Яды животных

Яды животных (зоотоксины) — токсические вещества различной химической природы, вырабатываемые животными организмами и используемые ими в целях защиты или нападения. По химической структуре выделяют яды белковой и небелковой природы. Первые (олиго- и полипептиды, ферменты) чаще встречаются у «вооруженных» активно-ядовитых животных (змеи, насекомые, паукообразные) и действуют в основном при парентеральном введении, так как многие из них разрушаются пищеварительными ферментами. Животные с «невооруженным» ядовитым аппаратом, а также пассивно-ядовитые часто вырабатывают яды небелковой природы, ядовитые и при поступлении внутрь (например, токсические алкалоиды амфибий, токсины некоторых рыб, моллюсков)).

Вероятно, на начальном этапе эволюции возникли виды животных, способные аккумулировать ядовитые метаболиты в тканях и органах (вторично-ядовитые животные). Впоследствии некоторые из них приобрели способность вырабатывать яд в специальных органах (первично-ядовитые). Возможно, вначале это происходило в результате усиления защитной функции наружного слоя тела, затем — путём образования специализированных органов на базе желез внешней и внутренней секреции. К примеру, ядовитый аппарат перепончатокрылых связан с половой системой, у змей и моллюсков — с пищеварительной.

Яды морских беспозвоночных

Моллюски

В яде таких головоногих моллюсков, как осьминоги Octopus dolfleini и Octopus vulgaris, каракатица Sepia officinalis, обнаружены биогенные амины (тирамин, дофамин, норадреналин, гистамин) и токсические белки (цефалотоксин). Токсин не имеет холинестеразного и аминопептидазного действия, но оказывает паралитическое действие на ракообразных. Цефалотоксин из задних слюнных желёз O. dolfleini, представляет собой гликопротеид, содержащий остатки 18 аминокислот и углеводы, в том числе гексозамин. У человека укус осьминога вызывает боль, зуд и местное воспаление. Смертельным для человека ядом обладает австралийский осьминог Hapalochlaena maculosa.

В гипобронхиальных железах брюхоногих моллюсков вида Murex brandaris вырабатывается токсин небелковой природы - мурексин. Являются аналогом ацетилхолина, М-холин-миметиков, что определяет его патологическое воздействие на организм жертвы моллюска. Он создает пространственный блок анионного центра и эстеразного центра фермента ацетилхолинэстеразы, что вызывает её инактивацию. В результате этого фермент не может гидролизировать ацетилхолин и в синапсах нервной системы создается гиперконцентрация нейромедиатора

Черви

У червей, как и у других беспозвоночных животных, в процессе эволюции выработались средства химической защиты от врагов, а также специальные структуры, обеспечивающие активное введение ядовитых веществ в тело жертвы. Спектр этих химических веществ достаточно широк Так, при раздражении плоские черви, с помощью специальных клеток эпидермиса выделяют очень кислый секрет.

Немертины - черви, обитающие преимущественно в морях, лишь редкие виды живут в опресненных водах. Органами нападения и защиты их служит хобот, эпителий которого способен к выделению ядовитого секрета. Наиболее изученным токсином вооруженных немертин является анабазеин. Токсин обладает никотиноподобным действием и вызывает у крабов судороги с последующим параличом и смертью. При его прямом действии на нервы ходильной ноги краба наблюдается возникновение спонтанных потенциалов действия.

Наиболее изучены в токсинологическом плане морские ан-нелиды, относящиеся к классу Polichaeta (полихеты). Отравления, вызванные полихетами, чаще всего носят профессиональный характер (например, у рыбаков) и характеризуются как местными (острая боль, гиперемия, отек), так и общими (головная боль, рвота, асфиксия) симптомами.

Иглокожие

Среди токсинов иглокожих наиболее изучены сапонины морских звёзд и голотурий. Астеросапонины А и В (у Asterias amurensis) при гидролизе дают стероидные агликоны — астерогенины I и II, серную кислоту и сахара (D-хиновозу, D-фукозу, D-ксилозу, D-галактозу), обладают гемолитическим и ихтиотоксическим действием, блокируют нервно-мышечную передачу у позвоночных.

Голотурии, в частности Cucumaria japonica, содержат цитотоксические тритерпеновые гликозиды — голотоксины, стихопозиды, кукумариозиды. Цитотоксическое действие последних может быть связано с влиянием на проницаемость мембран и транспорт кальция. Данные гликозиды обладают фунгицидным действием.

