Бажинов, Игорь Константинович

Игорь Константинович Бажинов
Научная сфера:	ракетостроение
Место работы:	НИИ-4 (Энергия (РКК)), НИИ-88 (с 1967 г. ЦНИИМаш)
Альма-матер:	МАИ (1950)
Научный руководитель:	Тихонравов, Михаил Клавдиевич
Известен как:	учёный и инженер-конструктор в ракетостроении
Награды и премии:

Внешние изображения
Бажинов Игорь Константинович
	[tsniimash.ru/press-center/company_news/889/?sphrase_id=3249 Игорь Константинович Бажинов в 2012 году].

Бажинов, Игорь Константинович (род. 31 августа 1928) — главный научный сотрудник ЦУП ЦНИИмаш, доктор технических наук, профессор, Заслуженный деятель науки и техники РСФСР, действительный член Российской Академии Космонавтики и Российской Академии технологических наук, лауреат Ленинской премии 1957 года и Государственной премии СССР 1981 года, кавалер многих государственных и ведомственных наград.

Биография

Игорь Бажинов родился в г. Ростове-на-Дону и ещё в детстве заинтересовался вопросами космических путешествий. С возрастом его увлечённость лишь возрастала. В 1945 г. он поступил в МАИ на самолётостроительный факультет, где слушал лекции И. И. Артоболевского, П. Д. Грушина, В. М. Мясищева и других известных учёных и педагогов. Вместе с учёбой увлекался музыкой и тяжёлой атлетикой. Вскоре интересы к космосу привлекли его в кружок ракетостроения и проблем освоения космоса. Примечательно, что его туда привёл не кто иной, как «… Миша Решетнёв — будущий генеральный конструктор НПО ПМ в Красноярске, академик РАН», а основал в 1943 г. этот кружок и руководил им другой студент — Ян Колтунов, впоследствии известный учёный и изобретатель.

Заметим, что в те годы увлечение космосом и ракетостроительством в СССР отнюдь не было признанным направлением, более того, не приветствовалось. Так, после одного из неудачных ракетных испытаний в 1937 г. руководитель Реактивного института (РНИИ) И. Т. Клеймёнов и его заместитель Г. Э. Лангемак были отстранены от работы и вскоре расстреляны, ряд ведущих сотрудников (С. П. Королёв, В. П. Глушко, Б. В. Раушенбах) оказались в заключении, ещё ряд других были уволены и т. д. И хотя сам РНИИ продолжал работу (в частности, по реактивным миномётам, самолётам, крылатым ракетам), области его исследований и разработок были заметно сужены, а собственно подготовка к космическим исследованиям на целый ряд лет признана фантазёрством и вредительством. Вскоре под теми же предлогами была закрыта и Стратосферная Комиссия Академии наук. С этого времени в течение нескольких лет не только официально заниматься космическими исследованиями, но и громко упоминать о своём интересе к ним среди дипломированных советских специалистов, включая даже научных сотрудников АН СССР, стало крайне опасно.

Другое дело — откликнуться на студенческий почин, поскольку многим студентам по возрасту свойственны мечтания и воодушевлённые попытки как-либо воплотить их в жизнь. В то же время Германией в течение Второй мировой войны было произведено около 3000 боевых пусков тяжёлых ракет Фау-2, что приводило к осознанию и постепенному признанию, с одной стороны перспективности этого направления развития военной техники и в СССР, с другой стороны — нарастающего отставания отечественных исследований в этом направлении в связи с имевшимися запретами.

Неудивительно, что среди тех, кто откликнулся на предложения и вопросы заинтересованных студентов МАИ, оказались видные учёные. Так, во время обучения в МАИ по предложению и с помощью одного из руководителей ГИРДа Ю. А. Победоносцева, студенты организовали для КБ Стратосферного Отделения (так уже назывался бывший кружок ракетостроения) специальную практику по ракетной технике и прошли её в 1945—1947 гг.

В 1946 г. в РНИИ была создана группа М. К. Тихонравова (конструктора первой летавшей в 1933 г. отечественной ракеты ГИРД-09 на жидком — комбинированном топливе). В том же году группа во главе с руководителем была переведена в НИИ-4 ААН. А сам Михаил Клавдиевич стал появляться в МАИ, общаться с членами Стратосферного Отделения, для некоторых из них стал вскоре руководителем дипломных проектов, а после их успешной разработки и защиты — пригласил их войти в состав своей группы.

