Английское право

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Английское право (англ. English law) — в отличие от более собирательного и менее корректного понятия «Британское право», является правовой системой Англии и Уэльса и лежит в основе правовых систем большинства государств Британского Содружества наций и США, а также правовых систем смешанного типа, наиболее ярким примером которых является право Шотландии. Распространение английского права исторически происходило на подконтрольных Британской империи территориях, и, в некотором смысле, сохранилось там в первозданном виде вплоть до наших дней. Так, прецедентное английское право, предшествующее Американской революции 1776 года, до сих пор является неотъемлемой частью прецедентного законодательства США (исключение составляет законодательство штата Луизиана). Более того, оно все ещё образует основу для многих доктринальных элементов и общего курса законотворчества, хотя и не имеет правоприменительного приоритета.

Английское право в строгом смысле применимо в пределах юрисдикции Англии и Уэльса. Хотя Уэльс уже и располагает собственной полномочной Ассамблеей, любой законодательный акт, принимаемый последней, имеет юридическую силу только в областях, определенных Актом 2006 года о правительстве Уэльса, прочим законодательством Парламента Соединенного Королевства, либо так называемыми «королевскими указами в Совете» (правительственными декретами) на основании Акта 2006 года. Более того, суды единой судебной системы Англии и Уэльса имеют полномочие давать толкование указанному Акту (а с ним и любым подзаконным актам, изданным в пределах юрисдикции Англии и Уэльса). Также смотрите ниже.

Английское право можно подразделить на две неразрывно связанные ветви: общее (или прецедентное) право и право статутов — актов Парламента.

Суть английского общего права (common law) заключается в том, что оно создается судами. Компетенция создавать право закреплена за судами Англии и Уэльса как конституционное полномочие. Таким образом, судьи, в процессе слушаний, на основе принципа stare decisis («неукоснительно придерживаясь решенного ранее») применяют юридические прецеденты к фактам и обстоятельствам каждого конкретного судебного разбирательства. Степень юридической силы судебных решений зависит от положения суда в иерархии судебной системы. Вполне понятно, что решения высшего по иерархии апелляционного суда Англии и Уэльса — Верховного Суда Соединенного Королевства — являются обязательным юридическим прецедентом для применения судами более низких инстанций.

Статуты являются кодифицированным отражением прецедентного права, так как фактически представляют собой своды правил из судебных прецедентов. В свою очередь, судебные прецеденты в процессе толкования правовых норм из статутов расширяют и конкретизируют последние для правоприменительной практики. Происходит своего рода круговорот правовых норм, в результате которого они постоянно оттачиваются и совершенствуются судами. Таким образом, правоприменительная практика сама модернизирует право эволюционно. Парламенту же лишь остается подводить процесс к логическому завершению посредством принятия так называемых «актов о правовых реформах», вносящих поправки в действующие статуты и формализующих уже активно применяемые нормы права.

Парадоксально, некоторые нормы права до сих пор не отражены в статутах, и английское общее право остается единственным их источником. К примеру, в системе английского права сегодня не существует статута, который бы однозначно признавал убийство преступлением и накладывал бы соответствующую уголовную ответственность. Именно общее право признает убийство преступлением и определяет для него уголовную ответственность в виде тюремного заключения.

Существует также и третий источник английского права. Англия и Уэльс являются составными частями Соединенного Королевства — члена Европейского союза. Следовательно, право Евросоюза — это часть английского права. Европейский союз преимущественно составляют страны цивилистического (континентального) права, и в этом смысле система цивилистического права также присутствует в английском праве. Суд Европейского союза направляет суды Англии и Уэльса в толковании евросоюзного законодательства.

Также интересна историческая преемственность английского права: некоторые основополагающие принципы вплоть до наших дней имеют под собой прецеденты трёхвековой или даже четырёхвековой давности.

Но самый старый из ныне действующий законов — это Акт (Закон) о судебных взысканиях за ущерб 1267 года (Distress Act 1267), часть Статута Мальборо (Statute of Marlborough, (52 Hen. 3). Несмотря на то, что три раздела легендарной Великой хартии вольностей изначально были приняты в 1215, более правильная их датировка относится к переизданию 1297 года, что делает их более поздними памятниками английской правовой истории.

