Анфимов, Владимир Яковлевич

Владимир Яковлевич Анфимов
Дата рождения:	29 октября 1879(1879-10-29)
Место рождения:	Санкт-Петербург, Российская империя
Дата смерти:	1957(1957)
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	психиатрия, невропатология
Место работы:	Сабурова дача, Кубанский государственный университет
Учёная степень:	доктор медицинских наук
Учёное звание:	профессор

Влади́мир Я́ковлевич Анфи́мов (29 октября 1879, Санкт-Петербург — 1957) — российский и советский психиатр, невропатолог; представитель харьковской и санкт-петербургской психиатрических школ. Доктор медицинских наук, профессор. Организатор и заведующий кафедрой душевных и нервных болезней Сабуровой дачи, заведующий кафедрой психоневрологии Кубанского государственного университета.

Внёс значительный вклад в изучение вопросов влияния травматической болезни на психику, эпилепсии, психотерапии, экспериментальной психологии, периодичности психических процессов и влияния космических закономерностей на поведение людей, организации психиатрической службы, курортного дела, сифилитического повреждения центральной нервной системы, диагностики сирингомиелии и других проблем психиатрии и неврологии.

Биография

Владимир Анфимов родился 29 октября 1879 года в Санкт-Петербурге в семье Якова Афанасьевича Анфимова — слушателя Императорской Медико-хирургической академии (с 1881 года — Императорская Военно-медицинская академия), будущего профессора, заведующего кафедрой психиатрии и невропатологии Первого Сибирского Томского Императорского (имени Его Императорского Величества Александра III) государственного классического университета (1892—1894), заведующего кафедрой нервных и душевных болезней Харьковского Императорского университета (1894—1919) и преподавателя Тбилисского государственного университета (1919—1930). Раннее детство Анфимова прошло в Санкт-Петербурге, Тифлисе, Ставрополе (на родине матери). В 1885—1892 годах семья снова жила в Петербурге и в 1892—1894 годах — в Харькове, где мальчик окончил 3-ю мужскую гимназию.

Начал обучение в Императорской Военно-медицинской академии, но за участие в студенческих беспорядках был арестован и по приказу министра образования отчислен из академии. Из заключения в «Крестах» был вызволен отцом с помощью Петра Святополка-Мирского и митрополита. Впоследствии Анфимов никогда и нигде о своём пребывании в тюрьме не упоминал.

Лишь через некоторое время, также с помощью отца — заведующего кафедрой, продолжил учёбу на медицинском факультете Харьковского Императорского университета. Незадолго до окончания Харьковского университета стажировался в клинике профессора F. Raymond’а в Париже, где с декабря 1905 по март 1906 года и с октября 1906 по март 1907 года посещал лекции и занятия ведущих психоневрологов Франции. Во время этой стажировки сделал доклад в Обществе неврологии (Societe de Neurologie) на тему «Existence et signification des petites hemorragies sous piemere celebrale dans l’epilepsie». Окончил Харьковский университет 7 апреля 1906 года cum eximia laude, избрав своей специальностью душевные и нервные болезни. Получение высшего медицинского образования заняло у Анфимова почти десять лет.

После возвращения из-за границы был избран сверхштатным ассистентом по кафедре душевных и нервных болезней Харьковского университета и одновременно был ординатором в лечебнице доктора И. Я. Платонова.

С 1 января 1908 года по постановлению совета Харьковского Императорского университета был командирован в Санкт-Петербург для усовершенствования по специальности сроком на один год, но задержался в Петербурге на десять лет. Совершенствованием профессии занимался, главным образом, в Клинике душевных и нервных болезней при Императорской Военно-медицинской академии. Осенью 1908 года был избран ассистентом Санкт-Петербургского психоневрологического института. 25 ноября 1908 года решением совета Санкт-Петербургского женского медицинского института был назначен сверхштатным лаборантом при кафедре душевных и нервных болезней. Одновременно по поручению профессора Владимира Бехтерева руководил практическими занятиями слушательниц женского медицинского института по психиатрии. В начале 1909 года принял на себя от Бехтерева дальнейшую организацию лаборатории по экспериментальной психологии при женском медицинском институте и вместе с приват-доцентом Александром Лазурским руководил практическими занятиями по психологии. В течение того же 1909 года принимал больных по нервным болезням в амбулатории Петропавловской больницы. В 1910—1915 годах состоял у Бехтерева в должности сверхштатного ассистента Клиники душевных и нервных болезней при Императорской Военно-медицинской академии.

