VII (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б)

Седьмая (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б) — первая легальная конференция большевистской партии: состоялась в Петрограде 24—29 апреля (7—12 мая) 1917. Присутствовало 133 делегата с решающим и 18 с совещательным голосом, представлявших 79204 члена партии от 78 партийных организаций. Накануне конференции прошла внутрипартийная дискуссия по Апрельским тезисам В. И. Ленина, наметившим курс партии на социалистическую революцию.

Порядок дня

• Текущий момент (война и Временное правительство и пр.) (докладчики В. И. Ленин, Л. Б. Каменев);
• Мирная конференция (В. П. Ногин);
• Отношение к Советам рабочих и солдатских депутатов (В. П. Ногин);
• Пересмотр партийной программы (В. И. Ленин, Г. Я. Сокольников);
• Положение в Интернационале и наши задачи (Г. Е. Зиновьев);
• Объединение социал-демократических интернационалистских организаций (Г. Е. Зиновьев);
• Аграрный вопрос (В. И. Ленин);
• Национальный вопрос (И. В. Сталин, Г. Л. Пятаков);
• Учредительное собрание;
• Организационный вопрос;
• Доклады по с мест;
• Выборы ЦК.

Работа конференции и её итоги

Работой конференции руководил Ленин, который выступал с докладами, более 20 раз в прениях, написал почти все проекты резолюций.

В докладе о текущем моменте Ленин всесторонне обосновал политический курс партии на подготовку и проведение социалистической революции. С содокладом выступил Л. Б. Каменев, в частности, высказавший сомнение в готовности страны к социалистической революции. Его поддержал А. И. Рыков. Конференция поддержала итоговую резолюцию, предложенную Лениным. В ней указывалось, что пролетариат России должен возглавить революцию и разъяснить народу неотложность решения ряда вопросов: национализация земли, установление государственного контроля за всеми банками с объединением их в единый центральный банк, установление контроля за страховыми учреждениями и крупнейшими синдикатами капиталистов. Конференция заявила, что эти меры, а также всеобщую трудовую повинность могли бы осуществить Советы, как только они станут органами всенародной власти.

Резолюция конференции «О Советах рабочих и солдатских депутатов» обосновала лозунг «Вся власть Советам!» и задачу партии по укреплению и расширению влияния в них. В условиях образовавшегося в стране двоевластия конференция выдвинула курс на мирное развитие революции, на завоевание власти Советами как в центре, так и на местах.

В резолюции «Об отношении к Временному правительству» отмечалось, что должна быть проведена длительная работа по прояснению классового сознания и сплочению пролетариев города и деревни, необходимы разрыв с политикой доверия к Временному правительству, организация и вооружение пролетариата, укрепление его связи с армией как важнейшее условие обеспечения мирного перехода власти к Советам.

В резолюции «О войне» конференция подчеркнула, что кончить империалистическую войну можно только путём перехода государственной власти к Советам, которые возьмут дело заключения мира в свои руки, что партия большевиков не поддерживает ни войну, носящую империалистический характер, ни Временное буржуазное правительство, проводившее прежнюю политику царизма. Конференция отмежевалась от так называемого революционного оборончества, определив его как одну из главных преград на пути к быстрому окончанию войны.

В докладе по аграрному вопросу была обоснованы требования конфискации помещичьих земель и национализации всей земли. Осуществление этих мер, по мнению партии, не только ликвидировало бы класс помещиков, но и нанесло бы удар по буржуазии, поскольку большая часть помещичьих земель была заложена в банках. Партия советовала крестьянам немедленно и организованно брать землю, не дожидаясь Учредительного собрания, вопреки внушениям эсеров и меньшевиков.

Доклад и резолюция конференции по национальному вопросу закрепляли и развивали программные требования партии о полном равноправии всех наций и языков. Содокладчиком выступил Г. Л. Пятаков, предложивший вести борьбу за социализм под лозунгом «Прочь границы!» Ф. Э. Дзержинский и Ф. И. Махарадзе считали, что требование права наций на самоопределение противоречит интернационализму. Конференция приняла ленинскую резолюцию по национальному вопросу. В ней говорилось, что за всеми нациями, входящими в состав России, должно быть признано право на свободное отделение и образование самостоятельного государства. Одновременно конференция указала, что это право непозволительно смешивать с целесообразностью отделения той или другой нации в тот или иной момент.

Конференция постановила, что объединение с партиями и группами, стоящими на позициях «революционного оборончества», невозможно, подчеркнув необходимость сближения и объединения с группами и течениями, на деле стоящими на почве интернационализма и решительно порывающими с политикой блока с буржуазией.

Конференция приняла резолюцию о пересмотре программы, в которой определялось, в каком направлении нужно разрабатывать программу; поручила ЦК составить проект новой программы и представить его на утверждение партийного съезда.