Англия и Уэльс как единая юрисдикция

Соединенное Королевство — это государство, состоящее из нескольких юрисдикций: Англии и Уэльса; Шотландии; Северной Ирландии. Некогда отдельная юрисдикция Уэльса была присоединена к Англии при Генрихе VII Тюдоре. Шотландии же Акт о союзе (Act of Union) 1707 года позволил сохранить независимые церковь и судебную систему. Что касается Ирландии, то она утратила независимый парламент позднее Шотландии, но её церковь стала англиканским архиепископством во главе с английским монархом и архиепископом Кентерберийским. Правовая система Ирландии полностью независима от Соединенного Королевства в отличие от правовой системы Северной Ирландии, которая сохранила некоторые следы имперского прошлого, поскольку основана на средневековом английском праве. Многие английские статуты сохранились со времен Акта (Закона) Пойнингса (Poynings' Law) 1495 года, а по прохождении инстанции Апелляционного суда Северной Ирландии, следующей судебной инстанцией для обращения становится Верховный суд Соединенного Королевства.

Для более правильного понимания применимости английского права следует разграничивать понятия «юрисдикция» и «государство». Термин государство принято трактовать в соответствии с международным публичным правом (в частности, согласно Конвенции Монтевидео), в то время как понятие «юрисдикция» в английском праве имеет более гибкое толкование и зависит от конкретной ситуации. Так, например, Соединенное Королевство является единой юрисдикцией для целей Акта (Закона) о векселях 1882 года, в то время как для целей Акта (Закона) о компаниях 1985 единой юрисдикцией определена только Великобритания, то есть все Соединенное Королевство кроме Северной Ирландии. В среде комментаторов английского права традиционно принято называть единую юрисдикцию Англии и Уэльса «Англией», хотя в последние десятилетия такое отождествление все меньше согласуется с современными стандартами политкорректности.

Уэльс

Несмотря на то, что Национальной Ассамблее Уэльса была делегирована некоторая политическая автономия, до всеобщих выборов 2007 года Уэльс не имел независимой законодательной власти. Акт (Закон) о правительстве Уэльса 2006 года предоставил Правительству Валлийской Ассамблеи право принимать некоторые законы. Гражданская и уголовная ветви системы правосудия остаются общими для Англии и Уэльса. Прямо противоположная ситуация отмечается в отношении Северной Ирландии, которая не перестала быть отдельной юрисдикцией даже после того, как её законодательные полномочия были приостановлены (смотрите Акт о Северной Ирландии (Временные положения) 1972 года — Northern Ireland (Temporary Provisions) Act 1972).

Другое важное отличие касается валлийского языка: законы, связанные с валлийским языком применимы в Уэльсе и не применимы в остальных частях Соединенного Королевства. Принятый Парламентом Соединенного Королевства Акт (Закон) о валлийском языке 1933 года уравнял статус валлийского языка с английским на территории Уэльса применительно к публичному сектору. Валлийский язык также стал ещё одним официальным языком слушаний в валлийских судах.

После принятия в 1967 году Акта (Закона) о валлийском языке большинство юристов называют правовую систему Англии и Уэльса «законами Англии и Уэльса», а не просто законами Англии как прежде. Это становится явным при изучении пунктов о применимом праве в коммерческих соглашениях. В период с 1746 по 1967 года в этом не было необходимости, хотя зачастую пояснялось по обоюдному согласию сторон для большей определенности.

Статутное право

Статутная основа

Первое приложение к Акту (Закону) о толковании 1978 года дает определение следующим понятиям: «Соединенное Королевство» («United Kingdom»), Великобритания ("Great Britain), «Англия» («England») и «Британские острова» («British Islands»).

Так что же представляет собой каждое из этих понятий в строгом юридическом смысле?

• Англия

До 1967 года согласно статье 3 Акта (Закона) о Уэльсе и Бервике 1746 года (к настоящему времени этот закон уже давно отменен) Англия формально включала в себя Уэльс и территорию Бервик-апон-Твид. Но уже с 1967 года в соответствии со статьей 4 Акта (Закона) о валлийском языке все упоминания Англии в последующих актах Парламента больше не должны включать в себя Уэльс (смотрите также Акт (Закон) о толковании 1978 года, приложение 3, раздел 1).

