Гривас, Теодорос

Теодорос Гривас

Теодорос Гривас (греч. Θεόδωρος Γρίβας; 1797, Превеза, — 24 октября 1862, Месолонгион) — греческий военачальник, участник Освободительной войны Греции 1821—1829 гг. и эпирского похода 1854 года, участник ряда гражданских войн, один из главных исторических лиц при свержении монархии Оттона в 1862 году, первый в истории Греции маршал.

Биография

Родился в городе Превеза, Эпир, но родом восходил к военному клану из Акарнании.

В Греческой революции 1821 года принял участие во главе собственного отряда. 28 мая 1821 года, вместе с другими военачальниками Средней Греции, Гривас атаковал город Агринион, который обороняли 1500 местных турок и албанцы. После того как албанцы заключили с повстанцами сепаратный мир, турки сдались.

Был приближенным Маврокордатоса и в качестве командира его охраны остался вдали от поля боя при Пета.

10 августа 1822 года, вместе с другими военачальниками, одержал победу над турками в сражении при селе Аитос, Ксиромеро, западная Средняя Греция.

В конце декабря этого же года под командованием Петроса Мавромихалиса одержал победу над турками у Катохи, Воница.

В междоусобице марта 1824 года был на стороне Колокотрониса. После смерти сына Колокотрониса, Паноса, погибшего в междоусобице ноября 1824 года, женился на вдове погибшего, дочери адмиральши Бубулины. Эта женитьба послужила началом вражды Гриваса и Колокотрониса, поскольку Гривас утверждал, что ему не вернули приданое жены.

В вырисовывавшейся перспективе воссоздания греческого государства только на территории Пелопоннеса, румелиоты (выходцы из Средней Греции) образовали «Братство». 11 июля 1826 года «Братство» захватило крепость Паламиди города Нафплион, бывшего тогда столицей восставшей Греции. Гривас стал её комендантом. Будучи комендантом крепости, Гривас стал виновником междоусобного кровопролития с сулиотами 1 декабря 1826 года и с Колокотронисом 28 мая 1827 года.

Не желая оставлять командование крепостью и из чувства соперничества к Караискакису, отказался следовать за последним в его походе по освобождению Средней Греции. 29 июля 1827 года Гривас стал виновником междоусобного кровопролития и перестрелки между контролируемой им крепостью Паламиди и контролируемой сулиотами крепости Акронафплиа.

В ходе этих событий погибли повстанцы и мирные жители. Среди погибших был и американский филэллин Вильям Вашингтон, родственник Джорджа Вашингтона, убитый ядром, выпущенным из Паламиди. 2 июня Гривас продолжил обстрел, в результате которого ядро, попавшее в мечеть, используемую в качестве парламента, убило депутата.

По прибытии Каподистрии военный секретарь Влахопулос доложил ему, что «у нас нет армии, нет боеприпасов. Нафплион и база флота в руках Гриваса».

Однако 18 февраля 1828 года Гривас сдал Каподистрии символические ключи крепости Паламиди.

Хотя Гривас был ярым противником Каподистрии, он последовал его указаниям и отправился в лагерь армии в Среднюю Грецию.

Греческое королевство

Ещё более значительной была роль Гриваса после воссоздания греческого государства.

Гривас со своими братьями принадлежал к так называемой «французской партии».

В 1834 году Гривас подавил восстание сторонников Колокотрониса против Оттона на Пелопоннесе.

В 1836 году Гривас подавил восстание против короля Оттона в Средней Греции.

В июне 1844 года, в ходе предвыборной борьбы, и пощряемый вождём французской партии Коллетисом, Гривас и 2 тысячи его сторонников окопались в Аварико, Средняя Греция. Окружённый правительственными войсками под командованием Тзавелас, Кицоса и при посредничестве французского консула, Гривас был доставлен в Пирей на французском корабле. Здесь французский капитан отказался выдать его властям и доставил его в Александрию, где его восторженно встретило греческое население.

При правлении Коллетиса Гривас был назначен генеральным инспектором армии. После того как Коллетис в частном вопросе принял сторону брата Гриваса, последний начал очередной мятеж 11 июня 1847 года, на этот раз при поощрении России. Правительственные войска быстро взяли контроль в свои руки, и Гривас укрылся на османской территории.

В годы Крымской войны

С началом Крымской войны Гривас, вместе со своим сыном Димитриосом, принял участие в восстании в османском тогда Эпире.

