Фишер, Ян

Ян Фишер Jan Fischer<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Председатель Правительства Чехии
8 мая 2009 года — 28 июня 2010 года
Предшественник:	Мирек Тополанек
Преемник:	Петр Нечас
Председатель Совета Евросоюза
8 мая — 1 июля 2009 года
Предшественник:	Мирек Тополанек
Преемник:	Йон Фредрик Райнфельдт
Вероисповедание:	иудаизм
Рождение:	2 января 1951(1951-01-02) (73 года) Прага, ЧССР
Супруга:	Дана Фишерова
Дети:	3
Партия:	КПЧ (1980-1989) беспартийный

Ян Фишер (чеш. Jan Fischer, родился 2 января 1951, Прага) — чешский государственный деятель. Вице-президент Европейского банка реконструкции и развития с 2010 года. Бывший премьер-министр Чехии (2009—2010). Ранее работал в Чешском статистическом бюро: в 2003—2009 годах был директором, в 1993—2000 годах — заместителем директора.

После падения в марте 2009 правительства Мирека Тополанека 9 апреля 2009 возглавил переходное правительство Чехии, которое просуществовало до формирования полноценного кабинета Петра Нечаса после выборов в мае 2010. Также осуществлял функции председателя Европейского союза как глава правительства страны, по ротации занявшей это место на период января — июня 2009.

Биография

Ян Фишер (Jan Fischer) родился в еврейской семье в Праге 2 января 1951 года. Родители Яна были математиками; его отец исследовал в Институте математики вопросы статистических приложений в генетике, селекции и медицине.

В 1974 году Фишер окончил факультет национальной экономики Высшей школы экономики, где он специализировался на статистике и эконометрике. После окончания университета Фишер долгое время работал научным сотрудником в Научно-исследовательском институте социально-экономической информации, который входил в состав Федерального управления статистики Чехословакии. В 1985 году Фишер защитил кандидатскую диссертацию по специальности «экономическая статистика». В дальнейшем он продолжал работу в управлении статистики. Приблизительно в это время Фишер познакомился с будущим президентом Чехии Вацлавом Клаусом.

С 1980 года по 1989 год Фишер был членом Коммунистической партии Чехословакии. По собственному признанию Фишера, членство в партии было необходимым условием продолжения его карьеры.

В 1990 году Фишер стал заместителем главы Федерального управления статистики. После того как в 1993 году Чехословакия разделилась на Чехию и Словакию, Фишер, активно принимавший участие в преобразовании своего ведомства, стал заместителем директора Чешского статистического бюро (CSU). С начала 1990-х годов Фишер возглавлял группы, которые обрабатывали результаты парламентских и муниципальных выборов. Помимо этого, он отвечал за контакты организации с европейским статистическим ведомством Eurostat. В конце 1990-х годов Фишер указывался в качестве вероятного преемника директора CSU Эдварда Утраты (Edvard Outrata), однако после ухода последнего в 1999 году этот пост заняла Мария Богата (Marie Bohata).

В сентябре 2000 года Фишер был отправлен в отставку с поста заместителя директора CSU. Впоследствии Богата утверждала, что уход Фишера был обусловлен недостатками в его работе, в частности в том, что касалось организации переписи населения, которая была назначена на 2001 год. По другим сведениям, Фишер покинул CSU в связи с возникшими разногласиями по вопросам организации работы.

В декабре 2000 года (согласно некоторым источникам — в сентябре) Фишер стал директором производственного подразделения компании Taylor Nelson Sofres Factum, занимавшейся маркетинговыми исследованиями. Весной 2001 года он также работал в составе миссии Международного валютного фонда, которая исследовала возможность организации статистических ведомств на Восточном Тиморе. Кроме того, с марта 2002 года по апрель 2003 года Фишер возглавлял исследования на факультете информатики и статистики Высшей школы экономики.

