Биценко, Анастасия Алексеевна

Анастасия Алексеевна Биценко
На переговорах в Брест-Литовске
Имя при рождении:	Анастасия Алексеевна Камористая
Дата рождения:	29 октября 1875(1875-10-29)
Место рождения:	село Александровка, Бахмутский уезд, Екатеринославская губерния, Российская империя
Гражданство:	СССР СССР
Подданство:	Российская империя Российская империя
Дата смерти:	16 июня 1938(1938-06-16) (62 года)
Место смерти:	СССР

Анастаси́я Алексе́евна Бице́нко (урождённая Камористая, также в различных источниках приводятся варианты Камеритая или Камеринская) (29 октября 1875, село Александровка, Екатеринославская губерния — 16 июня 1938) — деятель революционного движения России, видная эсерка.

Биография

Из крестьян. Родилась в селе Александровка Бахмутского уезда Екатеринославской губернии. Окончила Первую Бахмутскую женскую гимназию. Училась на педагогических курсах Общества воспитательниц и учительниц в Москве. Замуж вышла за самарского (саратовского?) купца, впрочем, впоследствии оставленного ради Революции.

1901 — сослана в Саратов.

1902 — вступила в члены Партии социалистов-революционеров (ПСР), в рядах которой сделала карьеру: в 1902—1903 — член комитета ПСР в Смоленске, в 1903—1904 — в Петербурге, в 1905 — в Москве.

1905 — член летучего отряда Боевой организации ПСР. 22 ноября в доме П. А. Столыпина застрелила генерал-адъютанта В. В. Сахарова, усмирявшего аграрные беспорядки в Саратовской губернии.

1906 — 3 марта судом приговорена к смертной казни, заменённой бессрочной каторгой. Отбывала на Нерчинской женской каторге.

В марте 1917 года освобождена в результате Февральской революции, после освобождения возглавляла просветительскую комиссию в Читинском Совете рабочих и солдатских депутатов. В мае — июне делегатка 3-го съезда эсеров от Забайкальской области, была избрана в президиум съезда, выдвигалась в ЦК, но взяла самоотвод (не мотивируя). Примыкала к эсерам-интернационалистам. В дни Октябрьских событий в Москве в составе районного Военно-революционного комитета действовала на улицах города.

В ноябре после раскола ПСР на Учредительном съезде избрана членом ЦК Партии левых социалистов-революционеров (ПЛСР). Состояла членом редакционного комитета журнала «Наш Путь» (печатного органа левых эсеров). Баллотировалась в члены Учредительного Собрания, но неудачно.

С ноября 1917 по март 1918 член советской делегации на Брест-Литовских мирных переговорах, где оставила впечатление «молчаливой».

В 1918 году избиралась во ВЦИК. В марте — июне заместитель председателя Совнаркома Москвы и Московской области. Член президиума Московского Совета и исполнительного комитета Московского областного Совета. Сотрудничала в центральном печатном органе ПЛСР «Знамя Труда». Читала лекции в Школе пропагандистов при ЦК ПЛСР. В апреле на 2 съезде ПЛСР выступала за сотрудничество с большевиками.

В июле — делегатка V Всероссийского съезда Советов. К известному выступлению левых эсеров 6 июля отнеслась отрицательно, вошла в группу противников борьбы с коммунистами, объединившуюся вокруг газеты «Воля Труда».

В сентябре на 1 съезде сторонников платформы «Воли Труда» избрана членом ЦК Партии революционного коммунизма, отколовшейся от ПЛСР.

В ноябре была принята в РКП(б) (по рекомендации Я. М. Свердлова).

Во время процесса над правыми эсерами (8 июля — 7 августа 1922) защищала «группу эсеров, отошедших от партии и осудивших методы её борьбы».

Училась в Институте красной профессуры, впоследствии находилась на преподавательской, партийной и советской работе.

8 февраля 1938 арестована по обвинению в принадлежности к эсеровской террористической организации и 16 июня 1938 приговорена Военной коллегией Верховного суда СССР к высшей мере наказания — расстрелу. Расстреляна на Коммунарке. В 1961 году реабилитирована.

Библиография

• Леонтьев Я. В. Политические деятели России 1917: Биографический словарь. — М., 1993.
• Будницкий О. В. Введение // Женщины-террористки в России. Бескорыстные убийцы. — Ростов-н/Д., 1996.

Отрывок, характеризующий Биценко, Анастасия Алексеевна

Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
Молчание это было прервано одним из братьев, который, подведя Пьера к ковру, начал из тетради читать ему объяснение всех изображенных на нем фигур: солнца, луны, молотка. отвеса, лопаты, дикого и кубического камня, столба, трех окон и т. д. Потом Пьеру назначили его место, показали ему знаки ложи, сказали входное слово и наконец позволили сесть. Великий мастер начал читать устав. Устав был очень длинен, и Пьер от радости, волнения и стыда не был в состоянии понимать того, что читали. Он вслушался только в последние слова устава, которые запомнились ему.