Аксаков, Михаил Георгиевич (лётчик)

Не следует путать с писателем Михаилом Григорьевичем Аксаковым (1912—1974).

Михаил Георгиевич Аксаков (28 июля 1903, Калуга — 10 февраля 1938, Московская область) — один из первых военных лётчиков Красной армии.

Происходил из древнего дворянского рода Аксаковых. Отец, Георгий Николаевич Аксаков (1873—1914) — из калужско-московской ветви рода: 02 июня 1881 года он вместе с братьями Василием и Павлом был внесён во II часть дворянской родословной книги Московской губернии; вскоре после рождения сына Г. Н. Аксаков был утверждён в должности судебного пристава Калужского окружного суда по Медынскому уезду. Мать, Мария Михайловна Лебедева (1880—1966) — дочь нотариуса г. Белёв, вместе с сыном Михаилом также была внесена во II часть дворянской родословной книги Московской губернии 25 октября 1914 года.

Окончил 4 класса гимназии в Белёве он был вынужден начать трудовую деятельность: до 1921 года работал деревообделочником на заводе в Калуге. В 1921 году поступил в школу мотористов в Егорьевске и стал членом Российского коммунистического союза молодежи, где состоял до 1927 года, пока не выбыл по возрасту. Затем окончил Ленинградскую теоретическую школу Военно-воздушных сил и в 1926 году — Борисоглебское военное авиационное училище.

По окончании училища Михаил Аксаков был направлен в Северо-Кавказский военный округ — в Ростов-на-Дону. За короткий срок в совершенстве освоил различные типы самолетов и через два года был уже командиром 9-го отдельного отряда 26-й истребительной авиационной эскадрильи. Осенью 1929 года в составе эскадрильи под руководством И. Я. Лейцингера Аксаков на самолёте Р-1 был направлен для оказания поддержки в разрешении военного конфликта на КВЖД; 31 октября 1930 года был награждён орденом Красного Знамени.

В апреле 1930 года Михаил Георгиевич Аксаков был назначен командиром отряда отдельной авиационной эскадрильи в Смоленске, 31 октября 1933 года переведён в Бобруйск — командиром 33-й истребительной авиационной эскадрильи, а 31 мая 1935 года занял должность командира 117-й истребительной авиационной эскадрильи, входившей в состав 92-й истребительной авиационной бригады, которой через год стал командовать его друг П. М. Монархо. Бригада входила в систему противовоздушной обороны Москвы и базировалась в Люберцах. Вскоре, 15 февраля 1936 года, Михаил Аксаков получил звание майор.

В 1937 году среди военных начались массовые аресты; сотрудникам НКВД была поставлена задача «развернуть картину большого и глубокого заговора в Красной Армии». Был арестован начальник Противовоздушной обороны РККА М. Е. Медведев, а двумя неделями ранее, 22 апреля 1937 года, — М. Г. Аксаков. Ему было предъявлено обвинение в том, что он является участником контрреволюционной вредительской троцкистской организации в системе противовоздушной обороны Москвы. По утверждению следствия, организация ставила задачей «подрыв обороноспособности пролетарской столицы», и по её заданию Аксаков вёл «систематическую подрывную работу, направленную к выведению из строя 117-й авиаэскадрильи путём систематического срыва учебных заданий по боеподготовке». Ещё до суда наказание в виде расстрела Аксакова было предрешено: с «Списке лиц, подлежащих суду Военной коллегии Верховного суда Союза ССР» от 3 января 1938 года Михаил Георгиевич Аксаков значился по 1-й категории, что означало неизбежный расстрел. Этот список, состоявший из 75 человек, был подписан И. В. Сталиным, К. Е. Ворошиловым, В. М. Молотовым и Л. М. Кагановичем. Суд над М. Г. Аксаковым состоялся 9 февраля 1938 года; подсудимый виновным себя не признал, данные на предварительном следствии показания отверг. Тем не менее, Военная коллегия Верховного суда СССР, приговорила Михаила Георгиевича Аксакова к высшей мере наказания — расстрелу. Приговор был приведён в исполнение 10 февраля 1938 года. В 1956 году М. Г. Аксаков был реабилитирован.

Жена (с 1927) — Юлия Гавриловна Покровская, младшая дочь известного в Кисловодске священнослужителя. Вместе с годовалым сыном, родившемся в 1928 году, она отправилась вслед за мужем на Дальний Восток.

Литература

• Кулешов А. С. «Заговор» комэска Аксакова // Родина. — 2004. — № 8. — С. 48—50. — ISSN 0235-7089.

Ссылки

• [www.bvvaul.ru/profiles/2235.php Аксаков, Михаил Георгиевич]
• [baza.vgdru.com/1/561/10.htm Аксаков] // Генеалогическая база знаний
• [www.rkka.ru/handbook/personal/repress/major.htm Репрессированные военнослужащие Красной Армии: Майор]

Отрывок, характеризующий Аксаков, Михаил Георгиевич (лётчик)

