Отечественные записки

Отечественные записки
Обложка журнала. 1830 год
Специализация:	литературный журнал
Язык:	русский
Страна:	Российская империя Российская империя
История издания:	с 1818 по 1884 год (с перерывами)
Отечественные записки в Викитеке
Отечественные записки на Викискладе

Об издании XXI века см. Отечественные записки (современный журнал).

«Оте́чественные запи́ски» (рус. дореф. Отечественныя записки) — русский литературный журнал XIX века, оказавший значительное влияние на движение литературной жизни и развитие общественной мысли в России; выходил в Санкт-Петербурге в 1818—1884 годах (с перерывами).

Ранний период

Журнал был основан историком и писателем П. П. Свиньиным в 1818 году и заполнялся статьями на темы истории, географии, быта и нравов России. В начале 1820-х в журнале принимал участие журналист, писатель, историк Н. А. Полевой. Выходил до 1831 года; в 1838 году был возобновлён Свиньиным и с января 1839 года передан в аренду А. А. Краевскому, который после смерти Свиньина стал владельцем.

Журнал Краевского

Издатель-редактор журнала Краевский преобразовал «Отечественные записки» в ежемесячный журнал учёно-литературный и политический большого объёма (до 40 печатных листов). Каждый номер содержал разделы «Современная хроника России», «Науки», «Словесность», «Художества», «Домоводство, сельское хозяйство и промышленность вообще», «Критика», «Современная библиографическая хроника», «Смесь».

К участию в журнале были привлечены литераторы разных направлений и поколений — В. А. Жуковский, В. Ф. Одоевский, Д. В. Давыдов, историки М. П. Погодин и С. П. Шевырев, М. А. Дмитриев, профессор латинской словесности и философии И. И. Давыдов, известный впоследствии славянофил А. С. Хомяков, С. Т. Аксаков, М. Ю. Лермонтов, В. А. Соллогуб, И. И. Панаев, Ф. Ф. Корф и другие. Критическим отделом руководил сначала В. С. Межевич, с осени 1839 до весны 1846 года — В. Г. Белинский, затем Валериан Майков (утонувший летом 1847 года), позднее С. С. Дудышкин.

Белинский привлёк к участию своих друзей и единомышленников В. П. Боткина, Бакунина, Т. Н. Грановского, Кетчера, П. Н. Кудрявцева, позднее в «Отечественных записках» приняли участие Н. П. Огарёв, А. И. Герцен, Н. А. Некрасов, И. С. Тургенев. Журнал постепенно покинули Жуковский, Вяземский, Плетнёв, Бенедиктов, Межевич, Хомяков, Аксаков, также будущие сотрудники журнала «Москвитянин».

Журнал вёл борьбу с «Северной пчелой» Булгарина и Греча и «Библиотекой для чтения» Сенковского, «Москвитянином» Погодина и Шевырёва и славянофилами.

По причинам материально-бытового (Краевский низко оплачивал работу Белинского, одновременно требуя обильно писать на самые разнообразные темы) и идейного характера Белинский с апреля 1846 года прекратил работать в журнале и с января 1847 года стал критиком журнала «Современник» Некрасова и Панаева. В «Современник» перешёл также Герцен. Уход части сотрудников сказался на позиции и репутации журнала, остававшегося изданием либерально-западнической ориентации, но постепенно терявшего свою популярность. Издателем-редактором журнала в 1860—1866 годах совместно с Краевским был С. С. Дудышкин. В 1866—1867 годах в журнале участвовал историк и публицист Н. Я. Аристов.

В 1868 году Краевский передал журнал Н. А. Некрасову.

Журнал Некрасова и Салтыкова-Щедрина

По договору с Некрасовым Краевский оставался официальным редактором журнала и сохранял некоторые имущественные права, но фактическим руководителем журнала с 1868 года стал Н. А. Некрасов. К руководству журналом Некрасов, оставив за собой общее руководство и отдел поэзии, привлёк М. Е. Салтыкова-Щедрина (беллетристика) и Г. З. Елисеева (публицистика). После смерти Некрасова руководителем «Отечественных записок» стал Салтыков-Щедрин, соредактором — Н. К. Михайловский. Журнал, отчасти продолжая революционно-демократическую линию «Современника», носил народнический характер.

