Алексеев, Пётр Петрович (учёный)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Пётр Петрович Алексеев
Дата рождения:

14 (26) апреля 1840(1840-04-26)

Место рождения:

Луга,
Санкт-Петербургская губерния,
Российская империя

Дата смерти:

6 (18) февраля 1891(1891-02-18) (50 лет)

Место смерти:

Киев,
Российская империя

Страна:

Российская империя Российская империя

Научная сфера:

химия,публицист

Учёная степень:

доктор химических наук

Учёное звание:

профессор

Альма-матер:

СПбГУ

Награды и премии:

Пётр Петро́вич Алексе́ев (1840—1891) — российский доктор химии, ординарный профессор Киевского университета, учредитель Киевского отдела Русского технического общества естествоиспытателей. Действительный статский советник (с 1881 года).





Биография

Пётр Петрович Алексеев родился 14 апреля 1840 года в городе Луге Санкт-Петербургской губернии. Отец его был доктором (он умер в мае 1890 года).

Получил образование в новгородской гимназии, а с 1856 года в Санкт-Петербургском университете, где окончил естественное отделение физико-математического факультета в 1860 году. В следующем же году отправился на собственные средства за границу для пополнения своих химических знаний. В 1862 году он возвратился в Петербург и сразу же отправился за границу уже за казенный счет, где и пробыл до 1864 года. За этот период времени — с 1861 по 1864 года — Петр Петрович занимался в лабораториях Вюрца в Париже, Эрленмейера в Гейдельберге, Штреккера в Тюбингере, Вёлера в Гёттингене. По возвращении в Петербург, Алексеев был недолгое время репетитором по химии, физике и минералогии в Петербургском институте путей сообщения. В 1865 году, защитив магистерскую диссертацию, он поступил доцентом химии в Киевский университет. После защиты докторской диссертации в 1868 году утверждён «экстраординарным профессором»[1], а в 1869 году — «ординарным профессором» университета Святого Владимира в Киеве. Таким образом, большую половину своей жизни — около 26 лет — Петр Петрович провел в Киеве.[2]

В октябре 1871 года через 6 лет по приезде в Киев, он был вынужден отправиться за границу для лечения. В этот период он много болеет; провел зиму 1877—1878 годов во Флоренции и Палермо в Италии. В течение своего пребывания в Италии он изучил итальянский язык; с удовольствием он вспоминал впоследствии о том наслаждении, которое доставило ему чтение среди благоухающей итальянской природы знаменитого романа Мандзони «I promessi Sposi», — первой книги, по которой он выучился итальянскому языку. Но это изучение не было для него праздной забавой: он был затем единственных и неизменным составителем рефератов из Gazeta Chimica Italiano для журнала русского физико-химического общества.[3]

П. П. Алексеев неоднократно направлялся в командировки за границу с научной целью, в продолжение многих лет читал публичные лекции по химии и много сделал для распространения химических знаний в России своими самостоятельными и переводными сочинениями и статьями по органической химии (преимущественно об азотных соединениях), издал хороший «Учебник органической химии».

Кроме этих чисто научных сочинений писал статьи научно-критического характера («О солдатских сухарях», «О кавказских минеральных водах» и пр.) и много работал в области химической библиографии и критики, помещая с 1875 года в «Университетских известиях» и в «Журнале Русского физико-химического общества» обзор русской химической литературы и заграничных изданий по химии.

П. П. Алексеев — один из учредителей Русского химического общества (1868).

Пётр Петрович Алексеев скончался в 1891 году в Киеве.

Научная деятельность

Самостоятельный научных трудов Петра Петровича сравнительно немного и почти все они относятся к обособленной группе органический соединений — классу азосоединений; главным образом этот же отдел химии разрабатывался и его учениками.

