Милютин, Владимир Алексеевич

Владимир Алексеевич Милютин (1826—1855) — учёный, экономист и писатель, младший брат Д. А. и Н. А. Милютиных.

Учился в Московском и Санкт-Петербургском университетах. В 1847 году окончил юридический факультет Санкт-Петербургского университета. В 1850 году получил степень магистра государственного права и назначен адъюнкт-профессором Санкт-Петербургского университета; диссертация его «О недвижимых имуществах духовенства в России» (напечатана после смерти автора в «Чтениях в Московском Обществе Истории и Древностей Российских», 1859-61) обратила на молодого учёного всеобщее внимание как труд, проливавший много света не только на вопрос о вотчинных правах церкви в древней России, но и на церковное управление и на отношение у нас церкви к государству. В изложении Милютин держался историко-сравнительного метода. Его лекции привлекали слушателей со всех факультетов; он читал, что было тогда редкостью, наизусть, без тетради. В 1853 г. Милютин был переведен на кафедру законов благочиния и благоустройства. В 1843 г. он был избран действительным членом Географического общества и взял на себя должность производителя дел в отделении статистики; в 1852 г. он сделался секретарём общества и редактором его «Вестника». Под редакцией Милютина «Вестник» стал сообщать русской публике все замечательные исследования общества; программа «Вестника» была сильно расширена, и он сделался органом всей обширной науки землеведения, не ограничиваясь одной Россией. По поручению общества Милютин вместе с Заблоцким совершил к 1849 г. поездку в западные и южные губернии России для исследования некоторых отраслей отечественного хозяйства; эта поездка дала ему мысль положить начало исторической статистике России, но смерть помешала как этой работе, так и окончанию докторской диссертации «О Дьяках», над которой он работал последние годы. Усиленные занятия рано подточили слабое здоровье Милютина; сюда присоединилась ещё неизлечимая тоска из-за оказавшегося недостижимым личного счастья (см. «Университетские воспоминания» Ф. Н. Устрялова, «Исторический вестник», 1884, № 6, 592 и сл.), и Милютин, тщетно искавший облегчения от страданий на водах за границей, застрелился (5 августа 1855 г.).

Уже первая статья Милютина «Пролетарии и пауперизм» («Отечественные Записки», 1846) обратила на себя всеобщее внимание. В 1847 году Милютин вошёл в кружок В. Н. Майкова. В том же году по поводу книги Бутовского Милютин имел возможность изложить свои взгляды более последовательно и определённо в двух критических статьях («Современник», 1847, т. V—VII и «Отечественные записки», 1847, т. LV). Не отрицая ни описательного метода экономистов, ни стремления приложить научные истины к жизни, свойственного социалистам, Милютин находит, что истинная, существенная цель политической экономии заключается в открытии тех общих, постоянных законов, по которым совершается материальное развитие обществ. Также как и В. Н. Майков Милютин в своих статьях выступает в качестве первого русского позитивиста. Однако в отличие от Майкова Милютин следовал «Курсу позитивной философии» О. Конта без всяких оговорок. Во враждебных «Современнику» и «Отечественным Запискам» журналах идеи Милютина возбудили полемику, в которую вмешался и Бутовский. В то же время многие второстепенные журналы целиком повторяли взгляды Милютина. На университетскую молодёжь статьи Милютина имели очень большое влияние. Совершенной новостью в русской журналистике явилась и статья Милютина «Мальтус и его противники» (1847), впервые познакомившая русскую образованную публику с учением английского экономиста. Менее значительны статьи Милютина «О ежемесячных сочинениях Миллера» («Современник», 1851) и «Алкивиад» (там же, 1855).