Так называемые «прилегающие острова» — остров Уайт (Isle of Wight) и остров Англси (Anglesey) — являются частью Англии и Уэльса в соответствии с обычаем. Что касается острова Ланди (Lundy), судебный прецедент, вытекающий из дела Harman v Bolt (1931) 47 TLR 219, однозначно подтверждает, что этот остров относится к Англии.

«Прилегающие территориальные воды» также относятся к юрисдикции Англии на основании Акта о юрисдикции территориальных вод 1878 года и Акта о континентальном шельфе 1964 года (с поправками, внесенными Актом о нефтегазовых предприятиях 1982 года).

• Великобритания

«Великобритания» включает в себя Англию (с Уэльсом) и Шотландию с её территориальными водами и Оркнейскими (Orkney), Шетландскими (Shetland) и Гебридскими (Hebrides) островами и островом Роколл (Rockall) (на основании Акта об острове Роколл 1972 года). Не включает Северную Ирландию.

• Соединенное Королевство

«Соединенное Королевство» включает в себя Великобританию и Северную Ирландию вместе с их территориальными водами. Понятие не охватывает ни остров Мэн (the Isle of Man), ни Нормандские острова (Channel Islands), чей независимый статус рассматривался в судебных делах Rover International Ltd. v Canon Film Sales Ltd. (1987) 1 WLR 1597 и Chloride Industrial Batteries Ltd. v F. & W. Freight Ltd. (1989) 1 WLR 823. Нормандские острова и остров Мэн охватываются понятием «Британские острова».

Формат ссылок на положения закона

Названия актов (законов) Парламента принято обозначать по следующей схеме: «Название акта (закона) Год», где под названием понимается краткое название со словом Акт (Act) на конце. Например, Акт (Закон) о толковании 1978 года — «Interpretation Act 1978». В отличие от американских актов (законов) в английских актах предлог «of» перед годом опускается. Сравните: американский Закон (Акт) о гражданских правах 1964 года «Civil Rights Act of 1964».

Подобная схема для обозначения названий английских статутов стала общепринятой во второй половине XIX века. До 1840-х годов акты обозначались полными названиями, включающими также номер главы в сборнике законов и номер года от восшествия на престол того правящего монарха, который дал акту своё королевское согласие. Например, Акт об английском в качестве языка судебных прений 1362 (Pleading in English Act 1362) ранее имел бы окончание 36 Edw. III c. 15, означавшее «36-й год правления Эдварда III, глава 15».

Общее право

Истоки английского права как системы, основанной на общем праве, уходят вглубь веков. 1189 год считается отправной точкой в истории английского права, так как именно с этой даты английское право предстает в качестве системы общего права, а не цивилистического: то есть право не кодифицируется в отдельные своды, а судебные прецеденты не только становятся рекомендациями по толкованию законов, но и обретают характер обязательных для применения правил в последующих разбирательствах. Весьма вероятна версия о том, что причиной подобного курса развития английского права могло стать завоевание Англии норманами. Норманы ввели целый ряд новых правовых институтов и понятий из нормандского права в английскую правовую систему. На начальных этапах развития общего права судьи стремились создать упорядоченную и последовательную систему права и судебной практики посредством адаптации формальной системы судебных приказов. На основе уже существующих обычаев и здравого смысла судами разрабатывались неписаные своды судебных правил, содержащихся в многочисленных прецедентах. К примеру, именно так создавалось раннее торговое право (Law Merchant) в коммерческих судах Pie-Powder Courts (искаженное французское «pieds-poudrés» — «пыльные стопы», означающее «специальные коммерческие суды»). С укреплением парламентской власти законодательные полномочия все больше переходили от судов к Парламенту, но даже в настоящее время суды не утратили своей законодательной функции, хотя в некоторых областях законотворчество стало исключительной прерогативой Парламента.