Одна из крупнейших заслуг Алексеева — это устройство новой химической лаборатории на химическом факультете Киевского университета. Едва только прибыв в Киев в качестве доцента, Петр Алексеев начал хлопоты по устройству новой лаборатории. В 1869 году он был командирован за границу для осмотра Берлинской и Лейпцигской лабораторий; в 1873 году новое здание лаборатории было уже окончено. В течение всей своей профессорской деятельности Петр Алексеев не переставал относится с особенной любовью к созданной им лаборатории; благодаря его стараниям она обогатилась множеством ценных приборов, были увеличены её коллекции, составлена хорошая библиотека. Перед самой смертью П.Алексеева была закончена надстройка третьего этажа, специально предназначенного для отделения органической химии. Смерть застала его за составлением сметы для внутреннего обустройства органического отделения. По удобству и целесообразности внутреннего устройства лаборатория Киевского университета во многом превосходила лаборатории большинства других русских университетов, а сам Петр Петрович особенно гордился устроенной им комнатой для газового анализа, и никогда не забывал показывать её каждому заезжему химику.

Большая энергия, любовь и преданность делу были отличительными чертами его характера и проявлялись им всегда во всяком деле, за которое он брался. Едва начав свою профессорскую деятельность в 1868 году, он обработал и напечатал свой университетский курс — «Лекции органической химии», который затем под другим названием выдержал ещё три переиздания. Учебник отличался превосходной классификацией, тщательной обработкой фактов, оригинальностью и широтой взглядов на гидратные соединения. Все это обусловило его широкое распространение.

Но забот по устройству лаборатории, чтения лекций в Университете (в 1869—70 годах даже двух курсов — органической и неорганической химии) и высших женских курсах в период их кратковременного существования в Киеве, а также публичных лекций, пользовавшихся популярностью у киевской публики, составления учебников — казалось мало деятельному уму Алексеева: одновременно со всеми этими занятиями он живо заинтересовывается значением свеклосахарного производства для края, и переводит «Сельскохозяйственные промыслы» Отто и дополнение к «Сахарному производству по Вагнеру» и является одним из главных деятелей по учреждению в Киеве отделения императорского русского технического общества. Он был первым председателем этого Общества и редактором первого тома «Записок» по свеклосахарной промышленности, издаваемых этим отделением. Такая кипучая деятельность тем более поразительно, что Петр Петрович далеко не отличался хорошим здоровьем.

К 1870-м годам, периоду наибольшей болезненности П. Алексеева, относится множество его заметок, статей и переводов по различным техническим вопросам. Старался не пропускать ни одной выдающейся выставки ни в России, ни за границей. Полубольной он отправился из Италии на Парижскую выставку 1878 года. Он ценил и понимал все значение промышленных выставок и давал о них обстоятельные отчеты. Так им составлены отчеты о Парижских выставках 1867 и 1878 годов, Венской выставке 1873 года, Московской 1882 года, Петербургской 1870 года и Киевской выставке 1880 года. Это был период наибольшего его увлечения техническими вопросами, в частности свеклосахарной промышленностью. Видимым следствием этого увлечения остался ряд книг и брошюр, приобретенных им для лаборатории, по вопросам сахарной промышленности и акциза. Никогда не охладев к технической химии, Алексеев в последние годы жизни более полно отдавался чистой химии. В течение тех же 1870-х он издает 1-е и 2-е издание своего учебника органической химии и «Элементарный анализ газов» и в то же время начал вести с 1875 года свои «Критико-библиографические обзоры русской химической литературы», помещавшиеся им одновременно в киевских «Университетских Известиях» и в «Журнале Русского физико-химического общества». С 1876 года он начал реферировать в последнем журнале работы итальянских химиков.

В последние годы своей жизни Петр Алексеев выпустил в свет 3-е издание своей «Органической химии» и напечатал «Анализ газов» и «Методы превращения органических соединений». Последнее сочинение было в то время одним из немногих во всемирной химической литературе, посвященных данной области химических знаний, и определенно единственным в России.[4] «Методы» Алексеева были переведены на французский язык под редакцией профессора Луи Эдуарда Гримо (Grimaux).[5]

Представление о деятельном характере Петра Петровича Алексеева будет неполно, если не упомянуть о его занятиях пчеловодством (им напечатан и ряд заметок по пчеловодству), о его деятельности как гласного городской думы, как одного из инициаторов Киевских народных чтений. Петр Петрович действительно по природе своей был инициатором, и поэтому он стоит или в числе учредителей стольких обществ (кроме названных, ещё Киевского Общества Естествоиспытателей) или в числе их первых членов (Берлинского, Парижского и Русского химических обществ).[6]

