Идея вечного евангелия была провозглашена аббатом Иоахимом Флорским, который был сначала монахом и настоятелем монастыря в Калабрии, а позже — основателем новой конгрегации (Флорский орден лат. Ordo Florensis) и умер в 1201 или 1202 г.
Из числа приписываемых ему сочинений — подлинных, вероятно, только три:
- «лат. Praefatio in psalterium decem chordarum»;
- «Согласование Ветхого и Нового Завета» (лат. Concordantia utriusque testamenti);
- «Комментарий к Апокалипсису».
Его мысли о церковной реформе и апокалиптические идеи нашли отголосок среди наиболее строгих францисканцев. Монах этого ордена, Герардин (Gerardo di Borgo San Donnino), составил в 1254 г. введение к трудам Иоахима в резко антиримском и даже антицерковном духе, озаглавленное: «Введение в вечное Евангелие» (лат. Introductorium in Evangelium Aeternum). Оно было осуждено папой римским Александром IV и сам Герардин приговорен к пожизненному тюремному заключению (1255).
Напишите отзыв о статье "Вечное евангелие"
Литература
- Renan // Revue des Deux Mondes. — 1866.
- Schneider. Joachim von Floris und die Apokalyptiker des Mittelalters. — Диллинген, 1873.
- Preger. Das Evangelium aeternum und Joachim von Floris. — Мюнх., 1874.
См. также
Примечания
Ссылки
Отрывок, характеризующий Вечное евангелие
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
