Артемьев, Дмитрий Николаевич

Дмитрий Николаевич Артемьев
Дмитрий Николаевич Артемьев в 1901 году
Место рождения:	Нижний Новгород
Место смерти:	Брюссель
Страна:	Российская империя Российская империя → СССР СССР
Научная сфера:	геология  кристаллография
Место работы:	Санкт-Петербургский горный институт → Варшавский политехнический институт → Народный комиссариат просвещения
Учёная степень:	Магистр
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Московский университет
Научный руководитель:	Евграф Степанович Фёдоров

Дмитрий Николаевич Артемьев (21 июля [2 августа] 1882, Нижний Новгород — 1946, Брюссель?) — учёный-минералог, кристаллограф, организатор науки и высшего горного образования в России.

Биография

Родился в Нижнем Новгороде в семье канцелярского служителя Николая Ивановича Артемьева и Екатерины Владимировны Артемьевой. Среднее образование получил в Нижегородском Дворянском институте.

В 1901 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета, где занимался минералогией и кристаллографией под руководством профессора В. И. Вернадского; учился у профессора Е. С. Федорова. В 1905 году были опубликованы две его работы: «О кристалли­ческой форме и некоторых свойствах метилксантогенамида» и «Барий из Костромской губернии». Летом 1906 года он проходил стажировку во Париже — в лаборатории профессора Альфреда Лакруа, а затем в Неаполе — в лаборатории профессора Скакки.

Преподавание и научная деятельность

В 1907 году Д. Н. Артемьев окончил курс университета с «дипломом первой степени» (диплом утвержден 12 декабря 1906 года, выдан 2 июля 1907 г.) Был оставлен при университете для приготовления к профессорскому званию по кафедре минералогии и кристаллографии, но уже 10 сентября 1907 года назначен штатным ассистентом по кафедре кристаллографии и минералогии в Горный Институт для подготовки и аттестации в профессорский состав. Сразу же после перевода Д. Н. Артемьев получил чин коллежского асессора.

В 1909 году, 12 ноября, он женился на 33-летней Елене Витовне Тихомировой (ум. 1914) — вдове дворянина Вита Тихомирова, у которого после первого брака осталось трое детей.

С 1912 года преподавал кристаллографию, с 1913 — минералогию и кристаллографию на Высших курсах при Биологической лаборатории. Надворный советник — с 13 мая 1913 г.; 6 апреля 1914 года был награждён орденом Св. Станислава 3-й степени.

В Петроградском университете 14 декабря 1914 года Д. Н. Артемьев защитил диплом магистра минералогии и геогнозии «Метод кристаллизации шаров и его применение при изучении формы и строения кристаллического вещества» и был допущен к чтению лекций в университете в звании приват-доцента; 9 марта 1915 года утверждён в должности адъюнкт-профессора по кафедре кристаллографии и минералогии Горного института, а 2 июня 1915 года — в должности экстраординарного профессора и заведующего кафедрой минералогии Варшавского Политехнического института (находившегося в то время в Москве, а с 1 октября 1916 года — в Нижнем Новгороде, в здании Владимирского реального училища).

После революции

В апреле 1918 года Д. Н. Артемьев переехал в Москву, всту­пил в РКП(б) и вошёл в состав Государственной комиссии по образованию. С 8 мая 1918 года он — сотрудник отдела высших учебных заведений Народного комисса­риата просвещения; 29 июня 1918 года утверждён членом Коллегии научного отдела Наркомпроса.

Он был инициатором и первым директором (с 1919 по 1922) Московской горной академии. Также по инициативе Артемьева в декабре 1918 года был организован Институт физико-химического исследования твёрдого вещества, где он возглавил отдел кристаллографии и кристаллохимии.

К 1919 года им было опубликовано 25 научных работ, на­писан труд «Курс геометрической кристаллографии», на иностранные языки были переведены три научные работы. Он состоял членом Общества испытателей природы и Физического общества имени Г. Н. Лебедева.

В конце ноября 1921 года по поруче­нию Наркомпроса и Наркомвнешторга выехал в Швецию и Германию, откуда Артемьев уже не вернулся. В 1923—1924 гг. он активно сотрудничал с двумя берлинскими русскоязычными издательствами. В издательстве И. П. Ладыжникова в серии «Библиотека знаний» в 1923 году была опубликована его четырёхтомная моногра­фия «Кристаллография», а в 1924 году — сбор­ник математических таблиц. В издательстве «Наука и жизнь» Артемьев участвовал в подготовке и редактировании переводов нескольких книг, в том числе В. Брукса «Кристаллография» (1923 г.) и О. Т. Бюрклена «Сборник математических формул и теорем».

