Взятие Пекина (1860)

Взятие Пекина — финальная, так и не состоявшаяся боевая операция англо-французских войск в ходе Второй Опиумной войны.

Предыстория

В ходе Второй Опиумной войны Великобритания и Франция решили в 1860 году высадить совместный экспедиционный корпус в устье реки Хайхэ, и вдоль неё дойти до Пекина, где вынудить правительство империи Цин принять условия мира. После разгрома цинской армии 21 сентября 1860 года в ходе сражения у моста Балицяо император покинул столицу и уехал на север в провинцию Жэхэ, оставив вести переговоры с иностранцами своего брата, великого князя Гуна. 30 сентября англичанам и французам стало очевидным, что китайцы в очередной раз просто тянут время, и наступление от Тунчжоу к Пекину (а также, возможно, и последующий штурм Пекина) является неизбежным.

Выдвижение к Пекину

5 октября обе союзные армии выступили в путь, и 6 октября достигли северо-восточного угла городской стены Пекина. Разведка сообщила, что у северо-западного угла находится укреплённый лагерь, который занимает 10.000 маньчжурских войск. Главнокомандующие решили немедленно двинуться туда и разбить врага в полевом сражении. Однако оказалось, что лагерь оставлен ещё в предыдущую ночь, а двигавшаяся на правом фланге английская кавалерия сообщила, что китайская армия отступила по направлению к летнему императорскому дворцу Юаньминъюань, находящемуся в 10-15 км к северо-западу от городской стены. Получив это известие, союзные главнокомандующие решили немедленно идти по направлению к дворцу, причём общим сборным пунктом обеих армий был назначен сам дворец.

Разграбление дворца Юаньминъюань

Двигаясь по незнакомым дорогам, английские и французские войска вскоре потеряли друг друга из виду; английская кавалерия потеряла свою пехоту и присоединилась к французским войскам. С наступлением ночи французские войска достигли дворца Юаньминъюань, где имели лишь небольшую стычку с плохо вооружённым отрядом дворцовой стражи из 20 человек. Английские войска по пути наткнулись на бивак маньчжурской конницы, и в итоге были вынуждены заночевать на полдороге в небольшой деревне.

7 октября 1860 года начался совместный грабёж летнего императорского дворца, а также прилегавших к нему строений. В связи с тем, что английские войска располагались в отдалении от дворца, то английские солдаты не могли принимать участия в грабежах, это могли делать лишь офицеры, обладавшие большей свободой передвижения. Для восстановления справедливости командовавший английскими войсками генерал Грант создал комиссию по справедливому распределению награбленного между военнослужащими.

Захват дворца показал, что китайская армия после недавних поражений отказалась от всякого сопротивления. Наступление к северу с целью её преследования не обещало успеха, лишь чрезмерно растягивая коммуникации. Поэтому было решено вернуться к Пекину, чтобы его захватом повлиять на скорейшее заключение мира.

Подготовка к штурму ворот Аньдинмэнь

9 октября англо-французские войска двинулись обратно, и 10 октября встали лагерем у пекинской городской стены. Китайской стороне был выдвинут ультиматум: союзники для обеспечения посольств при ведении дальнейших переговоров в Пекине потребовали передаче под их контроль крепостных ворот Аньдинмэнь. В случае, если ворота не будут уступлены до 13 октября, союзники угрожали взять их силой и начать артобстрел города.

Английские и французские инженеры сразу же приступили к строительству брешь-батарей напротив ворот Аньдинмэнь. В предместьях Пекина были развешены прокламации, предупреждавшие, что если в полдень 13 октября китайские власти не передадут ворота Союзникам, то те откроют огонь.

13 октября в 10 часов утра великий князь Гун прислал от себя уполномоченного Хань Ци, который старался отговорить Союзников от требований передачи ворот, или хотя бы оттянуть время передачи. Лишь за несколько минут до полудня, когда артиллерийская прислуга уже заняла места возле орудий, ворота были отворены и переданы генералу Нэйпиру.

Ворота и прилегающие к ним валы были заняты английским и французским гарнизонами. При ближайшем осмотре ворот и крепостной стены Союзники убедились, что на самом деле с имевшимися у них в наличии средствами проделать там брешь было невозможно.

Заключение Пекинского мира

Основные перевозки для англо-французских войск осуществлялись из Тяньцзиня водным путём — по рекам и каналам. Зимой они должны были замёрзнуть, и тогда положение армии стало бы критическим. По мнению генерала Кузен-Монтабана, предельным сроком, до которого французская армия могла оставаться у Пекина, было 1 ноября. Поэтому дипломаты — лорд Элгин и барон Гро — пришли к убеждению, что следует поспешить с заключением мира, не останавливаясь перед самыми крайними мерами.