– Так как п'отивники отказались от п'ими'ения, то не угодно ли начинать: взять пистолеты и по слову т'и начинать сходиться.
– Г…'аз! Два! Т'и!… – сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
– Так когда хочу – могу стрелять! – сказал Пьер, при слове три быстрыми шагами пошел вперед, сбиваясь с протоптанной дорожки и шагая по цельному снегу. Пьер держал пистолет, вытянув вперед правую руку, видимо боясь как бы из этого пистолета не убить самого себя. Левую руку он старательно отставлял назад, потому что ему хотелось поддержать ею правую руку, а он знал, что этого нельзя было. Пройдя шагов шесть и сбившись с дорожки в снег, Пьер оглянулся под ноги, опять быстро взглянул на Долохова, и потянув пальцем, как его учили, выстрелил. Никак не ожидая такого сильного звука, Пьер вздрогнул от своего выстрела, потом улыбнулся сам своему впечатлению и остановился. Дым, особенно густой от тумана, помешал ему видеть в первое мгновение; но другого выстрела, которого он ждал, не последовало. Только слышны были торопливые шаги Долохова, и из за дыма показалась его фигура. Одной рукой он держался за левый бок, другой сжимал опущенный пистолет. Лицо его было бледно. Ростов подбежал и что то сказал ему.
– Не…е…т, – проговорил сквозь зубы Долохов, – нет, не кончено, – и сделав еще несколько падающих, ковыляющих шагов до самой сабли, упал на снег подле нее. Левая рука его была в крови, он обтер ее о сюртук и оперся ею. Лицо его было бледно, нахмуренно и дрожало.
– Пожалу… – начал Долохов, но не мог сразу выговорить… – пожалуйте, договорил он с усилием. Пьер, едва удерживая рыдания, побежал к Долохову, и хотел уже перейти пространство, отделяющее барьеры, как Долохов крикнул: – к барьеру! – и Пьер, поняв в чем дело, остановился у своей сабли. Только 10 шагов разделяло их. Долохов опустился головой к снегу, жадно укусил снег, опять поднял голову, поправился, подобрал ноги и сел, отыскивая прочный центр тяжести. Он глотал холодный снег и сосал его; губы его дрожали, но всё улыбаясь; глаза блестели усилием и злобой последних собранных сил. Он поднял пистолет и стал целиться.
– Боком, закройтесь пистолетом, – проговорил Несвицкий.
– 3ак'ойтесь! – не выдержав, крикнул даже Денисов своему противнику.
Пьер с кроткой улыбкой сожаления и раскаяния, беспомощно расставив ноги и руки, прямо своей широкой грудью стоял перед Долоховым и грустно смотрел на него. Денисов, Ростов и Несвицкий зажмурились. В одно и то же время они услыхали выстрел и злой крик Долохова.
– Мимо! – крикнул Долохов и бессильно лег на снег лицом книзу. Пьер схватился за голову и, повернувшись назад, пошел в лес, шагая целиком по снегу и вслух приговаривая непонятные слова:
– Глупо… глупо! Смерть… ложь… – твердил он морщась. Несвицкий остановил его и повез домой.
Ростов с Денисовым повезли раненого Долохова.
Долохов, молча, с закрытыми глазами, лежал в санях и ни слова не отвечал на вопросы, которые ему делали; но, въехав в Москву, он вдруг очнулся и, с трудом приподняв голову, взял за руку сидевшего подле себя Ростова. Ростова поразило совершенно изменившееся и неожиданно восторженно нежное выражение лица Долохова.
– Ну, что? как ты чувствуешь себя? – спросил Ростов.
– Скверно! но не в том дело. Друг мой, – сказал Долохов прерывающимся голосом, – где мы? Мы в Москве, я знаю. Я ничего, но я убил ее, убил… Она не перенесет этого. Она не перенесет…
– Кто? – спросил Ростов.
– Мать моя. Моя мать, мой ангел, мой обожаемый ангел, мать, – и Долохов заплакал, сжимая руку Ростова. Когда он несколько успокоился, он объяснил Ростову, что живет с матерью, что ежели мать увидит его умирающим, она не перенесет этого. Он умолял Ростова ехать к ней и приготовить ее.
Ростов поехал вперед исполнять поручение, и к великому удивлению своему узнал, что Долохов, этот буян, бретёр Долохов жил в Москве с старушкой матерью и горбатой сестрой, и был самый нежный сын и брат.


Пьер в последнее время редко виделся с женою с глазу на глаз. И в Петербурге, и в Москве дом их постоянно бывал полон гостями. В следующую ночь после дуэли, он, как и часто делал, не пошел в спальню, а остался в своем огромном, отцовском кабинете, в том самом, в котором умер граф Безухий.
Он прилег на диван и хотел заснуть, для того чтобы забыть всё, что было с ним, но он не мог этого сделать. Такая буря чувств, мыслей, воспоминаний вдруг поднялась в его душе, что он не только не мог спать, но не мог сидеть на месте и должен был вскочить с дивана и быстрыми шагами ходить по комнате. То ему представлялась она в первое время после женитьбы, с открытыми плечами и усталым, страстным взглядом, и тотчас же рядом с нею представлялось красивое, наглое и твердо насмешливое лицо Долохова, каким оно было на обеде, и то же лицо Долохова, бледное, дрожащее и страдающее, каким оно было, когда он повернулся и упал на снег.
«Что ж было? – спрашивал он сам себя. – Я убил любовника , да, убил любовника своей жены. Да, это было. Отчего? Как я дошел до этого? – Оттого, что ты женился на ней, – отвечал внутренний голос.
«Но в чем же я виноват? – спрашивал он. – В том, что ты женился не любя ее, в том, что ты обманул и себя и ее, – и ему живо представилась та минута после ужина у князя Василья, когда он сказал эти невыходившие из него слова: „Je vous aime“. [Я вас люблю.] Всё от этого! Я и тогда чувствовал, думал он, я чувствовал тогда, что это было не то, что я не имел на это права. Так и вышло». Он вспомнил медовый месяц, и покраснел при этом воспоминании. Особенно живо, оскорбительно и постыдно было для него воспоминание о том, как однажды, вскоре после своей женитьбы, он в 12 м часу дня, в шелковом халате пришел из спальни в кабинет, и в кабинете застал главного управляющего, который почтительно поклонился, поглядел на лицо Пьера, на его халат и слегка улыбнулся, как бы выражая этой улыбкой почтительное сочувствие счастию своего принципала.