Мангустовые
Поделись знанием:
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
(перенаправлено с «Herpestidae»)
| Мангустовые | ||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
 | ||||||||||||||||
| Научная классификация | ||||||||||||||||
|
||||||||||||||||
| Латинское название | ||||||||||||||||
| Herpestidae (Bonaparte, 1845) | ||||||||||||||||
|
|
 |
Проверить информацию. Необходимо проверить точность фактов и достоверность сведений, изложенных в этой статье.
На странице обсуждения должны быть пояснения. |
Мангу́стовые (лат. Herpestidae) — семейство млекопитающих отряда хищных, выделенное из семейства виверровых (Viverridae).
Внешним видом мангустовые напоминают хорьков. Это некрупные хищники: длина тела у них варьирует от 23 до 75 см, масса — от 1 до 5—6 кг. Окраска преимущественно бурая или серая; у нескольких видов есть полосы или кольцевой узор на хвосте, но в основном окраска однотонная. У мангустов небольшие головы с заострёнными мордочками; уши маленькие и, в отличие от виверровых, закруглённые. Туловище удлинённое, на коротких конечностях; когти невтяжные. Пахучие железы анальные, а не околоанальные, как у виверровых. Зубов 32—40.
Обитают в основном в Африке и Азии; виды, составляющие подсемейство Galidiinae, — эндемики Мадагаскара. Египетский мангуст (Herpestes ichneumon) широко распространён в Азии и Южной Европе и завезён в Новый Свет.
Большинство мангустовых — хищники, питающиеся мелкими позвоночными, насекомыми, ракообразными и другими беспозвоночными. Широко известно умение мангустов (особенно Herpestes edwardsii) убивать ядовитых змей. Некоторые виды всеядны: их рацион включает в себя растительный корм — плоды, ягоды, корни. В отличие от одиночных виверровых, многие мангустовые живут группами и колониями, достигающими 50 особей, и селятся в подземных норах, что в целом для хищных нехарактерно. Образ жизни обычно наземный; активны ночью и днём. Встречаются в разнообразных ландшафтах, от пустынь до тропических лесов; имеются полуводные виды, питающиеся рыбой и крабами.
Содержание
Классификация
В семейство входят 35 видов, объединяемых в 17 родов[1].
- Семейство Мангустовые (Herpestidae)
- род Водяные мангусты (Atilax)
- род Черноногие мангусты (Bdeogale)
- Пушистохвостый мангуст (Bdeogale crassicauda)
- Мангуст Джексона (Bdeogale jacksoni)
- Черноногий мангуст (Bdeogale nigripes)
- род Кузиманзы (Crossarchus)
- Заирская кузиманза (Crossarchus alexandri)
- Ангольская кузиманза (Crossarchus ansorgei)
- Длинноносая кузиманза (Crossarchus obscurus)
- Crossarchus platycephalus
- род Жёлтые мангусты (Cynictis)
- Жёлтый мангуст (Cynictis penicillata)
- род Dologale
- Африканские мангусты (Galerella)
- Рыжеватый мангуст (Galerella flavescens)
- Galerella ochracea
- Южноафриканский мангуст (Galerella pulverulenta)
- Стройный мангуст (Galerella sanguinea)
- род Карликовые мангусты (Helogale)
- Крошечный мангуст (Helogale hirtula)
- Карликовый мангуст (Helogale parvula)
- род Мангусты (Herpestes)
- Малый мангуст (Herpestes auropunctatus)
- Короткохвостый мангуст (Herpestes brachyurus)
- Обыкновенный мангуст (Herpestes edwardsii)
- Бурый мангуст (Herpestes fuscus)
- Египетский мангуст (Herpestes ichneumon)
- Яванский мангуст (Herpestes javanicus)
- Длинноносый мангуст (Herpestes naso)
- Болотный мангуст (Herpestes palustris)
- Воротничковый мангуст (Herpestes semitorquatus)
- Индийский мангуст (Herpestes smithii)
- Мангуст-крабоед (Herpestes urva)
- Полосатошейный мангуст (Herpestes vitticollis)
- род Белохвостые мангусты (Ichneumia)
- род Либерийские мангуст (Liberiictus))
- род Полосатые мангусты (Mungos)
- Гамбийский мангуст (Mungos gambianus)
- Полосатый мангуст (Mungos mungo)
- род Paracynictis
- Серый мангуст (Paracynictis selousi)
- род Rhynchogale
- род Suricata
- Суриката (Suricata suricatta)
Интересные факты
- Славу мангустам принёс английский писатель Редьярд Киплинг, рассказав историю об отважном мангусте, которого он назвал Рикки-Тикки-Тави, борце с огромными королевскими кобрами, одними из самых ядовитых змей.
- Мангусты были интродуцированы в ряд районов Карибского бассейна для контроля над популяциями ядовитых змей и грызунов. Но люди просчитались: мангусты нашли на острове достаточно мелкой живности (в том числе и эндемичные виды), чтобы прокормить себя, не рискуя связываться с ядовитыми змеями.
- Завезенные в Америку, мангусты оказались совершенно бессильны против гремучих змей, уступая им в быстроте[2].
- Мангуст упоминается в рассказе Артура Конан Дойля «Горбун»
- Мангуст — один из главных героев романа братьев Вайнеров «Евангелие от палача», олицетворяющий Возмездие чекистам и всей преступной деятельности органов госбезопасности СССР.
См. также
Напишите отзыв о статье "Мангустовые"
Примечания
- ↑ Русские названия по книге Полная иллюстрированная энциклопедия. «Млекопитающие» Кн. 2 = The New Encyclopedia of Mammals / под ред. Д. Макдональда. — М.: «Омега», 2007. — С. 468. — 3000 экз. — ISBN 978-5-465-01346-8.
- ↑ Игорь Иванович Акимушкин [fictionbook.ws/det_/igor-akimushkin-tropoyu-legend.html Тропою легенд] ISBN 978-5-458-19934-6
Литература
- Мангуста // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки и источники
- [animaldiversity.ummz.umich.edu/site/accounts/information/Herpestidae.html Herpestidae] на Animal Diversity Web
Отрывок, характеризующий Мангустовые
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