Токсины морских ежей имеют белковую природу.

Губки

Губки содержат разнообразные физиологически активные вещества с антибиотическими, цитостатическими и токсическими свойствами. В их числе сесквитерпеноиды, гетероциклические соединения, стерины, биогенные амины и токсические белки, например, суберитин из пробковой губки Suberites domuncula. Это гомогенный белок с нейротоксической активностью, обусловленной наличием в молекуле остатков триптофана. Суберитин гемолизирует эритроциты, способен гидролизировать АТФ, оказывает паралитическое действие на крабов. При внутривенном введении собакам и кроликам вызывает рвоту, расстройство ЖКТ, нарушения координации, геморрагии внутренних органов, но при приёме через рот не токсичен.

Медузы

Все медузы обладают развитой системой стрекательных щупалец. То есть ядовиты абсолютно все взрослые особи! Укус медузы правильнее называть уколом, зубов у желеобразной, прозрачной хищницы нет. Зато есть стрекала – они-то и помогают обездвиживать добычу.

Красивые и грациозные, медузы снискали славу опасных хищников. Прикосновение гладкого студенистого тела к ноге или животу во время купания само по себе неприятно – но касание щупалец несет в себе порой серьезную угрозу. Токсичным яд медузы остается некоторое время даже после гибели животного.

Жгучая боль, температура, отеки – первые признаки укуса. Место соприкосновения с щупальцем быстро краснеет, может покрыться пузырьками, как после ожога крапивой. Вероятность серьезных проблем со здоровьем возрастает, если соприкосновение с ядовитым хищником было длительным. В том случае, если купальщика атаковало сразу несколько особей, симптомы носят более выраженный характер.

Многократные укусы медуз могут привести к болевому шоку, пораженный участок нестерпимо болит. У человека повышается температура, возможна аллергическая реакция.

Кораллы и актинии

Известно около 125 видов ядовитых кораллов, некоторые из них очень опасны. Огненный коралл обитает на мелководьях тропических морей. Колонии коралла состоят из тонких пластинок, расходящихся от общего основания. Стрекательные клетки особенно многочисленны на щупальцах, и служат они для нападения и защиты. Каждая стрекательная клетка содержит капсулу, в которой размещена упругая, как стрела, нить, усаженная направленными назад шипиками. Таким образом получается настоящий гарпун. При раздражении капсула «стреляет», и гарпун вонзается в тело жертвы.

Актинии- кораллы имеющие мягкое цилиндрическое тело, лишенное известкового скелета. Встречаются жгучие виды, прикосновение к которым вызывает боль, развитие кожной сыпи, требующей специального лечения.. Наблюдается своего рода рост степени ядовитости одного и того же вида, а также близких видов актиний по мере приближения к тропическим широтам.

Ожоги, вызываемые кораллами и актиниями, сходны с ожогами, получаемыми при контактах с ядовитыми медузами. Лечение и профилактика те же, что при ожогах медузами.

Яды членистоногих

Паукообразные

У скорпионов действующие вещества яда представлены нейротоксическими полипептидами, одни из которых парализуют насекомых (инсектотоксины), другие действуют на млекопитающих. Инсектотоксины из яда Buthus eupeus состоят из 33-36 аминокислотных остатков и стабилизированы четырьмя внутримолекулярными дисульфидными связями. Нейротоксины для млекопитающих содержат 65-67 аминокислотных остатков и также имеют четыре дисульфидные связи. Механизм действия нейротоксинов основан на замедлении скорости инактивации быстрых натриевых каналов электровозбудимых мембран, что вызывает стойкую деполяризацию. Эти токсины находят применение в изучении молекулярных механизмов передачи нервных импульсов.

В состав яда паука каракурта входят нейротоксины белковой природы, а также ферменты — гиалуронидаза, фосфодиэстераза, холинэстераза, кининаза. Основное действующее вещество — нейротоксин α-латротоксин, состоящий из двух связанных субъединиц по 1042 аминокислотных остатков. Токсин связывается с белком-рецептором в пресинаптическом нервном окончании, при этом комплекс токсин — рецептор образует канал для ионов кальция, которые входят внутрь нервного окончания, в результате чего ускоряется высвобождение нейромедиатора, его запасы быстро истощаются и развивается полный блок нервно-мышечной передачи. В яде содержится также β-латротоксин. Они используются для изучения функционирования нервных мембран.