Ян Колтунов, как более старший, был приглашён в НИИ-4 в 1948 г., Игорь Бажинов — в 1950 г. В качестве темы дипломной работы Михаил Клавдиевич предложил Бажинову разработать проект баллистической составной ракеты, способной также выводить на орбиту достаточно массивные спутники.

С этого времени Игорь Константинович уже более 60 лет, не считая учёбы в МАИ, работает в космонавтике. В составе группы М. К. Тихонравова он участвовал в исследованиях и определении путей решения основных задач создания составных баллистических ракет и искусственных спутников Земли. За эти работы в 1957 г. И. К. Бажинову была присуждена Ленинская премия.

С мая 1960 года Игорь Константинович трудится в НИИ-88 (с 1967 г. ЦНИИмаш) на должностях начальника сектора, отдела, отделения, главного научного сотрудника.

С 1960 по 1985 гг. И. К. Бажинов возглавлял работы по исследованию сложных вопросов баллистики и навигации перспективных КА, создал и руководил службой баллистико-навигационного обеспечения (БНО) управления полётами автоматических и пилотируемых космических аппаратов, включая полёты по советско-американской программе, кораблей «Союз», «Прогресс» и др.

С 1985 по 1992 гг. И. К. Бажинов руководил в ЦНИИмаш работами по созданию комплекса математического имитационного моделирования сложных механических систем, позднее возглавлял направление по созданию перспективного российского наземного автоматизированного комплекса управления полётами автоматических и пилотируемых КА научного и социально-экономического назначения в части выявления его облика и этапов формирования объекта.

И. К. Бажинов — автор и соавтор более 100 научных трудов, в том числе монографии по вопросам теории и практики космических полётов.

К 55-летию запуска первого ИСЗ (1957—2012) Игорь Константинович подготовил книгу воспоминаний, в предисловии которой отмечает, что ему

довелось участвовать в решении ряда очень серьёзных для нашей страны задач, видеть, переживать и оценивать развитие и результаты решения почти всех важнейших для страны, да и для всего мира, проблем космонавтики. Пройденный нашей страной путь по исследованию и освоению космического пространства крайне многогранен и был наполнен самыми разнообразными событиями …. Беспристрастное освещение этого пути … крайне сложно, а может быть и вообще невозможно. Многие участники этих событий, как правило, освещают происшедшие события со своих индивидуальных позиций и своего их понимания. … Многостороннее освещение событий разными участниками и исследователями позволит более многогранно понимать историю космонавтики в СССР.
За многие десятилетия работы у меня накопилось немало воспоминаний, воспринятых со своей субъективной точки зрения. В них, возможно, содержатся малоизвестные стороны и детали этих событий

Правительственные награды

• Ленинская премия (1957) — за участие в исследованиях и разработках по созданию составных баллистических ракет и ИСЗ;
• Орден Трудового Красного Знамени — за разработку методов баллистико-навигационного обеспечения и обеспечение программы ЭПАС (совместный экспериментальный полёт космических кораблей «Аполлон» и «Союз»);
• Государственная премия СССР 1981 года;
• ряд медалей.

Ссылки

• [new.tsniimash.ru/main.php?id=1&nid=842 Бажинов, Игорь Константинович] (о нём) на стр. «ЦНИИМаш»
• Бажинов И. К. [yubik.net.ru/publ/59-1-0-6212 О работах группы М. К. Тихонравова в НИИ-4 Министерства обороны СССР] // «Космонавтика и ракетостроение» 2002 № 1. — с.159—175.
• [new.tsniimash.ru/main.php?id=1&nid=1541 85 лет известному учёному в области теории и практики космической навигации И. К. Бажинову] сетевая страница ЦНИИМаш, 31.08.2013
• Бажинов И. К. «Шестьдесят лет в космонавтике». Королёв, 2012. — изд. ЦНИИмаш, 2012 г.
• Брыков А. В. [www.e-reading.by/bookreader.php/1006428/Brykov_-_Pyatdesyat_let_v_kosmicheskoy_ballistike.html 50 лет в космической баллистике]. — М.: СИП РИА, 2001. — 50 с. — ISBN 5-89354-138-3
• Голованов Я. К. [www.testpilot.ru/espace/bibl/golovanov/kapli/sam_per.html Капля нашего мира]. Глава «Самый первый» (О создателях Первого искусственного спутника Земли).

См. также

• Тихонравов, Михаил Клавдиевич

Отрывок, характеризующий Бажинов, Игорь Константинович

В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.

Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».