Гааль, Иштван
| Иштван Гааль | |
| Gaál István | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
25 сентября 2007 (74 года) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: |
|
| Профессия: | |
| Карьера: | |
| Награды: |
Премия имени Балажа (1969) |
Иштван Гааль (венг. Gaál István, 1933 −2007) — венгерский кинорежиссёр, Заслуженный артист ВНР.
Биография
Родился в Шальготарьяне, окончил среднюю школу в Сегеде. В 1953 поступил на отделение кинорежиссуры в будапештскую Высшую школу театра и кино, где был учеником Мартона Келети.
Первая студенческая работа — четырёхминутный этюд «Железнодорожные рабочие» (1957), удостоенный премии на Всемирном молодёжном форуме в Вене. В 1958 окончил Высшую школу театра и кино, некоторое время работал ассистентом на киностудии «Гуния», после чего в 1959—1961 как стипендиат министерства иностранных дел Италии был слушателем Экспериментального киноцентра в Риме, где защитил диплом шестиминутной лентой «Этюд» (1961).
По возвращении на родину некоторое время работал на Студии кинохроники, затем перешёл на киностудию «Будапешт» производственного предприятия «Мафильм».
В 1961 в переводе Гааля на венгерский язык вышла книга «Язык кино» итальянского исследователя Ренато Мэя, который преподавал теорию кино в римском Экспериментальном киноцентре. Позже (1967) Гааль перевел на венгерский язык «Историю итальянского кино» Карло Лидзани.
Гааль был одним из основателей молодёжной Студии имени Белы Балажа, где как сценарист, режиссёр, монтажёр и оператор участвовал в создании документальных лент.
Игровым дебютом Вааля стал полнометражный фильм «В потоке» (1964), положивший начало «новой венгерской волне» в кинематографе. Поставленные им вслед за тем картины «Половодье» (1965) и «Крестины» (1967) образуют вместе с дебютным фильмом трилогию.
В 1970 на экраны вышел фильм Гааля Соколы(другое название — «Высшая школа») по роману Миклоша Межёли. Фильм рассказывает о студенте-орнитологе, который, занимаясь дрессировкой соколов для защиты сельскохозяйственных культур от птиц, сталкивается с неоправданной жестокостью. Этот фильм в 1970 был удостоен Приза жюри Каннского кинофестиваля[1], однако в Венгрии его подвергли серьёзной критике, замаскировав эстетическими претензиями обвинения идеологические.
После длительного перерыва, заполненного съемками короткометражных документальных и телевизионных игровых лент, Гааль поставил элегически задумчивый и неторопливый, как размышление о жизни, фильм «Легато» (1977). В последовавшем затем фильме «Черепки» (1980) венгерская критика усмотрела параллель с общественным кризисом рубежа 1970—1980-х.
В 1985 Гааль экранизировал оперу Глюка «Орфей и Эвридика» (1985), после чего окончательно ушёл из большого кино на телевидение, где снимал преимущественно музыкальные фильмы, некоторые из которых также завоевывали авторитетные премии в Венгрии и за рубежом. В общей сложности как режиссёр снял 27 фильмов.
Вёл педагогическую деятельность, в 1978—1979 и 1980—1981 преподавал по контракту в римском Экспериментальном киноцентре, в 1980—1990-е проводил мастер-классы в других странах.
Напишите отзыв о статье "Гааль, Иштван"
Примечания
- ↑ [www.festival-cannes.com/en/archives/ficheFilm/id/2478/year/1970.html Festival de Cannes: The Falcons]. festival-cannes.com. Проверено 10 апреля 2009. [www.webcitation.org/6JeTxyX44 Архивировано из первоисточника 15 сентября 2013].
Ссылки
- [www.imdb.com/name/nm0311179/ Иштван Гааль в Internet Movie Database] (англ.)
Отрывок, характеризующий Гааль, Иштван
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
