Авсарагов, Марк Гаврилович

Марк Гаврилович Авсарагов
М. Авсарагов в годы студенчества.
Имя при рождении:	Дзега Дзабоевич Авсарагов
Род деятельности:	военный и государственный деятель, революционер
Дата рождения:	1888(1888)
Место рождения:	с. Христиановское Терская область Российская империя (ныне Дигора, Дигорского района Северной Осетии)
Гражданство:
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	1937(1937)
Место смерти:	Владикавказ

Марк Гаврилович Авсарагов (24 октября 1888, с. Христиановское Терская область Российская империя (ныне Дигора, Дигорского района Северной Осетии) — 5 июня 1937, Орджоникидзе (ныне Владикавказ) — осетинский советский военный и государственный деятель, революционер, участник Гражданской войны в России, председатель ЦИК Горской АССР (1924).

Биография

Осетин. Сын крестьянина. Уже во время учёбы в школе с 1905 стал участвовать в революционном движении. В 1906 году Владикавказе вступил в партию социалистов-революционеров. Занимался организацией манифестаций, по ночам расклеивал запрещённые листовки, участвовал в вооруженных столкновениях с черносотенцами.

В 1908 году окончил гимназию. В 1909 поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета. Не окончив его, с 3-го курса перевёлся на юридический факультет того же университета, который окончил в 1916 году.

Участник Первой мировой войны. В 1916—1918 годах — на службе в русской армии. Командир роты. В 1917 был избран членом Ревельского Совета рабочих и солдатских депутатов, который находился под сильным большевистским влиянием. В том же году стал членом Лифляндского губернского комиссариата. В октябре 1917 года был делегатом II Всероссийского съезда Совета рабочих и солдатских депутатов, на котором были приняты исторические декреты о мире и земле. М. Авсарагов одним из первых получил делегатский билет, за № 40 (всего на съезде было 649 делегатов). Ревельский совет рабочих и солдатских депутатов 31 октября 1917 года единогласно избрал М. Авсарагова делегатом на Армейский съезд сухопутных войск, подчиненный Комфлоту. С того же времени он стал членом военно-революционного Совета крепости Ревель, а через месяц был избран военным комиссаром Ревельского укрепленного района.

Стоял у истоков создания РККА. В 1918 получил назначение заместителем чрезвычайного военного комиссара Мурманско-Беломорского края С. Нацаренуса. В конце 1918 года М. Авсарагов вступил РКП (б). Позже, стал военным комиссаром инженерной обороны Петрограда.

Активный участник Гражданской войны, в ноябре-декабре 1918 — военный комиссар 19-й стрелковой дивизии 7-й армии РККА, а в 1919 — военком той же дивизии в составе 15-й армии.

После освобождения Северного Кавказа от войск Деникина и установления Советской власти, по распоряжению командования 7-й армии Западного фронта М. Авсарагов был направлен в Осетию, для укрепления Советской власти. В 1920 — военком Владикавказа. В том же году его избрали председателем представительства Горской республики при Народном комиссариате национальностей в Москве. Тогда в Горскую республику входили отдельные округа: Северо-Осетинский (Владикавказский), Чеченский, Ингушский (Назрановский), Кабардинский, Балкарский, Карачаевский и Сунженский (Казачий).

М. Авсарагов избирался делегатом VIII, IX, X Всероссийских съездов Советов, его также избрали и на исторический I Всесоюзный съезд Советов, на котором, 30 декабря 1922 года провозгласили образования СССР. Впоследствии Авсарагов занимал ответственные посты во многих краевых организациях.

В 1921 был представителем Горской АССР при Народном комиссариате по делам национальностей РСФСР, Председателем Исполнительного комитета Владикавказского окружного Совета и народным комиссаром внутренних дел Горской АССР. В этой должности активно боролся с царившим на Северном Кавказе бандитизмом.

С января по июль 1924 года — председатель ЦИК Горской Автономной Советской Социалистической Республики.

Затем занимал должности председателя Горского ЦИКа, заведующего отделом местного хозяйства, президиума Сверо-Кавказского совнархоза. Приложил немало сил при сооружении Гизельдонской ГЭС, Мизурской обогатительной фабрики, Бесланского маисового комбината, Дигорского обводного канала, расширения завода «Электроцинк» и др.

В период репрессий, в 1935 году Авсарагова понизили в должности, избрав секретарём Ирафского райкома ВКП (б). Позже исключили из партии.

Умер от тяжёлой болезни в г. Орджоникидзе.

Ссылки

• [ossetians.com/rus/news.php?newsid=1005 Забытый герой Революции]

Отрывок, характеризующий Авсарагов, Марк Гаврилович

Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.