Сочинения

  • О некоторых продуктах восстановления нитросоединений…, СПб, 1864
  • Монография азосоединений, Киев, 1867
  • Лекции органической химии, Киев, 1868
  • Методы превращения органических соединений, Киев, 1889

Напишите отзыв о статье "Алексеев, Пётр Петрович (учёный)"

Примечания

  1. экстраординарный профессор — профессор без должности, как правило, в смежной области или подчинённый профессора, занимающего должность (заведующего отделом, кафедрой и т. п.).
  2. Некролог, 1891, с. 61.
  3. Некролог, 1891, с. 63.
  4. Некролог, 1891, с. 64.
  5. о Гримо Л. Э. см [dic.academic.ru/dic.nsf/enc3p/109798 стать в БЭС]
  6. Русское химическое общество основано в 1868 году.

Источники

Отрывок, характеризующий Алексеев, Пётр Петрович (учёный)

Для стада баранов тот баран, который каждый вечер отгоняется овчаром в особый денник к корму и становится вдвое толще других, должен казаться гением. И то обстоятельство, что каждый вечер именно этот самый баран попадает не в общую овчарню, а в особый денник к овсу, и что этот, именно этот самый баран, облитый жиром, убивается на мясо, должно представляться поразительным соединением гениальности с целым рядом необычайных случайностей.
Но баранам стоит только перестать думать, что все, что делается с ними, происходит только для достижения их бараньих целей; стоит допустить, что происходящие с ними события могут иметь и непонятные для них цели, – и они тотчас же увидят единство, последовательность в том, что происходит с откармливаемым бараном. Ежели они и не будут знать, для какой цели он откармливался, то, по крайней мере, они будут знать, что все случившееся с бараном случилось не нечаянно, и им уже не будет нужды в понятии ни о случае, ни о гении.
Только отрешившись от знаний близкой, понятной цели и признав, что конечная цель нам недоступна, мы увидим последовательность и целесообразность в жизни исторических лиц; нам откроется причина того несоразмерного с общечеловеческими свойствами действия, которое они производят, и не нужны будут нам слова случай и гений.
Стоит только признать, что цель волнений европейских народов нам неизвестна, а известны только факты, состоящие в убийствах, сначала во Франции, потом в Италии, в Африке, в Пруссии, в Австрии, в Испании, в России, и что движения с запада на восток и с востока на запад составляют сущность и цель этих событий, и нам не только не нужно будет видеть исключительность и гениальность в характерах Наполеона и Александра, но нельзя будет представить себе эти лица иначе, как такими же людьми, как и все остальные; и не только не нужно будет объяснять случайностию тех мелких событий, которые сделали этих людей тем, чем они были, но будет ясно, что все эти мелкие события были необходимы.
Отрешившись от знания конечной цели, мы ясно поймем, что точно так же, как ни к одному растению нельзя придумать других, более соответственных ему, цвета и семени, чем те, которые оно производит, точно так же невозможно придумать других двух людей, со всем их прошедшим, которое соответствовало бы до такой степени, до таких мельчайших подробностей тому назначению, которое им предлежало исполнить.


Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.
Нашествие стремится на восток, достигает конечной цели – Москвы. Столица взята; русское войско более уничтожено, чем когда нибудь были уничтожены неприятельские войска в прежних войнах от Аустерлица до Ваграма. Но вдруг вместо тех случайностей и гениальности, которые так последовательно вели его до сих пор непрерывным рядом успехов к предназначенной цели, является бесчисленное количество обратных случайностей, от насморка в Бородине до морозов и искры, зажегшей Москву; и вместо гениальности являются глупость и подлость, не имеющие примеров.
Нашествие бежит, возвращается назад, опять бежит, и все случайности постоянно теперь уже не за, а против него.
Совершается противодвижение с востока на запад с замечательным сходством с предшествовавшим движением с запада на восток. Те же попытки движения с востока на запад в 1805 – 1807 – 1809 годах предшествуют большому движению; то же сцепление и группу огромных размеров; то же приставание серединных народов к движению; то же колебание в середине пути и та же быстрота по мере приближения к цели.