Яд тарантула также содержит токсические полипептиды и ферменты — гиалуронидазу, протеазы, эстеразы аргининовых эфиров, кининазу, а также спермин, спермидин, путресцин и кадаверин. У членистоногих яд вызывает паралич вследствие нарушения синаптической передачи и деполяризации мембран. У млекопитающих он повышает сосудистую проницаемость, что ведёт к геморрагии и некрозам, а также вызывает у позвоночных сокращения гладкой мускулатуры из-за увеличения проводимости кальциевых каналов.

Сколопендры

Сколопендры - общее название для губоногих многоножек из отряда сколопендровые. На данный момент известно около 90 видов этих существ.

По-настоящему опасной для человека может быть сколопендра гигантская. В длину это существо может достигать 25 см. Ядовит не только укус гигантской сколопендры, но и простое прикосновение к коже человека. Каждая из 36-40 ног сколопендры содержит яд, поэтому потревоженное существо, пробежавшее по коже человека, оставляет серьезные ожоги. Человеку, имевшему такой контакт с любой тропической сколопендрой, гарантировано сильное опухание места соприкосновения, лихорадка и температура выше 38. Опухоль может держаться неделю-две, при контакте с наиболее ядовитыми экземплярами может начаться некроз тканей. Также известны случаи, когда яд сколопендры вызывал параличи, мышечные спазмы, рвоту и перебои в работе сердца. Ученые уже опровергли мнение о том, что укус сколопендры может вызывать летальный исход. Тем не менее при контакте с ядом этого существа необходимо немедленно обратиться к врачу.

Насекомые

• Чешуекрылые

• Жесткокрылые

Многие жуки для защиты от врагов выпрыскивают капельки токсичной гемолимфы (кровопрыскание). Гемолимфа жуков семейства нарывниковых (майки, нарывники, шпанские мушки), способная вызывать папулёзный дерматит, содержит кантаридин, препараты которого ранее применялись в медицине. Вызывает дерматит и гемолимфа синекрылов, содержащая педерин, способный блокировать синтез белка в цитоплазме эукариот. Божьи коровки выделяют окрашенную гемолимфу, горький вкус которой придают алкалоиды адален и кокцинеллин. Жуки-бомбардиры используют для защиты принцип ферментативного катализа. При этом перекись водорода и гидрохиноны под действием соответственно каталазы и пероксидазы дают воду, молекулярный кислород и хиноны, и под давлением образовавшегося газа едкая смесь выстреливается в виде аэрозоля. Чернотелки и жужелицы выделяют бензохиноны и толуилхиноны. Жуки-плавунцы выделяют млечную жидкость, содержащую 11-дезоксикортикостерон, который у позвоночных является предшественником альдостерона.

Яды позвоночных

Рыбы

Среди хрящевых и костных рыб имеются виды в той или иной степени опасные для человека. Ядовитыми представителями хрящевых рыб являются скаты-хвостоколы и некоторые акулы. Среди ядовитых костных рыб известны морской окунь (Sebastes), европейский звездочет (Uranoscopus scaber), большой дракончик (Trachinus draco), маринка (Schizothorax) и другие рыбы.

Ядовитых рыб можно разделить на активно- и пассивно-ядовитых. Постоянное нахождение в такой специфической среде обитания, как вода, наложило свой отпечаток на формирование защитных приспособлений, в том числе и ядовитых. Слизистые железы, характерные для водных организмов, обеспечивают не только улучшение гидродинамических характеристик тела, но и выполняют защитные функции. Этой же цели служат различные колючки и шипы, нередко снабженные специализированными ядовитыми железами, ведущими свое происхождение от слизистых желез кожи. Сочетание в ядовитом аппарате ранящего приспособления с железой, вырабатывающий ядовитый секрет, можно наблюдать у скатов, скорпеновых и других рыб. Это пример совершенной формы вооруженного ядовитого аппарата, которую можно условно отнести к «индивидуальным средствам химической защиты».

Другой тип защиты — надорганизменный, популяционный — связан с локализацией токсинов преимущественно во внутренних органах тела, особенно в половых. Неслучайно концентрация токсинов у таких рыб максимальна в период нереста, что можно трактовать как адаптацию, направленную на поддержание численности популяции. Примером тому могут служить представители сем. Карповых (Cyprinidae), имеющие ядовитые половые продукты (маринка, осман и др.).