К участию были привлечены Г. И. Успенский, Н. А. Демерт, Ф. М. Решетников, А. Н. Островский, Д. И. Писарев, Н. Я. Николадзе, А. П. Щапов. Тираж журнала вырос с двух до шести-восьми тысяч экземпляров и вновь обрёл влияние.

Том CCXIV «Отечественных записок» за май 1874 г. был уничтожен цензурой.

В апреле 1884 года журнал был закрыт по личному распоряжению главного цензора России, начальника Главного управления по делам печати, Евгения Феоктистова, в недавнем прошлом — сотрудника журнала.

Русская литература

«Отечественные записки» в 1840-е помещали произведения таких писателей, как Д. В. Григорович, В. Ф. Одоевский, В. И. Даль, В. А. Соллогуб, Г. Ф. Квитка-Основьяненко, И. И. Панаев, Н. П. Огарёв, Е. П. Гребёнка, А. Д. Галахов, А. М. Майков, А. А. Фет, В. Д. Яковлев, Я. П. Бутков и других.

В журнале впервые опубликованы наиболее выдающиеся произведения русской литературы 1840-х годов — стихотворения и повести Лермонтова, стихотворения Кольцова, статьи, «Записки одного молодого человека», первая часть романа «Кто виноват?» Герцена, стихотворения, пьесы «Неосторожность» и «Безденежье», рассказы «Андрей Колосов» и другие Тургенева, рассказы и стихотворения Некрасова, «Двойник», «Господин Прохарчин», «Белые ночи», «Неточка Незванова» и другие рассказы и повести Достоевского, повести «Противоречие» и «Запутанное дело» Салтыкова-Щедрина.

В 1840-х годах журнал публиковал произведения женщин-писательниц: М. Жуковой, Е. Ган, Н. Соханской, С. Закревской.

Позднее в журнале печатались «Тысяча душ» (1858) Писемского, «Обломов» (1859) Гончарова, повести «Овцебык» (1863), «Обойдённые» (1865), «Островитяне» (1866) Н. С. Лескова.

Кроме Белинского, с литературной критикой и рецензиями в «Отечественных записках» 1840-х—1850-х выступали В. П. Боткин, А. Д. Галахов, М. Н. Катков, Н. А. Некрасов.

В журнале Некрасова и Салтыкова-Щедрина сотрудничали Успенский, Островский, Решетников, В. А. Слепцов, В. М. Гаршин, дебютировавший в журнале рассказом «Чупринский мир» ещё в 1866 году Н. Н. Златовратский, Д. Н. Мамин-Сибиряк, Н. Е. Каронин-Петропавловский, А. Н. Осипович-Новодворский, поэты А. Н. Плещеев, С. Я. Надсон, П. Ф. Якубович и другие.

Беллетристика в 1870-е носила ярко выраженный народнический крестьянский характер.

Публицистика

В разное время свои статьи в журнале размещали: Н. В. Альбертини, Я. В. Абрамов, А. А. Головачёв, Н. И. Зибер, Е. П. Карнович, И. В. Лавров, В. В. Лесевич, Е. И. Лихачёва, С. В. Максимов, Н. Я. Николадзе, В. И. Покровский, В. И. Семевский, М. Н. Цебрикова, А. П. Щапов, С. Н. Южаков.

На протяжении 1880—1882 годов Николай Иванович Зибер — русский экономист, один из первых популяризаторов и защитников экономического учения Карла Маркса в России — опубликовал в журнале 8 статей под общим названием «Экономические эскизы» («Отечественные Записки» 1880 № 12; 1881 № 3, 5, 6, 9, 11; 1882 № 4 и 6). Говоря современным языком, Н. И. Зибер вёл своего рода «колонку»; впрочем, каждый из этих его «эскизов» представлял собой самостоятельный законченный научный труд.

