но что всё таки скучно, Наташа пошла в залу, взяла гитару, села в темный угол за шкапчик и стала в басу перебирать струны, выделывая фразу, которую она запомнила из одной оперы, слышанной в Петербурге вместе с князем Андреем. Для посторонних слушателей у ней на гитаре выходило что то, не имевшее никакого смысла, но в ее воображении из за этих звуков воскресал целый ряд воспоминаний. Она сидела за шкапчиком, устремив глаза на полосу света, падавшую из буфетной двери, слушала себя и вспоминала. Она находилась в состоянии воспоминания.
Соня прошла в буфет с рюмкой через залу. Наташа взглянула на нее, на щель в буфетной двери и ей показалось, что она вспоминает то, что из буфетной двери в щель падал свет и что Соня прошла с рюмкой. «Да и это было точь в точь также», подумала Наташа. – Соня, что это? – крикнула Наташа, перебирая пальцами на толстой струне.
– Ах, ты тут! – вздрогнув, сказала Соня, подошла и прислушалась. – Не знаю. Буря? – сказала она робко, боясь ошибиться.
«Ну вот точно так же она вздрогнула, точно так же подошла и робко улыбнулась тогда, когда это уж было», подумала Наташа, «и точно так же… я подумала, что в ней чего то недостает».
– Нет, это хор из Водоноса, слышишь! – И Наташа допела мотив хора, чтобы дать его понять Соне.
– Ты куда ходила? – спросила Наташа.
– Воду в рюмке переменить. Я сейчас дорисую узор.
– Ты всегда занята, а я вот не умею, – сказала Наташа. – А Николай где?
– Спит, кажется.
– Соня, ты поди разбуди его, – сказала Наташа. – Скажи, что я его зову петь. – Она посидела, подумала о том, что это значит, что всё это было, и, не разрешив этого вопроса и нисколько не сожалея о том, опять в воображении своем перенеслась к тому времени, когда она была с ним вместе, и он влюбленными глазами смотрел на нее.
«Ах, поскорее бы он приехал. Я так боюсь, что этого не будет! А главное: я стареюсь, вот что! Уже не будет того, что теперь есть во мне. А может быть, он нынче приедет, сейчас приедет. Может быть приехал и сидит там в гостиной. Может быть, он вчера еще приехал и я забыла». Она встала, положила гитару и пошла в гостиную. Все домашние, учителя, гувернантки и гости сидели уж за чайным столом. Люди стояли вокруг стола, – а князя Андрея не было, и была всё прежняя жизнь.
– А, вот она, – сказал Илья Андреич, увидав вошедшую Наташу. – Ну, садись ко мне. – Но Наташа остановилась подле матери, оглядываясь кругом, как будто она искала чего то.
– Мама! – проговорила она. – Дайте мне его , дайте, мама, скорее, скорее, – и опять она с трудом удержала рыдания.
Она присела к столу и послушала разговоры старших и Николая, который тоже пришел к столу. «Боже мой, Боже мой, те же лица, те же разговоры, так же папа держит чашку и дует точно так же!» думала Наташа, с ужасом чувствуя отвращение, подымавшееся в ней против всех домашних за то, что они были всё те же.
После чая Николай, Соня и Наташа пошли в диванную, в свой любимый угол, в котором всегда начинались их самые задушевные разговоры.


– Бывает с тобой, – сказала Наташа брату, когда они уселись в диванной, – бывает с тобой, что тебе кажется, что ничего не будет – ничего; что всё, что хорошее, то было? И не то что скучно, а грустно?
– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.