Говоров, Яков Иванович

Яков Иванович Говоров
Дата рождения:	21 марта 1779(1779-03-21)
Дата смерти:	5 февраля 1828(1828-02-05) (48 лет)
Страна:	Российская империя Российская империя
Научная сфера:	медицина
Учёная степень:	доктор медицины
Альма-матер:	ИМХА

Яков Иванович Говоров (1779—1828) — русский медик, доктор медицины, автор ряда научных публикаций; статский советник.

Биография

Яков Говоров родился 21 марта 1779 года. Духовного происхождения, он из студентов Орловской семинарии в 1804 году перешёл в Императорскую Санкт-Петербургскую медико-хирургическую академию (ныне Военно-медицинская академия имени С. М. Кирова) на кафедру И. Ф. Буша, которую в 1807 году окончил лекарем.

Был определен в стрелковый батальон Тверской милиции; в 1808 году получил золотую медаль, после чего был переведен в Санкт-Петербургский военно-сухопутный госпиталь.

В 1809 году после успешной защиты диссертации: «Febrem nervosam epidemicam seu typhum acutum ejusque methodum medendi tum ratione, tum experientia fundatum, exhibens» (Petrop., 1809, 8°) был удостоен степени доктора медицины и назначен в Кексгольмский пехотный полк.

В 1810 году Я. И. Говоров был назначен корреспондентом медицинского совета с поручением подготавливать к печати одобренные советом сочинения и лечить чиновников.

В 1811 году он был назначен старшим врачом в Литовский лейб-гвардии полк. Участвовал в Отечественной войне 1812 года, после смертельного ранения, полученного князем Петром Ивановичем Багратионом в битве при Бородине (в которой полк Говорова потерял три четверти личного состава), находился при полководце до самой его кончины.

В 1815 году Говоров был переведен исполняющим должность доктора 2-й гвардейской дивизии; в 1817 году назначен в Московский лейб-гвардии полк.

В 1820 году он был назначен членом медицинского совета Министерства народного просвещения Российской империи, но оставлен в полку, из которого уволен по болезни в 1824 года.

Яков Иванович Говоров умер 5 февраля 1828 года и был погребен в городе Санкт-Петербурге на кладбище Фарфорового завода.

Избранная библиография

• Теория и способ лечения нервной повальной горячки, с прибавлением мнения о заразительных болезнях. СПб., 1812, 8°, изд. Медиц. департамента;
• Опыты лечения легочной чахотки смолеными парами;
• [www.1812.rsl.ru/materials/books/341/?timezone_id=123 Последние дни жизни князя Петра Ивановича Багратиона]. СПб., 1815 г. 8°;
• Предметы для военно-врачебной истории кампании 1812—1815 гг. («Всеобщ. Журн. Врач. Науки» 1816, I, 97., То же, «Мед.-ист. опыты». «Русск. Инвал.» 1818 г., № 86, «Сын Отеч.» 1818 г., № 16, и «Благонамеренный» 1818 г., V, и в начале перевода книги Ренольда;
• Галле и Шпурцгейм, «Исследование о нервной системе вообще и мозговой в особенности». Перевод (с немец.) Пузино, поправил, и издал Говоров. СПб., 1816, 8°;
• Краткое начертание Галловой системы или науки о мозговых отправлениях, СПб., 1817 г., 8°;
• Ренольд, «Всеобщая история врачебного искусства и опыт краткого врачебного обозрения кампаний 1812—15 годов». СПб., 1818 г., 8°, пер. с франц.;
• Врачебные наставления для немощных, или руководство к благоразумному поведению себя в болезнях и выбору для пользования оных врача, СПб., 1821 г., 8°;
• Описание Гиперборея, или Письмо северного путешественника к издателю «Благонамеренного». СПб., 1825 г., 8°.

Литература

• Змеев Л. Ф. «Русские врачи-писатели»;
• «Петербургский некрополь», том І, 617.

Отрывок, характеризующий Говоров, Яков Иванович

– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.
После обеда все домашние Ростовых с восторженной поспешностью принялись за дело укладки вещей и приготовлений к отъезду. Старый граф, вдруг принявшись за дело, всё после обеда не переставая ходил со двора в дом и обратно, бестолково крича на торопящихся людей и еще более торопя их. Петя распоряжался на дворе. Соня не знала, что делать под влиянием противоречивых приказаний графа, и совсем терялась. Люди, крича, споря и шумя, бегали по комнатам и двору. Наташа, с свойственной ей во всем страстностью, вдруг тоже принялась за дело. Сначала вмешательство ее в дело укладывания было встречено с недоверием. От нее всё ждали шутки и не хотели слушаться ее; но она с упорством и страстностью требовала себе покорности, сердилась, чуть не плакала, что ее не слушают, и, наконец, добилась того, что в нее поверили. Первый подвиг ее, стоивший ей огромных усилий и давший ей власть, была укладка ковров. У графа в доме были дорогие gobelins и персидские ковры. Когда Наташа взялась за дело, в зале стояли два ящика открытые: один почти доверху уложенный фарфором, другой с коврами. Фарфора было еще много наставлено на столах и еще всё несли из кладовой. Надо было начинать новый, третий ящик, и за ним пошли люди.