Другой видный русский экономист, основоположник школы государственного социализма в России, профессор (впоследствии академик) Иван Иванович Янжул в № 2 «Отечественных записок» за 1880 год опубликовал статью «Детский и женский фабричный труд в Англии и России».

Зарубежная литература

В журнале участвовали опытные переводчики Н. Х. Кетчер, А. И. Кронеберг, А. Н. Струговщиков. Помимо переводов из Гёте и Шекспира, «Отечественные записки» помещали переводы современных зарубежных авторов Жорж Санд, Чарлза Диккенса, Фенимора Купера, Г. Гейне, Александра Дюма-отца, Эдгара По. Печатались обзоры иностранных литератур и переводные статьи об отдельных авторах. Позднее, при Некрасове и Салтыкове-Щедрине, публиковались переводы из В. Гюго, А. Доде, Э. Золя.

Литература

• История русской журналистики XVIII—XIX веков. Москва: Высшая школа, 1966. С. 252—267, 437—446.

Ссылки

• [book-old.ru/BookLibrary/Search.html?author=on&description=on&isbn=on&publisher=on&searchtext=%D0%9E%D1%82%D0%B5%D1%87%D0%B5%D1%81%D1%82%D0%B2%D0%B5%D0%BD%D0%BD%D1%8B%D0%B5+%D0%B7%D0%B0%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%BA%D0%B8&title=on Библиотека Царское Село, все номера Отечественных Записок, PDF]
• [otzapiski.ru/ Номера Отечественных записок за 1818-26 год] (текст и каталог статей).
• [www.volkomorov.com/2014/04/pdf-1818-1883.html#more Архив журнала с 1818 по 1883 год в формате .pdf]

Отрывок, характеризующий Отечественные записки

– Мужики разорены? У них хлеба нет? – спросила она.
– Голодной смертью помирают, – сказал Дрон, – не то что подводы…
– Да отчего же ты не сказал, Дронушка? Разве нельзя помочь? Я все сделаю, что могу… – Княжне Марье странно было думать, что теперь, в такую минуту, когда такое горе наполняло ее душу, могли быть люди богатые и бедные и что могли богатые не помочь бедным. Она смутно знала и слышала, что бывает господский хлеб и что его дают мужикам. Она знала тоже, что ни брат, ни отец ее не отказали бы в нужде мужикам; она только боялась ошибиться как нибудь в словах насчет этой раздачи мужикам хлеба, которым она хотела распорядиться. Она была рада тому, что ей представился предлог заботы, такой, для которой ей не совестно забыть свое горе. Она стала расспрашивать Дронушку подробности о нуждах мужиков и о том, что есть господского в Богучарове.
– Ведь у нас есть хлеб господский, братнин? – спросила она.
– Господский хлеб весь цел, – с гордостью сказал Дрон, – наш князь не приказывал продавать.
– Выдай его мужикам, выдай все, что им нужно: я тебе именем брата разрешаю, – сказала княжна Марья.
Дрон ничего не ответил и глубоко вздохнул.
– Ты раздай им этот хлеб, ежели его довольно будет для них. Все раздай. Я тебе приказываю именем брата, и скажи им: что, что наше, то и ихнее. Мы ничего не пожалеем для них. Так ты скажи.
Дрон пристально смотрел на княжну, в то время как она говорила.
– Уволь ты меня, матушка, ради бога, вели от меня ключи принять, – сказал он. – Служил двадцать три года, худого не делал; уволь, ради бога.
Княжна Марья не понимала, чего он хотел от нее и от чего он просил уволить себя. Она отвечала ему, что она никогда не сомневалась в его преданности и что она все готова сделать для него и для мужиков.