Возглавляя немногочисленные силы повстанцев, отец и сын дошли до предместий города Янина. Выступившие из Янины 1 тысяча турецких пехотинцев и 250 всадников, атаковали Гриваса с его 300 повстанцами. Гривас отбился и повернул турок вспять, в Янина. Но для большей безопасности отошёл и занял городок Мецово, в горах Пинда.

23 марта 1854 года Гривас принял бой в Мецово против 2500 османских солдат. После 3-х дней боёв и оставшись без боеприпасов, повстанцы совершили прорыв и через Фессалию вернулись на территорию Греческого королевства.

1862 год

Кульминацией его биографии стал октябрь 1862 года.

4 октября 65-летний Гривас, согласовав свои действия с политиком Делигеоргисом, восстал против короля Оттона, который находился в поездке по Пелопоннесу, заняв город Воница. Во главе 7500 солдат и вооружённых крестьян направился к городу Агринион.

Гривас обратился к населению с речью «Зачем нам короли, что хорошего мы видели от Оттона».

Между тем восстала вся Греция и Оттон был низложен. Гривас занял город Месолонгион, распустив его гарнизон. Распространились слухи, что он намерен идти к Афинам во главе своего корпуса с целью узурпации власти.

В действительности, когда делегация нового правительства Афин встретилась с ним 23 октября 1862 года, Гривас был при смерти. Несмотря на это, делегация объявила ему о том, что новое правительство присвоило ему звание маршала.

Гривас умер на следующий день, 24 октября.

Греческий историк Яннис Кордатос утверждал, что Гривас был отравлен британскими агентами, указывая как на источник этого сведения рукопись, переданную ему генералом Папулосом в 1933 году.

Согласно Кордатосу, Гривас вызвал беспокойство у англичан, получивших информацию о том, что он был намерен покончить с монархией в Греции, провозгласив себя президентом Греческой республики.

Его сын Димитриос стал генералом и министром.

В народных песнях

Конфликт Гриваса с королём Оттоном получил отражение в народной песне.

Ирония заключается в том, что в XX веке, подправив текст, греческие монархисты сделали эту песню своей.

Литература

• Γεωργίου Ρούσσου, Νεώτερη Ιστορία του Ελληνικού Έθνους, 1826—1974, Ελληνική Μορφωτική Εστία, Αθήναι, 1975, τόμος 4.