Прецедент

Основной целью развития английского права на ранних этапах было создание системы, которая совмещала бы в себе однозначное толкование закона и предсказуемость исходов судебных разбирательств. Но достижению этой цели в тот период препятствовала некомпетентность и предвзятость судей, которые зачастую получали свою должность за счет положения в обществе. В противовес этому препятствию постепенно стал укрепляться процессуальный принцип stare decisis, закрепивший главенство прецедента. Так, судебные решения (в части ratio decidendi, то есть той части, которая непосредственно содержала окончательное решение в отличие от сопутствующих комментариев) становились обязательными для применения в последующих разбирательствах с похожими фактами. Это происходило как горизонтально, так и по вертикали судебной иерархии. Горизонтально, суды одной инстанции руководствовались и ссылались на решения друг друга. Вертикально, суды первых инстанций были обязаны следовать решениям судов более высоких инстанций.

Внешнее влияние

Английское право как оказывает влияние на другие правовые системы и юрисдикции, так и испытывает на себе влияние последних.

С одной стороны, ещё во времена Британской империи английская правовая система заимствовалась британскими доминионами. Поэтому многие правовые аспекты сохранились и после провозглашения независимости бывшими доминионами. Многие современные государства продолжают признавать прецеденты английских судов. В Австралии, например, судьи продолжают использовать английские прецеденты в качестве убедительных рекомендаций, если ещё не существует собственных австралийских решений, подходящих к фактам судебного спора, либо действующие австралийские прецеденты не дают однозначного ответа. Другой уместный пример — это Новая Зеландия, где высшей и последней (с не подлежащими дальнейшему обжалованию решениями) судебной инстанцией признается британский Судебный комитет Тайного совета (Judicial Committee of the Privy Council). Ещё более тесная связь с английским правом сохранилась в Гонконге, где общее право Англии применяется практически как своё собственное с учетом действующих поправок и ограничений.

С другой стороны, Соединенное Королевство занимает дуалистическую позицию по отношению к международному праву, что означает, что суды уполномочены применять наднациональное международное право только после того, как оно будет прописано во внутреннем английском законодательстве. Например, для включения в английское право Европейской конвенции о правах человека и основополагающих свободах был принят Акт (Закон) о правах человека 1998 года. Однако этот же закон провозглашает приоритет английского права, так как его статья 3 обязывает судей учитывать Конвенцию, но в конечном итоге применять положения Акта, даже если они противоречат положениям Конвенции.

Кроме того, международное публичное право оказывает существенное влияние на английское право морской торговли через международные соглашения и конвенции.

Классификация английского права по отраслям

Уголовное право

Основополагающие принципы английского уголовного права вытекают из общего права. В составе преступления выделяют два основных элемента: actus reus (совершение уголовно наказуемого действия или бездействия) и mens rea (в соответствующем психическом состоянии, преднамеренно, со злым умыслом). Для признания подсудимого виновным государственный обвинитель должен доказать, что действия или бездействие имели общественно опасные последствия, или что подсудимый не выполнил обязанности по принятию всех необходимых мер во избежание уголовно наказуемых последствий.

Виды преступлений весьма разнообразны и варьируются от общеизвестных убийства и непредумышленного убийства, кражи и грабежа до правонарушений, находящихся в юрисдикции регулятивных органов.

Существуют и не менее разнообразные способы защиты, включающие самооборону, вынужденную необходимость, оказание давления. В случае убийства, по Акту (Закону) об убийствах (Homicide Act) 1957 года защитой признаются ограниченная вменяемость, провокация и в очень редких случаях защита лица, выжившего при попытке самоубийства.

В профессиональных кругах довольно часто звучали мнения о том, что Англии следует кодифицировать своё уголовное право в единый Английский уголовный кодекс, но из-за отсутствия должной поддержки призывы так и не переросли в конкретные действия.

Кроме уголовного права в английском праве также выделяют некоторые другие основные отрасли.

• Конституционное право
• Административное право
• Семейное право
• Деликтное право (Tort)
• Договорное право
• Имущественное право
• Трасты
• Трудовое право
• Доказательное право

Всё же этот список отнюдь не является исчерпывающим, а только приводит некоторые основные отрасли английского права.

См. также

• Общее право
• Англосаксонская правовая семья

Ссылки

• [www.statutelaw.gov.uk/AZIndex.aspx UK Statute Law Database (англ.)]
• [www.law.duke.edu/lib/researchguides/english English Law Research Guide (англ.)] by en:Duke University School of Law
• [www.bailii.org/ British and Irish Legal Information Institute (англ.)]

