Аристов, Иван Гаврилович
| Иван Гаврилович Аристов | |
 | |
| Род деятельности: |
гидрограф, полярник |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Подданство: | |
| Дата смерти: | |
| Награды и премии: | |
Ива́н Гаври́лович Ари́стов (1913—1972) — советский гидрограф, исследователь Арктики и Антарктики, Почётный полярник.
Содержание
Биография
Иван Гаврилович Аристов родился в 1913 году в семье крестьянина в деревне Ощепково, Вохомский район Костромской области. Окончив сельскую школу, какое-то время был занят на сельскохозяйственных работах. В 1931 году перебрался жить в Ленинград, где работал на заводе «Красная Заря».[1]
В 1936 году окончил рабочий факультет и, желая продолжить учёбу, поступил в Гидрографический институт при Главном управлении Северного морского пути. Летом 1941 года начинающий гидрограф был направлен проходить практику в лоцмейстepскo-гидрографической экспедиции на гидробазе посёлка Провидения Чукотского автономного округа[2]. Однако, началась Вторая мировая война, и учёбу пришлось прервать.[1]
Вернувшись с фронта, Иван Гаврилович вновь поступил в институт и окончил его в 1947 году. По окончании обучения он остался работать гидрографом в Главном управлении Северного морского пути и за последующие годы побывал во всевозможных местах Арктики и Антарктики: на Новосибирских островах, в Оленёкском заливе и на архипелагах Карского моря. С 1947 по 1949 годы занимал должность начальника партии, затем до 1952 года — руководителя экспедиции Tиксинской гидpoбазы[2]. Выполняя обязанности гидрографа и зачастую штурмана, он работал на исследовательских судах «Айсберг», «Вест», «Верещагин», «Донец», «Исследователь» и «Циркуль», принимал участие во второй (1956—1958 годы) и восьмой (1962—1964 годы) Советских антарктических экспедициях и в экспедиции к южному геомагнитному полюсу[2].[1]
За долгие годы, посвящённые изучению Арктики и Антарктики, Иван Гаврилович Аристов был награждён медалью «За трудовое отличие» и знаком «Почетному полярнику», а также внесён в книгу почёта Гидрографического предприятия Министерства морского флота[1].
Ушёл на пенсию в 1968 году, в 1972 году погиб в автокатастрофе, похоронен в Санкт-Петербурге на Южном кладбище[1].
Память
В честь Ивана Аристова названы мыс бухты Плавниковая Карского моря на восточном Таймыре и банка в море Амундсена в районе Земли Мэри Бэрд в Антарктиде[1][3][4].
См. также
Напишите отзыв о статье "Аристов, Иван Гаврилович"
Примечания
Отрывок, характеризующий Аристов, Иван Гаврилович
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.
На другой день простившись только с одним графом, не дождавшись выхода дам, князь Андрей поехал домой.
Уже было начало июня, когда князь Андрей, возвращаясь домой, въехал опять в ту березовую рощу, в которой этот старый, корявый дуб так странно и памятно поразил его. Бубенчики еще глуше звенели в лесу, чем полтора месяца тому назад; всё было полно, тенисто и густо; и молодые ели, рассыпанные по лесу, не нарушали общей красоты и, подделываясь под общий характер, нежно зеленели пушистыми молодыми побегами.
Целый день был жаркий, где то собиралась гроза, но только небольшая тучка брызнула на пыль дороги и на сочные листья. Левая сторона леса была темна, в тени; правая мокрая, глянцовитая блестела на солнце, чуть колыхаясь от ветра. Всё было в цвету; соловьи трещали и перекатывались то близко, то далеко.
«Да, здесь, в этом лесу был этот дуб, с которым мы были согласны», подумал князь Андрей. «Да где он», подумал опять князь Андрей, глядя на левую сторону дороги и сам того не зная, не узнавая его, любовался тем дубом, которого он искал. Старый дуб, весь преображенный, раскинувшись шатром сочной, темной зелени, млел, чуть колыхаясь в лучах вечернего солнца. Ни корявых пальцев, ни болячек, ни старого недоверия и горя, – ничего не было видно. Сквозь жесткую, столетнюю кору пробились без сучков сочные, молодые листья, так что верить нельзя было, что этот старик произвел их. «Да, это тот самый дуб», подумал князь Андрей, и на него вдруг нашло беспричинное, весеннее чувство радости и обновления. Все лучшие минуты его жизни вдруг в одно и то же время вспомнились ему. И Аустерлиц с высоким небом, и мертвое, укоризненное лицо жены, и Пьер на пароме, и девочка, взволнованная красотою ночи, и эта ночь, и луна, – и всё это вдруг вспомнилось ему.