В феврале 1910 года был избран на совете психоневрологического института заведующим амбулаторией и врачом (состоял в должности до августа 1911 года). Вёл бесплатно приём больных от Попечительства о душевных и нервных больных. С 1910 года принимал участие в амбулаторных приёмах больных клиники душевных и нервных болезней при Императорской Военно-медицинской академии. Будучи секретарём Русской лиги для борьбы против эпилепсии, по поручению общества составил совместно с приват-доцентом Ю. К. Белицким проект устава Лиги. Начиная с 1907 года, подготовил для журнала «Обозрение психиатрии и психологии» несколько рефератов французских и итальянских статей из журналов. 2 и 3 декабря 1911 года сдал теоретические и практические экзамены на получение учёной степени доктора медицины при Харьковском Императорском университете и получил звание докторанта.

С 1915-го до конца 1918 года занимал должность заведующего нервным отделением и старшего ассистента клиники душевных и нервных болезней при Императорской Военно-медицинской академии. Одновременно работал ординатором нервного отделения Тюремной больницы, ординатором нервного отделения Почтовой больницы, ординатором нервного отделения Городского лазарета № 5 и врачом-невропатологом Крестовоздвиженской больницы. В клинике Военно-медицинской академии в течение трёх лет в 1916—1919 годах подготовил докторскую диссертацию.

В 1919 году переехал в Харьков, где 10 ноября защитил диссертацию на степень доктора медицины на тему «Влияние травмы на психику. Внимание, умственная работоспособность и ассоциации при травматическом неврозе. Экспериментально-психологическое и клиническое исследование». В диссертационной работе Анфимов установил своеобразные факты тяжелых и длительных интеллектуальных нарушений при травматическом неврозе. Разработка этой темы ещё на ранней стадии сопровождалась занятиями в лаборатории экспериментальной психологии психолога Александра Лазурского, в результате которых Анфимов составил таблицу букв для исследования внимания. Начиная с 1911 года, сначала в клинике Бехтерева, а затем во многих клиниках СССР с помощью этой таблицы были выполнены десятки диссертационных и других работ.

С 1919 года работал ассистентом при кафедре душевных и нервных болезней Харьковского университета. Был избран ординатором Харьковской губернской земской больницы на место ушедшего на днепропетровскую кафедру невропатолога Владислава Дзержинского и в ноябре 1919 года преподавателем невропатологии и психиатрии и членом правления в фельдшерской школе при больнице — Сабуровой даче.

25 июня 1919 года Харьков был занят деникинцами, находиться в городе стало опасно, и Анфимов ещё до прихода 11 декабря 1919 года красных перебрался в Екатеринодар. В мае 1920 года был назначен вначале ординатором, затем заведующим психиатрическим отделением областной больницы и занимал эту должность до августа 1921 года. В течение пяти месяцев отделение было выделено в самостоятельную психлечебницу, в которой Анфимов был старшим врачом. 7 мая 1920 года был назначен ординатором-невропатологом Областного травматологического института и заведующим нервным отделением. С 1922 года был ординатором Дома дефективного ребёнка.

В июне 1920 года в группе других учёных занялся организацией медицинского факультета в Краснодаре и стал заведующим кафедрой душевных и нервных болезней Кубанского государственного университета. Одновременно с 1921 года преподавал психиатрию и невропатологию в Краснодарской акушерской школе и армейским врачам. В конце 1921 года был единогласно избран профессором кафедры нейропсихиатрии Симферопольского университета, но остался в Краснодаре. В 1924 году Анфимов получил от Кубанского медицинского института несколько комнат в двухэтажном доме № 8 на улице Посполитакинской (позже стала Октябрьской) недалеко от места работы. В 1926 году временно исполнял обязанности ректора. В 1936 году из кафедры Анфимова была выделена кафедра психиатрии, и он стал заведующим кафедры психоневрологии. Эта реорганизация освободила Анфимова от обязанностей по участию в работе революционных трибуналов и необходимости давать оценку психическому состоянию последственных.

Во время Второй мировой войны на территории СССР Анфимов был эвакуирован вместе с институтом в Ереван, затем переехал в Сочи, где некоторое время работал директором Института курортологии. Внёс значительный вклад в развитие курорта «Горячий ключ».

Умер в 1957 году. Похоронен на Всесвятском кладбище Краснодара.

