Буколики

Буколики или буколическая поэзия — (от др.-греч. βουκόλος — bukolos, «пастух») пастушья поэзия, возникшая из сицилийско-греческих пастушьих песен. Находится посередине между эпосом и драмой, и посвящена поэтическому изображению пастушеского образа жизни (иногда — в противоположность роскошной, утончённой, но безнравственной жизни более культурных слоёв общества в больших городах).

История

Наиболее древним и, притом, образцовым представителем этого вида поэзии являлся сиракузский поэт Феокрит (III в. до н. э.); его буколики отличают простота и безыскусственность. То же можно сказать о его Бионе Смирнском (II в. до н. э.) и Мосхе Сиракузском. Но уже при первом подражателе этих поэтов, Вергилии, буколики (называемые у него также эклогами) теряют свою первоначальную простоту и естественность: речи пастухов слишком вычурны, слишком много разбросано намёков на политическую жизнь, хотя в целом буколики Вергилия не лишены прелести, особенно в живости изображения картин природы.

Ещё сильнее сказалась эта замена естественной простоты изысканностью и приторной чувствительностью у позднейших подражателей Феокрита и Вергилия, например у французской писательницы XVII века Дезульер (прозванной десятой музой), у Делиля (французский поэт, 1738—1813), у швейцарского поэта Соломона Гесснера (1730—1788). Под влиянием последних буколическая поэзия была занесена и в Россию во 2-й половине XVIII века: буколики есть у Сумарокова, Княжнина, Владимира Панаева.

См. также

• Эклога (стихотворение)
• Пастораль
• Идиллия
• Буколики Вергилия

Ссылки

• [feb-web.ru/feb/kle/kle-abc/ke1/ke1-7671.htm Буколическая поэзия]
• [www.sno.pro1.ru/lib/radzig/124.htm С. И. Радциг. История древнегреческой литературы. Глава 5. Буколическая поэзия. Идиллии Феокрита. Бион и Мосх]

Отрывок, характеризующий Буколики

Митенька стремглав слетел с шести ступеней и убежал в клумбу. (Клумба эта была известная местность спасения преступников в Отрадном. Сам Митенька, приезжая пьяный из города, прятался в эту клумбу, и многие жители Отрадного, прятавшиеся от Митеньки, знали спасительную силу этой клумбы.)
Жена Митеньки и свояченицы с испуганными лицами высунулись в сени из дверей комнаты, где кипел чистый самовар и возвышалась приказчицкая высокая постель под стеганным одеялом, сшитым из коротких кусочков.
Молодой граф, задыхаясь, не обращая на них внимания, решительными шагами прошел мимо них и пошел в дом.
Графиня узнавшая тотчас через девушек о том, что произошло во флигеле, с одной стороны успокоилась в том отношении, что теперь состояние их должно поправиться, с другой стороны она беспокоилась о том, как перенесет это ее сын. Она подходила несколько раз на цыпочках к его двери, слушая, как он курил трубку за трубкой.
На другой день старый граф отозвал в сторону сына и с робкой улыбкой сказал ему:
– А знаешь ли, ты, моя душа, напрасно погорячился! Мне Митенька рассказал все.
«Я знал, подумал Николай, что никогда ничего не пойму здесь, в этом дурацком мире».
– Ты рассердился, что он не вписал эти 700 рублей. Ведь они у него написаны транспортом, а другую страницу ты не посмотрел.
– Папенька, он мерзавец и вор, я знаю. И что сделал, то сделал. А ежели вы не хотите, я ничего не буду говорить ему.
– Нет, моя душа (граф был смущен тоже. Он чувствовал, что он был дурным распорядителем имения своей жены и виноват был перед своими детьми но не знал, как поправить это) – Нет, я прошу тебя заняться делами, я стар, я…
– Нет, папенька, вы простите меня, ежели я сделал вам неприятное; я меньше вашего умею.
«Чорт с ними, с этими мужиками и деньгами, и транспортами по странице, думал он. Еще от угла на шесть кушей я понимал когда то, но по странице транспорт – ничего не понимаю», сказал он сам себе и с тех пор более не вступался в дела. Только однажды графиня позвала к себе сына, сообщила ему о том, что у нее есть вексель Анны Михайловны на две тысячи и спросила у Николая, как он думает поступить с ним.