В 1924 году произошёл крутой поворот в жизни Д. Н. Артемьева. Он принял католичество и в течение пяти лет изучал богословие в Инсбруке и Вене; в 1929 году был рукоположен во священника. В 1929—1934 г. служил в Вене; летом 1934 года он был на­значен ректором русско-католиче­ской миссии в Брюсселе.

Умер около 1946 года в Брюсселе.

Литература

• Артемьев — видный учёный, организатор науки и высшего горного образования в России // «История науки и техники». — № 5. — Уфа, 2006. — С. 58—73
• Лебедев Б. Б. [rgae.ru/publikacii/lebedev-dokumentalnye-fakty-zhizni-i-deyatelnosti-dn-artemeva.shtml Документальные факты жизни и деятельности Д.Н. Артемьева (к 130-летию со дня рождения)]. rgae.ru. Проверено 21 января 2016. // «Рациональное освоение недр». — 2012. — № 4. — С. 74—78.

Отрывок, характеризующий Артемьев, Дмитрий Николаевич

– И есть Марья Николавна. Они ушли в сад, как тут волки то эти налетели, – сказала баба, указывая на французских солдат.
– О, господи помилуй, – прибавил опять дьякон.
– Вы пройдите вот туда то, они там. Она и есть. Все убивалась, плакала, – сказала опять баба. – Она и есть. Вот сюда то.
Но Пьер не слушал бабу. Он уже несколько секунд, не спуская глаз, смотрел на то, что делалось в нескольких шагах от него. Он смотрел на армянское семейство и двух французских солдат, подошедших к армянам. Один из этих солдат, маленький вертлявый человечек, был одет в синюю шинель, подпоясанную веревкой. На голове его был колпак, и ноги были босые. Другой, который особенно поразил Пьера, был длинный, сутуловатый, белокурый, худой человек с медлительными движениями и идиотическим выражением лица. Этот был одет в фризовый капот, в синие штаны и большие рваные ботфорты. Маленький француз, без сапог, в синей шипели, подойдя к армянам, тотчас же, сказав что то, взялся за ноги старика, и старик тотчас же поспешно стал снимать сапоги. Другой, в капоте, остановился против красавицы армянки и молча, неподвижно, держа руки в карманах, смотрел на нее.
– Возьми, возьми ребенка, – проговорил Пьер, подавая девочку и повелительно и поспешно обращаясь к бабе. – Ты отдай им, отдай! – закричал он почти на бабу, сажая закричавшую девочку на землю, и опять оглянулся на французов и на армянское семейство. Старик уже сидел босой. Маленький француз снял с него последний сапог и похлопывал сапогами один о другой. Старик, всхлипывая, говорил что то, но Пьер только мельком видел это; все внимание его было обращено на француза в капоте, который в это время, медлительно раскачиваясь, подвинулся к молодой женщине и, вынув руки из карманов, взялся за ее шею.
Красавица армянка продолжала сидеть в том же неподвижном положении, с опущенными длинными ресницами, и как будто не видала и не чувствовала того, что делал с нею солдат.
Пока Пьер пробежал те несколько шагов, которые отделяли его от французов, длинный мародер в капоте уж рвал с шеи армянки ожерелье, которое было на ней, и молодая женщина, хватаясь руками за шею, кричала пронзительным голосом.
– Laissez cette femme! [Оставьте эту женщину!] – бешеным голосом прохрипел Пьер, схватывая длинного, сутоловатого солдата за плечи и отбрасывая его. Солдат упал, приподнялся и побежал прочь. Но товарищ его, бросив сапоги, вынул тесак и грозно надвинулся на Пьера.
– Voyons, pas de betises! [Ну, ну! Не дури!] – крикнул он.
Пьер был в том восторге бешенства, в котором он ничего не помнил и в котором силы его удесятерялись. Он бросился на босого француза и, прежде чем тот успел вынуть свой тесак, уже сбил его с ног и молотил по нем кулаками. Послышался одобрительный крик окружавшей толпы, в то же время из за угла показался конный разъезд французских уланов. Уланы рысью подъехали к Пьеру и французу и окружили их. Пьер ничего не помнил из того, что было дальше. Он помнил, что он бил кого то, его били и что под конец он почувствовал, что руки его связаны, что толпа французских солдат стоит вокруг него и обыскивает его платье.
– Il a un poignard, lieutenant, [Поручик, у него кинжал,] – были первые слова, которые понял Пьер.
– Ah, une arme! [А, оружие!] – сказал офицер и обратился к босому солдату, который был взят с Пьером.
– C'est bon, vous direz tout cela au conseil de guerre, [Хорошо, хорошо, на суде все расскажешь,] – сказал офицер. И вслед за тем повернулся к Пьеру: – Parlez vous francais vous? [Говоришь ли по французски?]
Пьер оглядывался вокруг себя налившимися кровью глазами и не отвечал. Вероятно, лицо его показалось очень страшно, потому что офицер что то шепотом сказал, и еще четыре улана отделились от команды и стали по обеим сторонам Пьера.
– Parlez vous francais? – повторил ему вопрос офицер, держась вдали от него. – Faites venir l'interprete. [Позовите переводчика.] – Из за рядов выехал маленький человечек в штатском русском платье. Пьер по одеянию и говору его тотчас же узнал в нем француза одного из московских магазинов.
– Il n'a pas l'air d'un homme du peuple, [Он не похож на простолюдина,] – сказал переводчик, оглядев Пьера.
– Oh, oh! ca m'a bien l'air d'un des incendiaires, – смазал офицер. – Demandez lui ce qu'il est? [О, о! он очень похож на поджигателя. Спросите его, кто он?] – прибавил он.
– Ти кто? – спросил переводчик. – Ти должно отвечать начальство, – сказал он.
– Je ne vous dirai pas qui je suis. Je suis votre prisonnier. Emmenez moi, [Я не скажу вам, кто я. Я ваш пленный. Уводите меня,] – вдруг по французски сказал Пьер.
– Ah, Ah! – проговорил офицер, нахмурившись. – Marchons! [A! A! Ну, марш!]
Около улан собралась толпа. Ближе всех к Пьеру стояла рябая баба с девочкою; когда объезд тронулся, она подвинулась вперед.
– Куда же это ведут тебя, голубчик ты мой? – сказала она. – Девочку то, девочку то куда я дену, коли она не ихняя! – говорила баба.
– Qu'est ce qu'elle veut cette femme? [Чего ей нужно?] – спросил офицер.
Пьер был как пьяный. Восторженное состояние его еще усилилось при виде девочки, которую он спас.
– Ce qu'elle dit? – проговорил он. – Elle m'apporte ma fille que je viens de sauver des flammes, – проговорил он. – Adieu! [Чего ей нужно? Она несет дочь мою, которую я спас из огня. Прощай!] – и он, сам не зная, как вырвалась у него эта бесцельная ложь, решительным, торжественным шагом пошел между французами.
Разъезд французов был один из тех, которые были посланы по распоряжению Дюронеля по разным улицам Москвы для пресечения мародерства и в особенности для поимки поджигателей, которые, по общему, в тот день проявившемуся, мнению у французов высших чинов, были причиною пожаров. Объехав несколько улиц, разъезд забрал еще человек пять подозрительных русских, одного лавочника, двух семинаристов, мужика и дворового человека и нескольких мародеров. Но из всех подозрительных людей подозрительнее всех казался Пьер. Когда их всех привели на ночлег в большой дом на Зубовском валу, в котором была учреждена гауптвахта, то Пьера под строгим караулом поместили отдельно.