Оба посла потребовали, чтобы великий князь Гун до 23 октября принял условия мира, угрожая в противном случае сжечь императорский дворец в Пекине. За насилия, совершённые 18 сентября в Тунчжоу над парламентёрами, китайское правительство должно было уплатить 22 октября 200.000 лянов серебра французам и 300.000 — англичанам. Кроме того, за убийство парламентёров лорд Эльджин считал необходимым для наказания императора сжечь его любимую летнюю резиденцию — дворец Юаньминъюань.

18 октября 1-я дивизия английских войск отправилась к Юаньминъюаню и сожгла его дотла. 19 октября по настоянию лорда Эльджина генерал Грант явился к генералу Кузен-Монтабану с предложением не дожидаясь истечения срока ультиматума занять внутренний город и сжечь императорский дворец, однако барон Гро сумел отговорить англичан.

Вечером 22 октября было полностью выплачена компенсация потерпевшим в Тунчжоу. Наконец, под влиянием русского посланника Игнатьева великий князь Гун согласился подписать трактаты с Великобританией (24 октября) и Францией (25 октября). Чтобы побыстрее удалить иностранные войска из столицы, император прислал свои ратификации заранее.

Вновь заключённые мирные трактаты в общих чертах подтвердили условия Тяньцзиньских трактатов 1858 года. 1 ноября французские войска выступили из Пекина в Тяньцзинь, прибыв туда 6 ноября. Английские войска оставались в Пекине до официального опубликования мирного договора, и выступили оттуда лишь 7-9 ноября. 14 ноября все союзные войска сосредоточились в Тяньцзине.

14 ноября, в благодарность за спасение графом Н. Игнатьевым Пекина от разграбления англо-французскими войсками, Цинская империя подписала с Россией договор о границе по Амуру и Уссури.

Источники

• [militera.lib.ru/h/butakov_tizengauz/index.html Бутаков Александр Михайлович, барон Тизенгаузен Александр Евгеньевич, Опиумные войны. Обзор войн европейцев против Китая в 1840—1842, 1856—1858, 1859 и 1860 годах]

Отрывок, характеризующий Взятие Пекина (1860)