При принятии решения о «Положении в Интернационале…» делегаты конференции согласились с предложением Зиновьева остаться в Циммервальдском объединении и участвовать в конференции его сторонников. Ленин был среди голосовавших против этого решения.

На конференции был избран тайным голосованием ЦК в составе 9 человек (голосовало 109 делегатов, баллотировалось 26 человек):

В. И. Ленин — 104 голоса

Г. Е. Зиновьев — 101 голос

И. В. Сталин — 97 голосов

Л. Б. Каменев — 95 голосов

В. П. Милютин — 82 голоса

В. П. Ногин — 76 голосов

Я. М. Свердлов — 71 голос

И. Т. Смилга — 53 голоса

Г. Ф. Фёдоров — 48 голосов

и 4 кандидата в члены ЦК:

И. А. Теодорович — 41 голос

А. С. Бубнов — 32 голоса

Н. П. Глебов-Авилов — 18 голосов

А. Г. Правдин — 18 голосов .

Конференция по полноте представительства, по важности решённых ею задач сыграла роль партийного съезда. Она наметила курс РСДРП(б) на перерастание буржуазно-демократической революции в социалистическую.

В текстах документов конференции партия большевиков везде и всюду именуется ещё РСДРП, однако в изданных в советское время протоколах конференции, в том числе и в данных редакцией заголовках партийных документов, партию называют исключительно РСДРП(б).

Литература

• КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК. 1898—1954. Издание восьмое, т.1, М., 1970.

Отрывок, характеризующий VII (Апрельская) Всероссийская конференция РСДРП(б)

Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.
Государь постоял несколько секунд против гусар, как будто он был в нерешимости.
«Как мог быть в нерешимости государь?» подумал Ростов, а потом даже и эта нерешительность показалась Ростову величественной и обворожительной, как и всё, что делал государь.
Нерешительность государя продолжалась одно мгновение. Нога государя, с узким, острым носком сапога, как носили в то время, дотронулась до паха энглизированной гнедой кобылы, на которой он ехал; рука государя в белой перчатке подобрала поводья, он тронулся, сопутствуемый беспорядочно заколыхавшимся морем адъютантов. Дальше и дальше отъезжал он, останавливаясь у других полков, и, наконец, только белый плюмаж его виднелся Ростову из за свиты, окружавшей императоров.
В числе господ свиты Ростов заметил и Болконского, лениво и распущенно сидящего на лошади. Ростову вспомнилась его вчерашняя ссора с ним и представился вопрос, следует – или не следует вызывать его. «Разумеется, не следует, – подумал теперь Ростов… – И стоит ли думать и говорить про это в такую минуту, как теперь? В минуту такого чувства любви, восторга и самоотвержения, что значат все наши ссоры и обиды!? Я всех люблю, всем прощаю теперь», думал Ростов.
Когда государь объехал почти все полки, войска стали проходить мимо его церемониальным маршем, и Ростов на вновь купленном у Денисова Бедуине проехал в замке своего эскадрона, т. е. один и совершенно на виду перед государем.
Не доезжая государя, Ростов, отличный ездок, два раза всадил шпоры своему Бедуину и довел его счастливо до того бешеного аллюра рыси, которою хаживал разгоряченный Бедуин. Подогнув пенящуюся морду к груди, отделив хвост и как будто летя на воздухе и не касаясь до земли, грациозно и высоко вскидывая и переменяя ноги, Бедуин, тоже чувствовавший на себе взгляд государя, прошел превосходно.
Сам Ростов, завалив назад ноги и подобрав живот и чувствуя себя одним куском с лошадью, с нахмуренным, но блаженным лицом, чортом , как говорил Денисов, проехал мимо государя.
– Молодцы павлоградцы! – проговорил государь.
«Боже мой! Как бы я счастлив был, если бы он велел мне сейчас броситься в огонь», подумал Ростов.
Когда смотр кончился, офицеры, вновь пришедшие и Кутузовские, стали сходиться группами и начали разговоры о наградах, об австрийцах и их мундирах, об их фронте, о Бонапарте и о том, как ему плохо придется теперь, особенно когда подойдет еще корпус Эссена, и Пруссия примет нашу сторону.
Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.
В то время, как взошел Борис, князь Андрей, презрительно прищурившись (с тем особенным видом учтивой усталости, которая ясно говорит, что, коли бы не моя обязанность, я бы минуты с вами не стал разговаривать), выслушивал старого русского генерала в орденах, который почти на цыпочках, на вытяжке, с солдатским подобострастным выражением багрового лица что то докладывал князю Андрею.
– Очень хорошо, извольте подождать, – сказал он генералу тем французским выговором по русски, которым он говорил, когда хотел говорить презрительно, и, заметив Бориса, не обращаясь более к генералу (который с мольбою бегал за ним, прося еще что то выслушать), князь Андрей с веселой улыбкой, кивая ему, обратился к Борису.