Анжольрас
| Анжольрас | |
| Анжольрас | |
 Анжольрас и "общество друзей Азбуки" | |
| Место рождения: |
Париж |
|---|---|
| Дата смерти: |
6 июня 1832 |
| Место смерти: | |
Анжольра́с (фр. Enjolras) — персонаж, который выступает в качестве харизматичного лидера студенческой революционной организации «Общество друзей Азбуки» в знаменитом романе Виктора Гюго «Отверженные» (1862). В романе он — революционер, борющийся за права народа и погибающий за свои убеждения на баррикадах во время Июньского восстания 1832 года[1]. Среди художественных образов, созданных Гюго, он, по мнению специалистов российского Института мировой литературы, стоит в ряду с Говеном, Радубом и Гаврошем[2]
Описание
«Это был очаровательный молодой человек, способный, однако, внушать страх. Он был прекрасен, как ангел, и походил на Антиноя, но только сурового. По блеску его задумчивых глаз можно было подумать, что в одном из предшествующих своих существования он уже пережил Апокалипсис революции. Он усвоил её традиции как очевидец. Знал до мельчайших подробностей все великие её дела. Как это ни странно для юноши, по натуре он был первосвященник и воин. Священнодействуя и воинствуя, он являлся солдатом демократии, если рассматривать его с точки зрения нынешнего дня, и жрецом идеала — если подняться над современностью. У него были глубоко сидящие глаза со слегка красноватыми веками, рот с пухлой нижней губой, на которой часто мелькало презрительное выражение, большой лоб. Высокий лоб на лице — то же, что высокое небо на горизонте. Подобно некоторым молодым людям начала нынешнего и конца прошлого века 18-19 вв.), рано прославившимся, он весь сиял молодостью и, хотя бледность порой покрывала его щеки, был свеж, как девушка. Достигнув зрелости мужчины, он все еще выглядел ребенком. Ему было 22 года, а на вид — 17. Он был строгого поведения и, казалось, не подозревал, что на свете есть существо, именуемое женщиной. Им владела одна страсть — справедливость и одна мысль — ниспровергнуть стоящие на пути к ней препятствия. На Авентинском холме он был бы Гракхом, в Конвенте — Сен-Жюстом. Он почти не замечал цветения роз, не знал, что такое весна, не слышал пенья птиц. Обнаженная грудь Эваднеи взволновала бы его не более, чем Аристогитона. Для него, как для Гармодия, цветы годились лишь на то, чтобы прятать в них меч. Серьезность не покидала его даже в часы веселья. Он целомудренно опускал глаза перед всем, что не являлось республикой. Это был твердый, как гранит, возлюбленный свободы. Речь его дышала суровым вдохновением и звучала гимном. Ему были свойственны неожиданные взлеты мыслей. Затее завести с ним интрижку грозил неминуемый провал. Если гризетка с площади Камбре или с улицы Сен-Жан-де-Бове, приняв его за вырвавшегося на волю школьника и пленившись этим обликом пажа, этими длинными золотистыми ресницами, этими голубыми глазами, этими развевающимися по ветру кудрями, этими румяными ланитами, этими нетронутыми устами, этими чудесными зубами, всем этим утром юности, вздумала бы испробовать над Анжольрасом чары своей красы, его изумленный и грозный взгляд мгновенно разверз бы перед ней пропасть и научил бы не смешивать грозного херувима Езекииля с галантным Керубино Бомарше.»[3]
Анжольрас — убеждённый республиканец, у него стойкие моральные принципы и убеждения. Он стоит за революционный террор, однако сам готов покарать любого, кто будет применять силу не обоснованно. Так, например, он лично казнил одного из восставших (который возможно был полицейским провокатором), который убил из прихоти жильца дома во время Июньского восстания 1832 года.[4] Словами Анжольраса говорит сам Гюго, он вложил в него все свои мечты и идеалы о том, каким должен стать мир.
Он стоек в своих убеждениях, хороший организатор и лидер. Он не боится смерти, поскольку знает, что приносит себя в жертву ради высшей цели. Его неустрашимость можно увидеть перед его расстрелом, а также в его решимости до последнего защищать баррикаду, несмотря на то, что они — единственные оставшиеся революционеры в городе.[5]
О личной жизни Анжольраса лишь сказано, что его возлюбленную зовут Patria, что с французского переводится как «Родина».[6]
Киновоплощения
- Отверженные (мини-сериал)
- Отверженные (фильм, 1913)
- Отверженные (фильм, 1925)
- Отверженные (фильм, 1934), в роли Анжольраса — Роберт Видалин
- Отверженные (фильм, 1935)
- Гаврош (фильм, 1937), в роли Анжольраса — Иван Новосельцев
- Отверженные (фильм, 1952)
- Отверженные (фильм, 1958), в роли Анжольраса — Серж Реджани
- Отверженные (мини-сериал, 1972), в роли Анжольраса — Жан Люк Боутти
- Отверженные (фильм, 1982), в роли Анжольраса — Hervé Furic
- Отверженные (мультсериал, 1992)
- Отверженные (фильм, 1995)
- Отверженные (фильм, 1998), в роли Анжольраса — Ленни Джеймс
- Отверженные (фильм, 2000), в роли Анжольраса — Штеффен Винк
- Отверженные: Козетта, 2007 (аниме-сериал)
- Отверженные (мюзикл)
- Отверженные (фильм/мюзикл, 2012), в роли Анжольраса — Аарон Твейт
Интересные факты
Анжольрас был источником вдохновения для французской анархистки — Луизы Мишель. Мишель, которая известна за её участие в Парижской коммуне, часто подписывалась как «Анжольрас» в своих опубликованных работах и личных письмах.[7][8]
Напишите отзыв о статье "Анжольрас"
Примечания
- ↑ «В образе Анжольраса Гюго хотел воплотить самый дух революции, её дерзания и мечты.» / [books.google.ru/books?id=g9tkAAAAMAAJ&q=Анжольрас+гюго&dq=Анжольрас+гюго& Детская литература, 1971]. — Москва: Детская литература, 1971. — С. 256-257.
- ↑ «Он обогатил галерею своих художественных образов такими героями, как Говэн и Радуб, Анжольрас и Гаврош.» / [books.google.ru/books?id=_ccQAAAAIAAJ Ученые записки Института мировой литературы им. А.М. Горького]. — Москва: Изд-во Академии наук СССР, 1956. — Т. 2. — С. 34.
- ↑ Гюго, Виктор. "Отверженные ".knijky.ru/books/otverzhennye.
- ↑ [www.100bestbooks.ru/read_book.php?item_id=134&page=245 Виктор Гюго. "Отверженные"].
- ↑ [www.100bestbooks.ru/read_book.php?item_id=134&page=263 Виктор Гюго. "Отверженные"].
- ↑ [www.100bestbooks.ru/read_book.php?item_id=134&page=254 Виктор Гюго. "Отверженные"].
- ↑ Robb, Graham. Victor Hugo: A Biography. New York: W.W. Norton & Co., 1997. p. 457
- ↑ Michel, Louise. Red Virgin: Memoirs of Louise Michel. Tuscaloosa: University of Alabama Press, 1981. p. 51
См. также
Отрывок, характеризующий Анжольрас
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
