Броненосцы типа «Provence»
Броненосцы типа «Прованс» (фр. Provence) — серия французских батарейных броненосцев, построенная в 1861—1867 годах. Самая крупная серия линейных кораблей, когда-либо построенная во Франции. Девять кораблей из десяти построенных имели деревянные корпуса, и лишь один — «Heroine» — железный. Списаны в 1890-х.
Содержание
История
В 1860 году, стремясь создать мощный броненосный флот быстрее, чем англичане, Наполеон III решил заложить огромную серию однотипных броненосцев, представлявших собой улучшенную версию «Глуар». Согласно первоначальному проекту, составленному инженером Дюпуи де Ломом, все новые броненосцы должны были иметь железные корпуса, но французская промышленность не могла реализовать такой заказ достаточно быстро. В результате, было принято решение построить большую часть броненосцев из дерева, обшитого кованой железной броней.
Первые четыре корабля были заложены в январе-феврале 1861 года, ещё четыре — в марте, и два оставшихся — в июне и мае. Из-за огромной ресурсоемкости программы, требовавшей экстремального по тем временам количества броневых плит, строительство серии затянулось: последние корабли программы 1861 года вступили в строй лишь в 1867 году, спустя шесть лет после закладки
Конструкция
Все броненосцы (исключая железную «Героиню») имели одинаковые деревянные корпуса, обшитые броневыми плитами. Их полное водоизмещение составляло около 5700 тонн. Они были защищены плитами из кованого железа, толщиной от 152 мм (по ватерлинии) до 114 мм. «Героиня» несколько выделялась из общего числа, так как её корпус, аналогичный по конструкции, был железным. За счет более тяжелого набора, она имела водоизмещение в 6155 тонн, но практически не отличалась по характеристикам.
Вооружение кораблей поначалу не было стандартизировано — в частности, из-за проблем с изготовлением необходимого количества тяжелых орудий для столь крупной серии. «Фландр», «Прованс» и «Героиня» были вооружены десятью 55-фунтовыми гладкоствольными, двадцатью двумя 164-миллиметровыми нарезными и двумя 224-миллиметровыми гаубицами: два 164-мм орудия и две гаубицы стояли открыто на верхней палубе. Остальные корабли поначалу были вооружены четырьмя 238-мм нарезными орудиями и десятью 194-мм орудиями, четыре из которых стояли на верхней палубе. За время службы, корабли неоднократно перевооружались, и к 1868 году вооружение было стандартизировано в составе восьми 238-мм орудий в батарее и четырёх 194-мм орудий на верхней палубе. Также все корабли серии имели таран.
Силовые установки кораблей различались: часть из них[1] была оснащена паровыми машинами одинарного расширения, а часть — более совершенными машинами схемы «компаунд». На практике, выяснилось, что при сравнительно слабых котлах и низком давлении пара, старые машины одинарного расширения работали даже лучше «компаунд». Скорость кораблей при мощности 3050/3600 л.с. составляла 13-14 узлов.
Служба
Броненосцы серии «Прованс» составляли значительную часть линейных сил французского флота во время франко-прусской войны 1870—1871 годов. «Сурвейлянт», «Голуа», «Гийень» и «Фландр» в составе эскадры адмирала Буэ блокировала балтийское побережье Германии. «Прованс», «Эроин», «Магнаним», «Вальерез» и «Реванш» в начале войны числились в составе Средиземноморского Эскадрона, а в дальнейшем были задействованы в блокаде Северного Моря. «Савойя» как раз перед войной завершила кампанию, и в ходе всех боевых действий так и простояла разукомплектованной.
В 1881 году, броненосцы типа «Прованс» — «Реванш» и «Сурвейлянт» — принимали участие в бомбардировке тунисского города Сфакс, в связи с враждебными действиями тунисского бея против французов в Алжире.
В 1882—1894 все броненосцы были списаны и сданы на слом.
Оценка проекта
Являясь по сути дела модифицированной версией «Глуара», серийные броненосцы типа «Provence» были основной боевой силой французского флота в 1860-х. Это были вполне мореходные, хорошо защищенные корабли, имевшие полную защиту по ватерлинии и сравнительно высокую скорость хода.
Главным недостатком этих кораблей было применение на девяти из десяти единиц деревянных корпусов - менее прочных, и подверженных опасности возгорания. Деревянные корпуса также не позволяли эффективно разделить корпус на водонепроницаемые отсеки, что грозило кораблю гибелью даже от одиночной подводной пробоины. Но зато использование древесины позволило построить эту серию кораблей чрезвычайно быстро - постройка всей серии заняла не более 6 лет.
За счет серийных броненосцев "Прованс", французский флот располагал в 1865 году одиннадцатью, а в 1867 - шестнадцатью современными мореходными броненосцами. Это обеспечивало ему эффективный паритет с британским, имевшим в 1865 году двенадцать, а в 1867 - шестнадцать современных мореходных броненосцев.
Напишите отзыв о статье "Броненосцы типа «Provence»"
Ссылки
- ↑ Неизвестно, какие именно
- de Balincourt, Captain; Vincent-Bréchignac, Captain (1974). «The French Navy of Yesterday: Ironclad Frigates, Pt. II». F.P.D.S. Newsletter (F.P.D.S.) II (3): 23–25.
- Conway's All the World's Fighting Ships 1860–1905 / Gardiner, Robert. — Greenwich: Conway Maritime Press, 1979. — ISBN 0-8317-0302-4.
| ||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Броненосцы типа «Provence»
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
