Амплатц, Луис
| Луис Амплатц | |
| нем. Luis Amplatz | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Место рождения | |
| Дата смерти |
7 сентября 1964 (38 лет) |
| Место смерти | |
| Принадлежность | |
| Годы службы |
1959—1964 |
| Звание |
лейтенант |
| Часть | |
| Сражения/войны |
Вооружённый конфликт в Южном Тироле |
Луис Амплатц (нем. Luis Amplatz; 28 августа 1926, Больцано — 7 сентября 1964, Сан-Мартино-ин-Пассирия) — австрийский националист, один из лидеров Комитета освобождения Южного Тироля[1], в 1964 году приговорённый заочно к 25 годам заключения и убитый в том же году агентом итальянской спецслужбы.
Содержание
Краткая биография
В юности Луис был свидетелем открытого насилия в отношении жителей Южного Тироля как со стороны итальянских фашистских властей, военных вермахта и СС, так и со стороны американской военной администрации. В 1944 году там началась вооружённая борьба местных жителей против итальянцев и американцев, целью которой ставился выход Южного Тироля из-под власти Италии и его присоединение к денацифицированной Австрии. В 1959 году Амплатц вместе с Зеппом Кершбаумером, старостой Южнотирольского союза и Георгом Клотцем основывает так называемый Комитет освобождения Южного Тироля.
Комитет перешёл к активным действиям, совершая различные акты возмездия и вооружённые нападения: так, им была организована так называемая «Огненная ночь», когда ночью 12 июля 1961 были взорваны сразу 34 опоры линий электропередачи, что оставило без электричества почти всю Северную Италию. Помимо всего прочего, члены комитета взрывали памятники деятелям эпохи фашистской Италии, обстреливали здания администрации и нападали на полицию. Амплатц в 1959 году как один из создателей комитета возродил Грисскую стрелковую роту имени майора Йозефа Айзенштекена. Заочно Амплатца итальянские власти приговорили к 25 годам тюрьмы за терроризм, а с целью избежания ареста он сбежал в Австрию, откуда вернулся в 1964 году с Георгом Клотцем и Кристианом Керблером — последний был тайным агентом итальянской спецслужбы SISMI.
Ночью 7 сентября 1964 в таверне «Brunner Mahder» в местечке Сан-Мартино-ин-Пассирия Кристиан Керблер застрелил спавшего Амплатца и попытался убить Клотца, однако тот сумел выжить, несмотря на ранения в грудь и голову, и даже добрался до австрийской границы. Керблера осудили 7 мая 1969 в Перудже за убийство на 20 лет тюрьмы, однако тот умудрился избежать тюрьмы исключительно благодаря вмешательству спецслужб Италии; повторное слушание 21 июня 1971 приговорило его к 22 годам тюрьмы, но и этот срок Керблер так и не отсидел[2].
Похоронен Луис Амплатц на кладбище Бозен-Оберау в Больцано, на похоронах присутствовали более 20 тысяч человек. На могиле написаны следующие слова:
Друг, которому светит солнце — скажи моей Родине, что я люблю её больше жизни.
Оригинальный текст (нем.)Freund, der du die Sonne noch schaust, grüß mir die Heimat, die ich mehr als mein Leben geliebt.
Напишите отзыв о статье "Амплатц, Луис"
Примечания
Литература
- Freund der du die Sonne noch schaust. Effekt! Buch, Neumarkt an der Etsch 2014, ISBN 978-88-970533-3-0.
Ссылки
- [www.furfur.me/furfur/all/culture/169285-posledniy-geroy-soldaty-prodolzhivshie-voevat-posle-voyny ПОСЛЕДНИЙ ГЕРОЙ: СОЛДАТЫ, ПРОДОЛЖАВШИЕ СРАЖАТЬСЯ ПОСЛЕ ОКОНЧАНИЯ ВОЙНЫ] (рус.)
- [firstsocial.info/analiz/separatizm-yuzhnogo-tirolya-natsionalizm-protiv-fashizma Сепаратизм Южного Тироля: Национализм против фашизма] (рус.)
Отрывок, характеризующий Амплатц, Луис
– К которым, вы предполагаете, что я принадлежу? – спокойно и особенно приятно улыбаясь, проговорил князь Андрей.Странное чувство озлобления и вместе с тем уважения к спокойствию этой фигуры соединялось в это время в душе Ростова.
– Я говорю не про вас, – сказал он, – я вас не знаю и, признаюсь, не желаю знать. Я говорю вообще про штабных.
– А я вам вот что скажу, – с спокойною властию в голосе перебил его князь Андрей. – Вы хотите оскорбить меня, и я готов согласиться с вами, что это очень легко сделать, ежели вы не будете иметь достаточного уважения к самому себе; но согласитесь, что и время и место весьма дурно для этого выбраны. На днях всем нам придется быть на большой, более серьезной дуэли, а кроме того, Друбецкой, который говорит, что он ваш старый приятель, нисколько не виноват в том, что моя физиономия имела несчастие вам не понравиться. Впрочем, – сказал он, вставая, – вы знаете мою фамилию и знаете, где найти меня; но не забудьте, – прибавил он, – что я не считаю нисколько ни себя, ни вас оскорбленным, и мой совет, как человека старше вас, оставить это дело без последствий. Так в пятницу, после смотра, я жду вас, Друбецкой; до свидания, – заключил князь Андрей и вышел, поклонившись обоим.
Ростов вспомнил то, что ему надо было ответить, только тогда, когда он уже вышел. И еще более был он сердит за то, что забыл сказать это. Ростов сейчас же велел подать свою лошадь и, сухо простившись с Борисом, поехал к себе. Ехать ли ему завтра в главную квартиру и вызвать этого ломающегося адъютанта или, в самом деле, оставить это дело так? был вопрос, который мучил его всю дорогу. То он с злобой думал о том, с каким бы удовольствием он увидал испуг этого маленького, слабого и гордого человечка под его пистолетом, то он с удивлением чувствовал, что из всех людей, которых он знал, никого бы он столько не желал иметь своим другом, как этого ненавидимого им адъютантика.
На другой день свидания Бориса с Ростовым был смотр австрийских и русских войск, как свежих, пришедших из России, так и тех, которые вернулись из похода с Кутузовым. Оба императора, русский с наследником цесаревичем и австрийский с эрцгерцогом, делали этот смотр союзной 80 титысячной армии.
С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