Через час после этого Дуняша пришла к княжне с известием, что пришел Дрон и все мужики, по приказанию княжны, собрались у амбара, желая переговорить с госпожою.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна Марья, – я только сказала Дронушке, чтобы раздать им хлеба.
– Только ради бога, княжна матушка, прикажите их прогнать и не ходите к ним. Все обман один, – говорила Дуняша, – а Яков Алпатыч приедут, и поедем… и вы не извольте…
– Какой же обман? – удивленно спросила княжна
– Да уж я знаю, только послушайте меня, ради бога. Вот и няню хоть спросите. Говорят, не согласны уезжать по вашему приказанию.
– Ты что нибудь не то говоришь. Да я никогда не приказывала уезжать… – сказала княжна Марья. – Позови Дронушку.
Пришедший Дрон подтвердил слова Дуняши: мужики пришли по приказанию княжны.
– Да я никогда не звала их, – сказала княжна. – Ты, верно, не так передал им. Я только сказала, чтобы ты им отдал хлеб.
Дрон, не отвечая, вздохнул.
– Если прикажете, они уйдут, – сказал он.
– Нет, нет, я пойду к ним, – сказала княжна Марья
Несмотря на отговариванье Дуняши и няни, княжна Марья вышла на крыльцо. Дрон, Дуняша, няня и Михаил Иваныч шли за нею. «Они, вероятно, думают, что я предлагаю им хлеб с тем, чтобы они остались на своих местах, и сама уеду, бросив их на произвол французов, – думала княжна Марья. – Я им буду обещать месячину в подмосковной, квартиры; я уверена, что Andre еще больше бы сделав на моем месте», – думала она, подходя в сумерках к толпе, стоявшей на выгоне у амбара.
Толпа, скучиваясь, зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала, как быть. Но опять сознание того, что она – представительница отца и брата, придало ей силы, и она смело начала свою речь.
– Я очень рада, что вы пришли, – начала княжна Марья, не поднимая глаз и чувствуя, как быстро и сильно билось ее сердце. – Мне Дронушка сказал, что вас разорила война. Это наше общее горе, и я ничего не пожалею, чтобы помочь вам. Я сама еду, потому что уже опасно здесь и неприятель близко… потому что… Я вам отдаю все, мои друзья, и прошу вас взять все, весь хлеб наш, чтобы у вас не было нужды. А ежели вам сказали, что я отдаю вам хлеб с тем, чтобы вы остались здесь, то это неправда. Я, напротив, прошу вас уезжать со всем вашим имуществом в нашу подмосковную, и там я беру на себя и обещаю вам, что вы не будете нуждаться. Вам дадут и домы и хлеба. – Княжна остановилась. В толпе только слышались вздохи.
– Я не от себя делаю это, – продолжала княжна, – я это делаю именем покойного отца, который был вам хорошим барином, и за брата, и его сына.
Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.
«Душенька», – повторила она.
«Что он думал, когда сказал это слово? Что он думает теперь? – вдруг пришел ей вопрос, и в ответ на это она увидала его перед собой с тем выражением лица, которое у него было в гробу на обвязанном белым платком лице. И тот ужас, который охватил ее тогда, когда она прикоснулась к нему и убедилась, что это не только не был он, но что то таинственное и отталкивающее, охватил ее и теперь. Она хотела думать о другом, хотела молиться и ничего не могла сделать. Она большими открытыми глазами смотрела на лунный свет и тени, всякую секунду ждала увидеть его мертвое лицо и чувствовала, что тишина, стоявшая над домом и в доме, заковывала ее.
– Дуняша! – прошептала она. – Дуняша! – вскрикнула она диким голосом и, вырвавшись из тишины, побежала к девичьей, навстречу бегущим к ней няне и девушкам.


17 го августа Ростов и Ильин, сопутствуемые только что вернувшимся из плена Лаврушкой и вестовым гусаром, из своей стоянки Янково, в пятнадцати верстах от Богучарова, поехали кататься верхами – попробовать новую, купленную Ильиным лошадь и разузнать, нет ли в деревнях сена.