1 февраля 2003 года после скандала, связанного с обнаруженными Eurostat ошибками CSU, Богата была вынуждена покинуть пост главы службы, а уже 5 февраля премьер-министр Чехии Владимир Шпидла, который в это время исполнял обязанности президента республики, выдвинул на должность главы CSU Фишера. 24 апреля 2003 года ставший незадолго до этого чешским президентом Вацлав Клаус официально назначил Фишера главой CSU.

В качестве руководителя чешского статистического ведомства Фишер также нередко присутствовал на заседаниях правительства Чехии и имел возможность хорошо ознакомиться с принципами его работы. В 2004 году Фишер рассматривался в качестве возможного кандидата на пост заместителя главы Eurostat, однако в результате эта должность была отдана Богате.

Во главе правительства

В конце марта 2009 года в разгар мирового экономического кризиса парламент Чехии вынес вотум недоверия правительству страны во главе с Миреком Тополанеком (Mirek Topolanek). После последовавших долгих консультаций 9 апреля 2009 года президент Чехии Вацлав Клаус назначил новым премьер-министром Фишера. В это время Фишер описывался как малоизвестный экономист, стоявший вне политических партий. По соглашению между партиями, представленными в парламенте, правительство Фишера должно было работать до внеочередных парламентских выборов, которые предполагалось провести в октябре 2009 года.

Официально Фишер заступил на должность премьер-министра Чехии 8 мая 2009 года (по другим сведениям — 9 мая), когда было назначено новое правительство, включавшее представителей Гражданской демократической партии, Социал-демократической партии и Партии зеленых. В прессе отмечалось, что в новый кабинет не вошел ни один министр правительства Тополанека и никто из новых министров не участвовал в политической жизни; сам Фишер заявил, что его правительство не будет следовать каким-либо инструкциям политических партий. В числе основных задач правительства Фишера указывалось преодоление последствий глобального экономического кризиса. Новый премьер заявлял тогда, что не имеет политических амбиций и намерен после ухода из правительства продолжить заниматься статистикой.

Уже спустя полтора месяца после начала работы нового кабинета, по словам экспертов, Фишеру удалось стабилизировать чешскую экономику. 2 сентября 2009 года конституционный суд Чехии отменил внеочередные выборы, однако правящие партии выступили за продление мандата правительства. В ноябре 2009 года основные политические партии Чехии предложили назначить Фишера представителем Чехии в Европейском союзе, но тот отказался.

В мае 2010 года в Чехии прошли очередные парламентские выборы. В новом парламенте была создана коалиция во главе с Гражданской демократической партией, чей лидер, Петр Нечас (Petr Necas), заявил о намерении сформировать новое правительство до середины июля. В связи с этим 25 июня 2010 года правительство Фишера подало в отставку, хотя и осталось исполнять обязанности до формирования нового кабинета. 28 июня 2010 года Нечас был официально назначен премьер-министром, а 13 июля сформированный им новый кабинет приступил к работе.

После премьерства

Еще в период работы Фишера на посту премьер-министра, в марте 2010 года, Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР) объявил, что с сентября того же года Фишер займет в нем пост вице-премьера. Находясь на этой должности, бывший чешский премьер-министр регулярно появлялся в новостях, касавшихся отношений ЕБРР и стран бывшего СССР: Латвии, Литвы, Украины, Грузии.

В феврале 2011 года Фишер сообщил о намерении баллотироваться на пост президента Чехии при условии проведения в 2013 году прямых всенародных президентских выборов. Рейтинги экс-премьера в 2011 году составляли 14-15 процентов. В январе 2013 года принял участие в президентских выборах, но несмотря на прогнозы, не прошел во второй тур.

С 10 июля 2013 по 29 января 2014 занимал пост министра финансов.

Сообщалось, что Фишер является членом Чешского статистического общества, Международного института статистики, научного совета и попечительского совета Экономического университета в Праге, научного совета Университета Яна Евангелиста Пуркине (Jan Evangelista Purkyne) в Усти-над-Лабем.

Отрывок, характеризующий Фишер, Ян

Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.