Участие в профессиональных и общественных организациях

• Действительный член Санкт-Петербургского общества психиатров и научных собраний врачей клиники душевных и нервных болезней при Императорской Военно-медицинской академии
• Казначей Русского общества нормальной и патологической психологии (1909—?)
• Секретарь Русской лиги для борьбы против эпилепсии
• Секретарь журнала «Обозрение психиатрии и психологии» (1910—?)
• Секретарь кружка военной психологии при «Обществе ревнителей военных знаний» (Петроград)
• Секретарь научных собраний клиники нервных болезней Императорской Военно-морской академии
• Секретарь Общества врачей-психиатров (Петроград, с 1917)
• Член Общества научной медицины и гигиены (Харьков)
• Член Харьковского медицинского общества

Участие в конференциях и съездах

• 1910 — по поручению Владимира Бехтерева организовал совместно с приват-доцентом Станиславом Владычко отдел объективного исследования душевнобольных на выставке «Охранение душевного здоровья» при III съезде отечественных психиатров
• 1912 — представил в Цюрихе на Международном съезде Лиги для борьбы с эпилепсией (6—7 сентября) совместный с академиком Бехтеревым доклад «Алкоголь и эпилепсия»; доклад был объявлен программным

Владимир Анфимов и Велимир Хлебников

Личные качества

Владимиру Анфимову была присуща природная скромность. В сентябре 1912 года в Цюрихе на Международном съезде Лиги для борьбы с эпилепсией после объявления его совместного с Бехтеревым доклада «Алкоколь и эпилепсия» программным, Анфимову было предложено председательствовать на одном из заседаний съезда. Он отказался, вызвав дружеские упрёки со стороны Бехтерева.

Библиография

• Анфимов В. Я. [www.ka2.ru/nauka/anfimov.html В. Хлебников в 1919 году. К вопросу о психопатологии творчества.] // Труды 3-й Краснодарской клинической городской больницы. — Краснодар: Издание Краснодарского горздравотдела, 1935. — Вып. 1. — С. 66—73.

Литература

• ГАКК, Р-1567, оп. 1, дело 115, лист 59.
• Лихоносов В. Избранное. — М.: Терра, 1993. — 670 с.
• Курашкевич Г. А. К тридцатилетнему юбилею научно-исследовательской и преподавательской деятельности доктора медицинских наук профессора В. Я. Анфимова // Советская психоневрология. — 1936. — № 5. — С. 102—104.
• Профессор Владимир Яковлевич Анфимов // Труды Кубанского медицинского института. — Краснодар, 1937. — Вып. 8 (21). — С. 7—10.
• Войцехович Б. А. Врач и поэт (профессор В. Я. Анфимов и поэт В. Хлебников) // Врач. — 1994. — № 6. — С. 57—59.
• Старкина С. В. Велимир Хлебников. Король времени / Составитель библиографии С. В. Старкина; Составитель указателя творческих организаций и указателя имён В. В. Борисова. — СПб.: Вита Нова, 2005. — 478 с. — (Жизнеописания). — 1500 экз. — ISBN 978-5-93898-073-9.
• Рудавина Л. В. Велимир Хлебников — пациент Сабуровой дачи // История Сабуровой дачи: Успехи психиатрии, неврологии, нейрохирургии и наркологии. Сборник научных работ Украинского НИИ клинической и экспериментальной неврологии и психиатрии и Харьковской городской клинической психиатрической больницы № 15 (Сабуровой дачи) / Под общей редакцией И. И. Кутько и П. Т. Петрюка. — Харьков: [Б. и.], 1996. — Т. 3. — С. 68—71.
• Петрюк А. П., Петрюк П. Т. [npar.index.msk.ru/journal/2010/1/14_anfimov.htm Профессор Владимир Яковлевич Анфимов — организатор кубанской психиатрии (штрихи к портрету)] // Независимый психиатрический журнал. — 2010. — № 1.

Ссылки

• [ka2.ru/reply/anfimov.html Первый велимировед]. ka2.ru. Проверено 29 ноября 2015.