Рыба фугу содержит смертельную дозу тетродотоксина во внутренних органах, в основном в печени и икре, желчном пузыре и коже. Печень и икру рыбы фугу нельзя употреблять в пищу вообще, остальные части тела — после тщательной специальной обработки. Яд обратимо (способен метаболизироваться) блокирует натриевые каналы мембран нервных клеток, парализует мышцы и вызывает остановку дыхания. В настоящее время не существует противоядия, единственная возможность спасти отравившегося человека состоит в искусственном поддержании работы дыхательной и кровеносной систем до тех пор, пока не закончится действие яда. Несмотря на лицензирование работы поваров, готовящих фугу, ежегодно некоторое количество людей, съевших неверно приготовленное блюдо, погибает от отравления.

Амфибии

Амфибии относятся к невооружённым активно-ядовитым животным. Ядовитые представители встречаются в отрядах Бесхвостые и Хвостатые. Среди компонентов секрета ядовитых желёз преобладают токсические стероидные алкалоиды, которые не разрушаются в организме жертвы пищеварительными ферментами при попадании через рот.

В состав яда саламандр входят такие стероидные алкалоиды, как самандарин, самандарон, циклонеосамандарон и другие, а также серотонин и гемолитические белки. Для алкалоидов яда саламандры характерно наличие семичленного азепинового гетероцикла и оксазолидинового кольца. Яд обладает нейротоксическим, сердечно-сосудистым и бактерицидным действием, активно всасывается через неповреждённые слизистые покровы. Возможно, действует как источник природных лигандов бензодиазепиновых рецепторов ЦНС позвоночных.

Яды жаб могут содержать действующие вещества различных групп. Среди них производные индола — триптамин, серотонин, буфотенин и другие. Буфотенин — диметильное производное триптамина (N,N-диметил-5-окситриптамин), его четвертичная соль — буфотенидин. Вероятно присутствие в яде катехоламинов, в частности адреналина. Основное значение имеют кардиотонические стероиды, представленные свободными и связанными генинами — буфогенинами. Генины имеют в качестве боковой цепи шестичленное лактонное кольцо и носят название буфадиенолиды. В качестве минорных компонентов присутствуют и карденолиды, близкие по строению к сердечным гликозидам растений. Из ферментов в достоверных количествах обнаружена фосфолипаза A2. Яд обладает галлюциногенным, сильным кардиостимулирующим действием, стимулирует дыхание, действует на передачу нервного возбуждения.

Жерлянки выделяют пенистый ядовитый секрет, содержащий буфотенин и буфотенидин, гемолитический белок из двух субъединиц и полипептид бомбезин из 14 аминокислотных остатков, содержащийся также в нервной системе млекопитающих и регулирующий секрецию пищеварительных желёз. Яд проявляет амилазную, фосфатазную, протелитическую активность и лизоцимподобное действие.

Пресмыкающиеся

Ящерицы

Ядозубы (лат. Helodermatidae) — семейство ядовитых ящериц, состоящее из единственного рода Heloderma, включающего 2 современных вида ящериц, которые распространены преимущественно на юго-западе США и в Мексике.

В состав ядовитого аппарата ядозубов входят парные ядовитые железы, ведущие к зубам протоки желёз, и зубы.

Яд вырабатывается видоизменёнными подчелюстными и подъязычными слюнными железами, расположенными по бокам снизу у передней половины нижней челюсти. Снаружи железы имеют вид вздутий снизу челюсти. Каждая железа окружена соединительнотканной капсулой, которая образует внутри септы (перегородки), разделяющие железу на 3 или 4 крупные доли. Отходящие от капсулы и крупных септ мелкие перегородки, делят доли на многочисленные дольки. Яд по нескольким протокам поступает в ротовую полость к наружной стороне наиболее крупных зубов нижней челюсти.

