Соловьёва, Валерия Александровна
Поделись знанием:
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
(перенаправлено с «Валерия Соловьёва»)
Валерия Соловьёва | |
Место проживания | Саратов, Россия |
Рост | 168 см |
Вес | 61 кг |
Начало карьеры | 2010 |
Рабочая рука | правая |
Удар слева | двуручный |
Призовые, долл. | 195 934 |
Одиночный разряд | |
Матчей в/п | 147-118 |
Титулов | 1 ITF |
Наивысшая позиция | 163 (27 мая 2013) |
Парный разряд | |
Матчей в/п | 124-79 |
Титулов | 2 WTA, 9 ITF |
Наивысшая позиция | 67 (15 июля 2013) |
Турниры серии Большого шлема | |
Австралия | 1-й раунд (2014) |
Франция | 1-й раунд (2013) |
Уимблдон | 1-й раунд (2013) |
Последнее обновление: 21 февраля 2016 года |
Валерия Александровна Соловьёва (родилась 3 ноября 1992 года в Саратове, Россия) — российская профессиональная теннисистка; победительница двух турниров WTA в парном разряде; победительница одного юниорского турнира Большого шлема в парном разряде (US Open-2009); двукратная победительница Orange Bowl (2009 — парный турнир среди 18-летних, 2004 — одиночное соревнование среди 12-летних).
Содержание
Общая информация
Валерия — единственная дочь Александра и Оксаны Соловьёвых. Родители также профессионально занимались спортом: отец — мастер спорта по многоборью, а мать — мастер спорта по художественной гимнастике.[1]
В пять лет пришла в теннис при содействии отца. Во время матча россиянка предпочитает действовать у задней линии, любимое покрытие — грунт.
Спортивная карьера
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Рейтинг на конец года
Год | Одиночный рейтинг |
Парный рейтинг |
2014 | 330 | 102 |
2013 | 254 | 78 |
2012 | 182 | 113 |
2011 | 285 | 291 |
2010 | 347 | 405 |
Выступления на турнирах
Выступления в одиночном разряде
Финалы турниров ITF в одиночном разряде (3)
Победы (1)
Легенда: |
---|
100.000 USD (0) |
75.000 USD (0) |
50.000 USD (0+1) |
25.000 USD (0+8) |
10.000 USD (1) |
Титулы по покрытиям |
Титулы по месту проведения матчей турнира |
---|---|
Хард (0+2) | Зал (0) |
Грунт (1+7) | |
Трава (0) | Открытый воздух (1+9) |
Ковёр (0) |
№ | Дата | Турнир | Покрытие | Соперница в финале | Счёт |
1. | 1 августа 2010 | Бре, Бельгия | Грунт | Миртиль Жорж | 5-7 6-4 6-3 |
Поражения (2)
№ | Дата | Турнир | Покрытие | Соперница в финале | Счёт |
1. | 6 августа 2011 | Москва, Россия | Грунт | Валентина Ивахненко | 1-6 3-6 |
2. | 30 июня 2012 | Истад, Швеция | Грунт | Карина Виттхёфт | 2-6 1-6 |
Выступления в парном разряде
Финалы турниров WTA в парном разряде (5)
Победы (2)
Легенда: |
---|
Турниры Большого Шлема (0) |
Олимпиада (0) |
Итоговый чемпионат года (0) |
Premier Mandatory (0) |
Premier 5 (0) |
Premier (0) |
International (0+2) |
WTA 125 (0) |
Титулы по покрытиям |
Титулы по месту проведения матчей турнира |
---|---|
Хард (0+1) | Зал (0) |
Грунт (0+1) | |
Трава (0) | Открытый воздух (0+2) |
Ковёр (0) |
№ | Дата | Турнир | Покрытие | Партнёрша | Соперницы в финале | Счёт |
1. | 28 июля 2012 | Баку, Азербайджан | Хард | Ирина Бурячок | Ева Бирнерова Альберта Брианти |
6-3 6-2 |
2. | 15 июня 2013 | Нюрнберг, Германия | Грунт | Ралука Олару | Анна-Лена Грёнефельд Квета Пешке |
2-6 7-6(3) [11-9] |
Поражения (3)
№ | Дата | Турнир | Покрытие | Партнёрша | Соперницы в финале | Счёт |
1. | 5 января 2013 | Шэньчжэнь, Китай | Хард | Ирина Бурячок | Чжань Хаоцин Чжань Юнжань |