Был осенний, теплый, дождливый день. Небо и горизонт были одного и того же цвета мутной воды. То падал как будто туман, то вдруг припускал косой, крупный дождь.
На породистой, худой, с подтянутыми боками лошади, в бурке и папахе, с которых струилась вода, ехал Денисов. Он, так же как и его лошадь, косившая голову и поджимавшая уши, морщился от косого дождя и озабоченно присматривался вперед. Исхудавшее и обросшее густой, короткой, черной бородой лицо его казалось сердито.
Рядом с Денисовым, также в бурке и папахе, на сытом, крупном донце ехал казачий эсаул – сотрудник Денисова.
Эсаул Ловайский – третий, также в бурке и папахе, был длинный, плоский, как доска, белолицый, белокурый человек, с узкими светлыми глазками и спокойно самодовольным выражением и в лице и в посадке. Хотя и нельзя было сказать, в чем состояла особенность лошади и седока, но при первом взгляде на эсаула и Денисова видно было, что Денисову и мокро и неловко, – что Денисов человек, который сел на лошадь; тогда как, глядя на эсаула, видно было, что ему так же удобно и покойно, как и всегда, и что он не человек, который сел на лошадь, а человек вместе с лошадью одно, увеличенное двойною силою, существо.
Немного впереди их шел насквозь промокший мужичок проводник, в сером кафтане и белом колпаке.
Немного сзади, на худой, тонкой киргизской лошаденке с огромным хвостом и гривой и с продранными в кровь губами, ехал молодой офицер в синей французской шинели.
Рядом с ним ехал гусар, везя за собой на крупе лошади мальчика в французском оборванном мундире и синем колпаке. Мальчик держался красными от холода руками за гусара, пошевеливал, стараясь согреть их, свои босые ноги, и, подняв брови, удивленно оглядывался вокруг себя. Это был взятый утром французский барабанщик.
Сзади, по три, по четыре, по узкой, раскиснувшей и изъезженной лесной дороге, тянулись гусары, потом казаки, кто в бурке, кто во французской шинели, кто в попоне, накинутой на голову. Лошади, и рыжие и гнедые, все казались вороными от струившегося с них дождя. Шеи лошадей казались странно тонкими от смокшихся грив. От лошадей поднимался пар. И одежды, и седла, и поводья – все было мокро, склизко и раскисло, так же как и земля, и опавшие листья, которыми была уложена дорога. Люди сидели нахохлившись, стараясь не шевелиться, чтобы отогревать ту воду, которая пролилась до тела, и не пропускать новую холодную, подтекавшую под сиденья, колени и за шеи. В середине вытянувшихся казаков две фуры на французских и подпряженных в седлах казачьих лошадях громыхали по пням и сучьям и бурчали по наполненным водою колеям дороги.
Лошадь Денисова, обходя лужу, которая была на дороге, потянулась в сторону и толканула его коленкой о дерево.
– Э, чег'т! – злобно вскрикнул Денисов и, оскаливая зубы, плетью раза три ударил лошадь, забрызгав себя и товарищей грязью. Денисов был не в духе: и от дождя и от голода (с утра никто ничего не ел), и главное оттого, что от Долохова до сих пор не было известий и посланный взять языка не возвращался.
«Едва ли выйдет другой такой случай, как нынче, напасть на транспорт. Одному нападать слишком рискованно, а отложить до другого дня – из под носа захватит добычу кто нибудь из больших партизанов», – думал Денисов, беспрестанно взглядывая вперед, думая увидать ожидаемого посланного от Долохова.
Выехав на просеку, по которой видно было далеко направо, Денисов остановился.
– Едет кто то, – сказал он.
Эсаул посмотрел по направлению, указываемому Денисовым.
– Едут двое – офицер и казак. Только не предположительно, чтобы был сам подполковник, – сказал эсаул, любивший употреблять неизвестные казакам слова.
Ехавшие, спустившись под гору, скрылись из вида и через несколько минут опять показались. Впереди усталым галопом, погоняя нагайкой, ехал офицер – растрепанный, насквозь промокший и с взбившимися выше колен панталонами. За ним, стоя на стременах, рысил казак. Офицер этот, очень молоденький мальчик, с широким румяным лицом и быстрыми, веселыми глазами, подскакал к Денисову и подал ему промокший конверт.
– От генерала, – сказал офицер, – извините, что не совсем сухо…
Денисов, нахмурившись, взял конверт и стал распечатывать.
– Вот говорили всё, что опасно, опасно, – сказал офицер, обращаясь к эсаулу, в то время как Денисов читал поданный ему конверт. – Впрочем, мы с Комаровым, – он указал на казака, – приготовились. У нас по два писто… А это что ж? – спросил он, увидав французского барабанщика, – пленный? Вы уже в сраженье были? Можно с ним поговорить?
– Ростов! Петя! – крикнул в это время Денисов, пробежав поданный ему конверт. – Да как же ты не сказал, кто ты? – И Денисов с улыбкой, обернувшись, протянул руку офицеру.
Офицер этот был Петя Ростов.
Во всю дорогу Петя приготавливался к тому, как он, как следует большому и офицеру, не намекая на прежнее знакомство, будет держать себя с Денисовым. Но как только Денисов улыбнулся ему, Петя тотчас же просиял, покраснел от радости и, забыв приготовленную официальность, начал рассказывать о том, как он проехал мимо французов, и как он рад, что ему дано такое поручение, и что он был уже в сражении под Вязьмой, и что там отличился один гусар.
– Ну, я г'ад тебя видеть, – перебил его Денисов, и лицо его приняло опять озабоченное выражение.
– Михаил Феоклитыч, – обратился он к эсаулу, – ведь это опять от немца. Он пг'и нем состоит. – И Денисов рассказал эсаулу, что содержание бумаги, привезенной сейчас, состояло в повторенном требовании от генерала немца присоединиться для нападения на транспорт. – Ежели мы его завтг'а не возьмем, они у нас из под носа выг'вут, – заключил он.
В то время как Денисов говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, так, чтобы никто этого не заметил, под шинелью поправлял взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
– Будет какое нибудь приказание от вашего высокоблагородия? – сказал он Денисову, приставляя руку к козырьку и опять возвращаясь к игре в адъютанта и генерала, к которой он приготовился, – или должен я оставаться при вашем высокоблагородии?
– Приказания?.. – задумчиво сказал Денисов. – Да ты можешь ли остаться до завтрашнего дня?
– Ах, пожалуйста… Можно мне при вас остаться? – вскрикнул Петя.
– Да как тебе именно велено от генег'ала – сейчас вег'нуться? – спросил Денисов. Петя покраснел.
– Да он ничего не велел. Я думаю, можно? – сказал он вопросительно.
– Ну, ладно, – сказал Денисов. И, обратившись к своим подчиненным, он сделал распоряжения о том, чтоб партия шла к назначенному у караулки в лесу месту отдыха и чтобы офицер на киргизской лошади (офицер этот исполнял должность адъютанта) ехал отыскивать Долохова, узнать, где он и придет ли он вечером. Сам же Денисов с эсаулом и Петей намеревался подъехать к опушке леса, выходившей к Шамшеву, с тем, чтобы взглянуть на то место расположения французов, на которое должно было быть направлено завтрашнее нападение.