Отрывок, характеризующий Английское право

– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.
Ход рассуждения руководителя совести был следующий. В неведении значения того, что вы предпринимали, вы дали обет брачной верности человеку, который, с своей стороны, вступив в брак и не веря в религиозное значение брака, совершил кощунство. Брак этот не имел двоякого значения, которое должен он иметь. Но несмотря на то, обет ваш связывал вас. Вы отступили от него. Что вы совершили этим? Peche veniel или peche mortel? [Грех простительный или грех смертный?] Peche veniel, потому что вы без дурного умысла совершили поступок. Ежели вы теперь, с целью иметь детей, вступили бы в новый брак, то грех ваш мог бы быть прощен. Но вопрос опять распадается надвое: первое…
– Но я думаю, – сказала вдруг соскучившаяся Элен с своей обворожительной улыбкой, – что я, вступив в истинную религию, не могу быть связана тем, что наложила на меня ложная религия.
Directeur de conscience [Блюститель совести] был изумлен этим постановленным перед ним с такою простотою Колумбовым яйцом. Он восхищен был неожиданной быстротой успехов своей ученицы, но не мог отказаться от своего трудами умственными построенного здания аргументов.
– Entendons nous, comtesse, [Разберем дело, графиня,] – сказал он с улыбкой и стал опровергать рассуждения своей духовной дочери.


Элен понимала, что дело было очень просто и легко с духовной точки зрения, но что ее руководители делали затруднения только потому, что они опасались, каким образом светская власть посмотрит на это дело.
И вследствие этого Элен решила, что надо было в обществе подготовить это дело. Она вызвала ревность старика вельможи и сказала ему то же, что первому искателю, то есть поставила вопрос так, что единственное средство получить права на нее состояло в том, чтобы жениться на ней. Старое важное лицо первую минуту было так же поражено этим предложением выйти замуж от живого мужа, как и первое молодое лицо; но непоколебимая уверенность Элен в том, что это так же просто и естественно, как и выход девушки замуж, подействовала и на него. Ежели бы заметны были хоть малейшие признаки колебания, стыда или скрытности в самой Элен, то дело бы ее, несомненно, было проиграно; но не только не было этих признаков скрытности и стыда, но, напротив, она с простотой и добродушной наивностью рассказывала своим близким друзьям (а это был весь Петербург), что ей сделали предложение и принц и вельможа и что она любит обоих и боится огорчить того и другого.
По Петербургу мгновенно распространился слух не о том, что Элен хочет развестись с своим мужем (ежели бы распространился этот слух, очень многие восстали бы против такого незаконного намерения), но прямо распространился слух о том, что несчастная, интересная Элен находится в недоуменье о том, за кого из двух ей выйти замуж. Вопрос уже не состоял в том, в какой степени это возможно, а только в том, какая партия выгоднее и как двор посмотрит на это. Были действительно некоторые закоснелые люди, не умевшие подняться на высоту вопроса и видевшие в этом замысле поругание таинства брака; но таких было мало, и они молчали, большинство же интересовалось вопросами о счастии, которое постигло Элен, и какой выбор лучше. О том же, хорошо ли или дурно выходить от живого мужа замуж, не говорили, потому что вопрос этот, очевидно, был уже решенный для людей поумнее нас с вами (как говорили) и усомниться в правильности решения вопроса значило рисковать выказать свою глупость и неумение жить в свете.
Одна только Марья Дмитриевна Ахросимова, приезжавшая в это лето в Петербург для свидания с одним из своих сыновей, позволила себе прямо выразить свое, противное общественному, мнение. Встретив Элен на бале, Марья Дмитриевна остановила ее посередине залы и при общем молчании своим грубым голосом сказала ей:
– У вас тут от живого мужа замуж выходить стали. Ты, может, думаешь, что ты это новенькое выдумала? Упредили, матушка. Уж давно выдумано. Во всех…… так то делают. – И с этими словами Марья Дмитриевна с привычным грозным жестом, засучивая свои широкие рукава и строго оглядываясь, прошла через комнату.
На Марью Дмитриевну, хотя и боялись ее, смотрели в Петербурге как на шутиху и потому из слов, сказанных ею, заметили только грубое слово и шепотом повторяли его друг другу, предполагая, что в этом слове заключалась вся соль сказанного.