0-6 5-7 |
2. | 14 апреля 2013 | Катовице, Польша | Грунт(i) | Ралука Олару | Лара Арруабаррена-Весино Лурдес Домингес Лино |
4-6 5-7 |
3. | 3 мая 2014 | Оэйраш, Португалия | Грунт | Ева Грдинова | Кара Блэк Саня Мирза |
4-6 3-6 |
Финалы турниров ITF в парном разряде (17)
Победы (9)
№ | Дата | Турнир | Покрытие | Партнёрша | Соперницы в финале | Счёт |
1. | 7 августа 2010 | Москва, Россия | Грунт | Надежда Гуськова | Теодора Мирчич Мария Миркович |
7-6(5) 6-3 |
2. | 24 апреля 2011 | Дотан, США | Грунт | Ленка Винерова | Хейди Эль Табах Алисон Риск |
6-3 6-4 |
3. | 22 мая 2011 | Москва, Россия | Грунт | Надежда Гуськова | Юстина Егёлка Вероника Капшай |
6-3 7-6(2) |
4. | 24 июня 2012 | Кристинехамн, Швеция | Грунт | Елена Бовина | Виктория Киселёва Илона Кремень |
6-2 6-2 |
5. | 3 августа 2012 | Москва, Россия | Грунт | Арина Родионова | Евгения Пашкова Анастасия Васильева |
6-3 6-3 |
6. | 27 октября 2013 | Касабланка, Марокко | Грунт | Паула Каня | Сесилия Коста Мельжар Анастасия Гримальская |
7-6(3) 6-4 |
7. | 10 августа 2014 | Хехинген, Германия | Грунт | Елена Богдан | Каролина Даниэльс Антония Лоттнер |
6-3 6-1 |
8. | 19 декабря 2015 | Бангкок, Таиланд | Хард | Ирина Хромачёва | Джесси Ромпис Нунгнадда Ваннасук |
5-7 6-4 [12-10] |
9. | 25 декабря 2015 | Бангкок, Таиланд | Хард | Ирина Хромачёва | Чхве Джи Хи Пеангтарн Плипыч |
6-3 4-6 [10-5] |
Поражения (8)
№ | Дата | Турнир | Покрытие | Партнёрша | Соперницы в финале | Счёт |
1. | 19 сентября 2010 | Подгорица, Черногория | Грунт | Марина Заневская | Ирина-Камелия Бегу Михаэла Бузарнеску |
7-5 5-7 [10-12] |
2. | 12 февраля 2012 | Ранчо-Мираж, США | Хард | Ленка Винерова | Екатерина Горгодзе София Шапатава |
2-6 6-3 [6-10] |
3. | 19 февраля 2012 | Сюрпрайз, США | Хард | Михаэла Бузарнеску | Мария Санчес Ясмин Шнак |
4-6 3-6 |
4. | 21 сентября 2012 | Йошкар-Ола, Россия | Хард(i) | Ирина Бурячок | Маргарита Гаспарян Вероника Капшай |
4-6 6-2 [9-11] |
5. | 18 ноября 2012 | Хельсинки, Финляндия | Ковёр(i) | Ирина Бурячок | Людмила Киченок Надежда Киченок |
3-6 3-6 |
6. | 21 декабря 2012 | Анкара, Турция | Хард(i) | Ирина Бурячок | Магда Линетт Катажина Питер |
2-6 2-6 |
7. | 24 февраля 2013 | Москва, Россия | Хард(i) | Марина Заневская | Маргарита Гаспарян Полина Монова |
4-6 6-2 [5-10] |
8. | 27 июля 2013 | Астана, Казахстан | Хард | Нина Братчикова | Людмила Киченок Надежда Киченок |
2-6 2-6 |
История выступлений на турнирах
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Призовые за время выступлений в WTA туре
Этот раздел не завершён. Вы поможете проекту, исправив и дополнив его.
|
Напишите отзыв о статье "Соловьёва, Валерия Александровна"
Примечания
- ↑ [www.championat.com/tennis/article-140675-solovjova-o-svojom-proryve-na-kubke-kremlja.html Соловьёва: не осуждаю перешедших под другой флаг], Чемпионат.com
Ссылки
- [www.wtatennis.com/players/player/ Профиль на сайте WTA] (англ.)
- [www.itftennis.com/procircuit/players/player/profile.aspx?playerid= Профиль на сайте ITF] (англ.)
- [www.fedcup.com/en/players/player.aspx?id= Профиль на сайте Кубка Федерации] (англ.)
Это заготовка статьи о теннисисте. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Соловьёва, Валерия Александровна
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.