Отрывок, характеризующий Анфимов, Владимир Яковлевич

Она позвонила горничную и попросила ее лечь в ее комнате.
M lle Bourienne в этот вечер долго ходила по зимнему саду, тщетно ожидая кого то и то улыбаясь кому то, то до слез трогаясь воображаемыми словами рauvre mere, упрекающей ее за ее падение.
Маленькая княгиня ворчала на горничную за то, что постель была нехороша. Нельзя было ей лечь ни на бок, ни на грудь. Всё было тяжело и неловко. Живот ее мешал ей. Он мешал ей больше, чем когда нибудь, именно нынче, потому что присутствие Анатоля перенесло ее живее в другое время, когда этого не было и ей было всё легко и весело. Она сидела в кофточке и чепце на кресле. Катя, сонная и с спутанной косой, в третий раз перебивала и переворачивала тяжелую перину, что то приговаривая.
– Я тебе говорила, что всё буграми и ямами, – твердила маленькая княгиня, – я бы сама рада была заснуть, стало быть, я не виновата, – и голос ее задрожал, как у собирающегося плакать ребенка.
Старый князь тоже не спал. Тихон сквозь сон слышал, как он сердито шагал и фыркал носом. Старому князю казалось, что он был оскорблен за свою дочь. Оскорбление самое больное, потому что оно относилось не к нему, а к другому, к дочери, которую он любит больше себя. Он сказал себе, что он передумает всё это дело и найдет то, что справедливо и должно сделать, но вместо того он только больше раздражал себя.
«Первый встречный показался – и отец и всё забыто, и бежит кверху, причесывается и хвостом виляет, и сама на себя не похожа! Рада бросить отца! И знала, что я замечу. Фр… фр… фр… И разве я не вижу, что этот дурень смотрит только на Бурьенку (надо ее прогнать)! И как гордости настолько нет, чтобы понять это! Хоть не для себя, коли нет гордости, так для меня, по крайней мере. Надо ей показать, что этот болван об ней и не думает, а только смотрит на Bourienne. Нет у ней гордости, но я покажу ей это»…
Сказав дочери, что она заблуждается, что Анатоль намерен ухаживать за Bourienne, старый князь знал, что он раздражит самолюбие княжны Марьи, и его дело (желание не разлучаться с дочерью) будет выиграно, и потому успокоился на этом. Он кликнул Тихона и стал раздеваться.
«И чорт их принес! – думал он в то время, как Тихон накрывал ночной рубашкой его сухое, старческое тело, обросшее на груди седыми волосами. – Я их не звал. Приехали расстраивать мою жизнь. И немного ее осталось».
– К чорту! – проговорил он в то время, как голова его еще была покрыта рубашкой.
Тихон знал привычку князя иногда вслух выражать свои мысли, а потому с неизменным лицом встретил вопросительно сердитый взгляд лица, появившегося из под рубашки.
– Легли? – спросил князь.
Тихон, как и все хорошие лакеи, знал чутьем направление мыслей барина. Он угадал, что спрашивали о князе Василье с сыном.
– Изволили лечь и огонь потушили, ваше сиятельство.
– Не за чем, не за чем… – быстро проговорил князь и, всунув ноги в туфли и руки в халат, пошел к дивану, на котором он спал.
Несмотря на то, что между Анатолем и m lle Bourienne ничего не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mere, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к отцу, m lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
Княжна Марья подходила в этот день с особенным трепетом к двери кабинета. Ей казалось, что не только все знают, что нынче совершится решение ее судьбы, но что и знают то, что она об этом думает. Она читала это выражение в лице Тихона и в лице камердинера князя Василья, который с горячей водой встретился в коридоре и низко поклонился ей.
Старый князь в это утро был чрезвычайно ласков и старателен в своем обращении с дочерью. Это выражение старательности хорошо знала княжна Марья. Это было то выражение, которое бывало на его лице в те минуты, когда сухие руки его сжимались в кулак от досады за то, что княжна Марья не понимала арифметической задачи, и он, вставая, отходил от нее и тихим голосом повторял несколько раз одни и те же слова.
Он тотчас же приступил к делу и начал разговор, говоря «вы».
– Мне сделали пропозицию насчет вас, – сказал он, неестественно улыбаясь. – Вы, я думаю, догадались, – продолжал он, – что князь Василий приехал сюда и привез с собой своего воспитанника (почему то князь Николай Андреич называл Анатоля воспитанником) не для моих прекрасных глаз. Мне вчера сделали пропозицию насчет вас. А так как вы знаете мои правила, я отнесся к вам.