Зубы ядозубов длинные и изогнутые назад, несут на передней и задней поверхностях бороздки, имеющими острые режущие края. Бороздка на передней поверхности зуба более глубокая. У взрослых жилатье всего 41–45 зубов: 18 на зубной кости, 16–18 на верхнечелюстной и 7–9 на переднечелюстной. Наиболее крупные зубы на зубной кости достигают в длину у жилатье 5,0 мм, у эскорпиона — 6,0 мм, соответственно длина зубов на верхнечелюстной кости равна 3,2 и 4,5 мм, на переднечелюстной — 2,0 и 2,3 мм. Наиболее глубокие бороздки расположены на зубах, сидящих на переднем крае зубной (от четвёртого до седьмого зуба) и верхнечелюстной кости. Зубы, сидящие на краю предчелюстной, имеют слабо выраженные бороздки, а зубы, сидящие в середине предчелюстной, обычно не имеют бороздок. Выпавший или сломанный зуб быстро заменяется новым. Зубы окружены складкой слизистой оболочки и вдоль всех зубов нижней челюсти проходит желобок, образованный выстилкой ротовой полости. По этому желобку яд свободно растекается и достигает основания зубов. Яд заполняет бороздки зубов за счёт капиллярного эффекта. Зубы верхней челюсти смачиваются ядом при закрывании рта и соприкосновении зубов.

Во время укуса дёсны отодвигаются, что не только освобождает зубы, но и увеличивает давление на ядовитые железы. При укусе зубы почти на полсантиметра уходят в тело жертвы. Из-за несовершенства ядовитого аппарата при укусе ящерица вынуждена удерживать свою жертву некоторое время для того, чтобы яд проник внутрь тела.

Укусы человека ядозубами довольно редки и обычно являются следствием неосторожного обращения с ящерицей при отлове или содержании в неволе.

Клиническая картина отравления характеризуется прежде всего сильной болью в месте укуса, которая может длиться от 0,5–8 ч и более (в зависимости от тяжести отравления). В месте укуса развивается отёк, который прогрессивно нарастает в течение нескольких часов. У укушенных людей наблюдается слабость, головокружение. Эти симптомы могут быть связаны со снижением артериального давления, наблюдаемым во время отравления. Дыхание учащено, слизистые, как правило, синюшные, наблюдаются лимфадениты. Очень часто места укуса кровоточат, отмечается тромбоцитопения. Несмотря на повреждения тканей в месте укуса, некрозы наблюдаются редко. Однако в рану может попасть вторичная инфекция.

Лечение отравления ядом ядозуба (хелодерматизма) в целом носит симптоматический характер.

Млекопитающие

По мнению палеонтологов миллионы лет назад нашу планету населяло большое количество ядовитых млекопитающих. К такому выводу специалисты пришли после того, как были частично реконструированы останки доисторического животного, известного как бизоналвеус брауни, жившего около 60 миллионов лет назад. Было установлено, что нижние клыки были наделены специальными каналами, по которым в тело жертвы проникал яд.

До наших дней дожило всего несколько видов ядовитых млекопитающих, которые считаются боковыми ветвями эволюции

• Утконос - одно из немногих ядовитых млекопитающих. В молодом возрасте у самцов и самок утконоса на задних лапах находятся роговые отростки - шпоры. У самок со временем они отпадают, а у самцов наоборот - укрепляются и продолжают расти. В момент полового созревания шпоры наполнятся смесью ядов. Яд способен убить волка, лису или дикую собаку, для человека он менее опасен -токсин вызовет лишь сильную боль и отек поврежденных тканей.
• Толстые лори - - единственный известный род ядовитых приматов. Яд выделяется железами на передних конечностях. В смеси со слюной яд или размазывается по голове, чтобы отпугивать хищников, или держится во рту, позволяя лори особенно болезненно кусаться. Яд толстых лори способен вызвать удушье и смерть не только у мелких животных, но даже и человека. Втёртый в мех яд служит также защитой от паразитов. В структуре яда толстых лори обнаружен белок, близкий к «кошачьему аллергену» Fel-d1. Поскольку у кошек этот белок используется как средство видового опознания и для того, чтобы «столбить» территорию, зоологи высказывают предположение, что и яд толстых лори мог играть схожую роль как минимум на определённом этапе их эволюции. Исследователи толстых лори выдвигают также гипотезу, согласно которой развитие ядовитых желез у этого рода связано с мимикрией. Яд толстых лори, согласно этой гипотезе, как и чёрные «очки» вокруг глаз и шипящие звуки, издаваемые в момент опасности, призван придать этим приматам сходство с очковой змеёй
• Щелезубы - слюна слабо ядовита. Яд вырабатывается в подчелюстной слюнной железе, проток которой открывается у основания второго нижнего резца, снабжённого глубокой бороздкой. По силе яда щелезубы также близки к заднебороздчатым ужеобразным змеям — укус этих зверьков опасен только для мелких животных. Не имеют иммунитета к собственному яду.

Отрывок, характеризующий Яды животных

Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.