Примечания

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Милютин, Владимир Алексеевич

13 го июня, французский и русский императоры съехались в Тильзите. Борис Друбецкой просил важное лицо, при котором он состоял, о том, чтобы быть причислену к свите, назначенной состоять в Тильзите.
– Je voudrais voir le grand homme, [Я желал бы видеть великого человека,] – сказал он, говоря про Наполеона, которого он до сих пор всегда, как и все, называл Буонапарте.
– Vous parlez de Buonaparte? [Вы говорите про Буонапарта?] – сказал ему улыбаясь генерал.
Борис вопросительно посмотрел на своего генерала и тотчас же понял, что это было шуточное испытание.
– Mon prince, je parle de l'empereur Napoleon, [Князь, я говорю об императоре Наполеоне,] – отвечал он. Генерал с улыбкой потрепал его по плечу.
– Ты далеко пойдешь, – сказал он ему и взял с собою.
Борис в числе немногих был на Немане в день свидания императоров; он видел плоты с вензелями, проезд Наполеона по тому берегу мимо французской гвардии, видел задумчивое лицо императора Александра, в то время как он молча сидел в корчме на берегу Немана, ожидая прибытия Наполеона; видел, как оба императора сели в лодки и как Наполеон, приставши прежде к плоту, быстрыми шагами пошел вперед и, встречая Александра, подал ему руку, и как оба скрылись в павильоне. Со времени своего вступления в высшие миры, Борис сделал себе привычку внимательно наблюдать то, что происходило вокруг него и записывать. Во время свидания в Тильзите он расспрашивал об именах тех лиц, которые приехали с Наполеоном, о мундирах, которые были на них надеты, и внимательно прислушивался к словам, которые были сказаны важными лицами. В то самое время, как императоры вошли в павильон, он посмотрел на часы и не забыл посмотреть опять в то время, когда Александр вышел из павильона. Свидание продолжалось час и пятьдесят три минуты: он так и записал это в тот вечер в числе других фактов, которые, он полагал, имели историческое значение. Так как свита императора была очень небольшая, то для человека, дорожащего успехом по службе, находиться в Тильзите во время свидания императоров было делом очень важным, и Борис, попав в Тильзит, чувствовал, что с этого времени положение его совершенно утвердилось. Его не только знали, но к нему пригляделись и привыкли. Два раза он исполнял поручения к самому государю, так что государь знал его в лицо, и все приближенные не только не дичились его, как прежде, считая за новое лицо, но удивились бы, ежели бы его не было.
Борис жил с другим адъютантом, польским графом Жилинским. Жилинский, воспитанный в Париже поляк, был богат, страстно любил французов, и почти каждый день во время пребывания в Тильзите, к Жилинскому и Борису собирались на обеды и завтраки французские офицеры из гвардии и главного французского штаба.
24 го июня вечером, граф Жилинский, сожитель Бориса, устроил для своих знакомых французов ужин. На ужине этом был почетный гость, один адъютант Наполеона, несколько офицеров французской гвардии и молодой мальчик старой аристократической французской фамилии, паж Наполеона. В этот самый день Ростов, пользуясь темнотой, чтобы не быть узнанным, в статском платье, приехал в Тильзит и вошел в квартиру Жилинского и Бориса.
В Ростове, также как и во всей армии, из которой он приехал, еще далеко не совершился в отношении Наполеона и французов, из врагов сделавшихся друзьями, тот переворот, который произошел в главной квартире и в Борисе. Все еще продолжали в армии испытывать прежнее смешанное чувство злобы, презрения и страха к Бонапарте и французам. Еще недавно Ростов, разговаривая с Платовским казачьим офицером, спорил о том, что ежели бы Наполеон был взят в плен, с ним обратились бы не как с государем, а как с преступником. Еще недавно на дороге, встретившись с французским раненым полковником, Ростов разгорячился, доказывая ему, что не может быть мира между законным государем и преступником Бонапарте. Поэтому Ростова странно поразил в квартире Бориса вид французских офицеров в тех самых мундирах, на которые он привык совсем иначе смотреть из фланкерской цепи. Как только он увидал высунувшегося из двери французского офицера, это чувство войны, враждебности, которое он всегда испытывал при виде неприятеля, вдруг обхватило его. Он остановился на пороге и по русски спросил, тут ли живет Друбецкой. Борис, заслышав чужой голос в передней, вышел к нему навстречу. Лицо его в первую минуту, когда он узнал Ростова, выразило досаду.