– Как мне вас понимать, mon pere? – проговорила княжна, бледнея и краснея.
– Как понимать! – сердито крикнул отец. – Князь Василий находит тебя по своему вкусу для невестки и делает тебе пропозицию за своего воспитанника. Вот как понимать. Как понимать?!… А я у тебя спрашиваю.
– Я не знаю, как вы, mon pere, – шопотом проговорила княжна.
– Я? я? что ж я то? меня то оставьте в стороне. Не я пойду замуж. Что вы? вот это желательно знать.
Княжна видела, что отец недоброжелательно смотрел на это дело, но ей в ту же минуту пришла мысль, что теперь или никогда решится судьба ее жизни. Она опустила глаза, чтобы не видеть взгляда, под влиянием которого она чувствовала, что не могла думать, а могла по привычке только повиноваться, и сказала:
– Я желаю только одного – исполнить вашу волю, – сказала она, – но ежели бы мое желание нужно было выразить…
Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.
– Тетенька, голубушка, скажите, что такое?
– Ничего, мой друг.
– Нет, душенька, голубчик, милая, персик, я не отстaнy, я знаю, что вы знаете.
Анна Михайловна покачала головой.
– Voua etes une fine mouche, mon enfant, [Ты вострушка, дитя мое.] – сказала она.
– От Николеньки письмо? Наверно! – вскрикнула Наташа, прочтя утвердительный ответ в лице Анны Михайловны.
– Но ради Бога, будь осторожнее: ты знаешь, как это может поразить твою maman.
– Буду, буду, но расскажите. Не расскажете? Ну, так я сейчас пойду скажу.
Анна Михайловна в коротких словах рассказала Наташе содержание письма с условием не говорить никому.
Честное, благородное слово, – крестясь, говорила Наташа, – никому не скажу, – и тотчас же побежала к Соне.
– Николенька…ранен…письмо… – проговорила она торжественно и радостно.
– Nicolas! – только выговорила Соня, мгновенно бледнея.
Наташа, увидав впечатление, произведенное на Соню известием о ране брата, в первый раз почувствовала всю горестную сторону этого известия.
Она бросилась к Соне, обняла ее и заплакала. – Немножко ранен, но произведен в офицеры; он теперь здоров, он сам пишет, – говорила она сквозь слезы.
– Вот видно, что все вы, женщины, – плаксы, – сказал Петя, решительными большими шагами прохаживаясь по комнате. – Я так очень рад и, право, очень рад, что брат так отличился. Все вы нюни! ничего не понимаете. – Наташа улыбнулась сквозь слезы.
– Ты не читала письма? – спрашивала Соня.
– Не читала, но она сказала, что всё прошло, и что он уже офицер…
– Слава Богу, – сказала Соня, крестясь. – Но, может быть, она обманула тебя. Пойдем к maman.
Петя молча ходил по комнате.
– Кабы я был на месте Николушки, я бы еще больше этих французов убил, – сказал он, – такие они мерзкие! Я бы их побил столько, что кучу из них сделали бы, – продолжал Петя.
– Молчи, Петя, какой ты дурак!…
– Не я дурак, а дуры те, кто от пустяков плачут, – сказал Петя.
– Ты его помнишь? – после минутного молчания вдруг спросила Наташа. Соня улыбнулась: «Помню ли Nicolas?»
– Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтоб хорошо помнить, чтобы всё помнить, – с старательным жестом сказала Наташа, видимо, желая придать своим словам самое серьезное значение. – И я помню Николеньку, я помню, – сказала она. – А Бориса не помню. Совсем не помню…
– Как? Не помнишь Бориса? – спросила Соня с удивлением.
– Не то, что не помню, – я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его, я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет – ничего!
– Ах, Наташа, – сказала Соня, восторженно и серьезно глядя на свою подругу, как будто она считала ее недостойной слышать то, что она намерена была сказать, и как будто она говорила это кому то другому, с кем нельзя шутить. – Я полюбила раз твоего брата, и, что бы ни случилось с ним, со мной, я никогда не перестану любить его во всю жизнь.
Наташа удивленно, любопытными глазами смотрела на Соню и молчала. Она чувствовала, что то, что говорила Соня, была правда, что была такая любовь, про которую говорила Соня; но Наташа ничего подобного еще не испытывала. Она верила, что это могло быть, но не понимала.
– Ты напишешь ему? – спросила она.
Соня задумалась. Вопрос о том, как писать к Nicolas и нужно ли писать и как писать, был вопрос, мучивший ее. Теперь, когда он был уже офицер и раненый герой, хорошо ли было с ее стороны напомнить ему о себе и как будто о том обязательстве, которое он взял на себя в отношении ее.