В Петербурге в это время в высших кругах, с большим жаром чем когда нибудь, шла сложная борьба партий Румянцева, французов, Марии Феодоровны, цесаревича и других, заглушаемая, как всегда, трубением придворных трутней. Но спокойная, роскошная, озабоченная только призраками, отражениями жизни, петербургская жизнь шла по старому; и из за хода этой жизни надо было делать большие усилия, чтобы сознавать опасность и то трудное положение, в котором находился русский народ. Те же были выходы, балы, тот же французский театр, те же интересы дворов, те же интересы службы и интриги. Только в самых высших кругах делались усилия для того, чтобы напоминать трудность настоящего положения. Рассказывалось шепотом о том, как противоположно одна другой поступили, в столь трудных обстоятельствах, обе императрицы. Императрица Мария Феодоровна, озабоченная благосостоянием подведомственных ей богоугодных и воспитательных учреждений, сделала распоряжение об отправке всех институтов в Казань, и вещи этих заведений уже были уложены. Императрица же Елизавета Алексеевна на вопрос о том, какие ей угодно сделать распоряжения, с свойственным ей русским патриотизмом изволила ответить, что о государственных учреждениях она не может делать распоряжений, так как это касается государя; о том же, что лично зависит от нее, она изволила сказать, что она последняя выедет из Петербурга.