Отрывок, характеризующий Гривас, Теодорос

Она не успела договорить. Князь перебил ее.
– И прекрасно, – закричал он. – Он тебя возьмет с приданным, да кстати захватит m lle Bourienne. Та будет женой, а ты…
Князь остановился. Он заметил впечатление, произведенное этими словами на дочь. Она опустила голову и собиралась плакать.
– Ну, ну, шучу, шучу, – сказал он. – Помни одно, княжна: я держусь тех правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего говорить.
– Да я не знаю… mon pere.
– Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай и через час приди ко мне и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше подумай. Ступай. Да или нет, да или нет, да или нет! – кричал он еще в то время, как княжна, как в тумане, шатаясь, уже вышла из кабинета.
Судьба ее решилась и решилась счастливо. Но что отец сказал о m lle Bourienne, – этот намек был ужасен. Неправда, положим, но всё таки это было ужасно, она не могла не думать об этом. Она шла прямо перед собой через зимний сад, ничего не видя и не слыша, как вдруг знакомый шопот m lle Bourienne разбудил ее. Она подняла глаза и в двух шагах от себя увидала Анатоля, который обнимал француженку и что то шептал ей. Анатоль с страшным выражением на красивом лице оглянулся на княжну Марью и не выпустил в первую секунду талию m lle Bourienne, которая не видала ее.
«Кто тут? Зачем? Подождите!» как будто говорило лицо Анатоля. Княжна Марья молча глядела на них. Она не могла понять этого. Наконец, m lle Bourienne вскрикнула и убежала, а Анатоль с веселой улыбкой поклонился княжне Марье, как будто приглашая ее посмеяться над этим странным случаем, и, пожав плечами, прошел в дверь, ведшую на его половину.
Через час Тихон пришел звать княжну Марью. Он звал ее к князю и прибавил, что и князь Василий Сергеич там. Княжна, в то время как пришел Тихон, сидела на диване в своей комнате и держала в своих объятиях плачущую m lla Bourienne. Княжна Марья тихо гладила ее по голове. Прекрасные глаза княжны, со всем своим прежним спокойствием и лучистостью, смотрели с нежной любовью и сожалением на хорошенькое личико m lle Bourienne.
– Non, princesse, je suis perdue pour toujours dans votre coeur, [Нет, княжна, я навсегда утратила ваше расположение,] – говорила m lle Bourienne.
– Pourquoi? Je vous aime plus, que jamais, – говорила княжна Марья, – et je tacherai de faire tout ce qui est en mon pouvoir pour votre bonheur. [Почему же? Я вас люблю больше, чем когда либо, и постараюсь сделать для вашего счастия всё, что в моей власти.]
– Mais vous me meprisez, vous si pure, vous ne comprendrez jamais cet egarement de la passion. Ah, ce n'est que ma pauvre mere… [Но вы так чисты, вы презираете меня; вы никогда не поймете этого увлечения страсти. Ах, моя бедная мать…]
– Je comprends tout, [Я всё понимаю,] – отвечала княжна Марья, грустно улыбаясь. – Успокойтесь, мой друг. Я пойду к отцу, – сказала она и вышла.
Князь Василий, загнув высоко ногу, с табакеркой в руках и как бы расчувствованный донельзя, как бы сам сожалея и смеясь над своей чувствительностью, сидел с улыбкой умиления на лице, когда вошла княжна Марья. Он поспешно поднес щепоть табаку к носу.
– Ah, ma bonne, ma bonne, [Ах, милая, милая.] – сказал он, вставая и взяв ее за обе руки. Он вздохнул и прибавил: – Le sort de mon fils est en vos mains. Decidez, ma bonne, ma chere, ma douee Marieie qui j'ai toujours aimee, comme ma fille. [Судьба моего сына в ваших руках. Решите, моя милая, моя дорогая, моя кроткая Мари, которую я всегда любил, как дочь.]
Он отошел. Действительная слеза показалась на его глазах.
– Фр… фр… – фыркал князь Николай Андреич.
– Князь от имени своего воспитанника… сына, тебе делает пропозицию. Хочешь ли ты или нет быть женою князя Анатоля Курагина? Ты говори: да или нет! – закричал он, – а потом я удерживаю за собой право сказать и свое мнение. Да, мое мнение и только свое мнение, – прибавил князь Николай Андреич, обращаясь к князю Василью и отвечая на его умоляющее выражение. – Да или нет?
– Мое желание, mon pere, никогда не покидать вас, никогда не разделять своей жизни с вашей. Я не хочу выходить замуж, – сказала она решительно, взглянув своими прекрасными глазами на князя Василья и на отца.
– Вздор, глупости! Вздор, вздор, вздор! – нахмурившись, закричал князь Николай Андреич, взял дочь за руку, пригнул к себе и не поцеловал, но только пригнув свой лоб к ее лбу, дотронулся до нее и так сжал руку, которую он держал, что она поморщилась и вскрикнула.
Князь Василий встал.
– Ma chere, je vous dirai, que c'est un moment que je n'oublrai jamais, jamais; mais, ma bonne, est ce que vous ne nous donnerez pas un peu d'esperance de toucher ce coeur si bon, si genereux. Dites, que peut etre… L'avenir est si grand. Dites: peut etre. [Моя милая, я вам скажу, что эту минуту я никогда не забуду, но, моя добрейшая, дайте нам хоть малую надежду возможности тронуть это сердце, столь доброе и великодушное. Скажите: может быть… Будущность так велика. Скажите: может быть.]
– Князь, то, что я сказала, есть всё, что есть в моем сердце. Я благодарю за честь, но никогда не буду женой вашего сына.
– Ну, и кончено, мой милый. Очень рад тебя видеть, очень рад тебя видеть. Поди к себе, княжна, поди, – говорил старый князь. – Очень, очень рад тебя видеть, – повторял он, обнимая князя Василья.
«Мое призвание другое, – думала про себя княжна Марья, мое призвание – быть счастливой другим счастием, счастием любви и самопожертвования. И что бы мне это ни стоило, я сделаю счастие бедной Ame. Она так страстно его любит. Она так страстно раскаивается. Я все сделаю, чтобы устроить ее брак с ним. Ежели он не богат, я дам ей средства, я попрошу отца, я попрошу Андрея. Я так буду счастлива, когда она будет его женою. Она так несчастлива, чужая, одинокая, без помощи! И Боже мой, как страстно она любит, ежели она так могла забыть себя. Может быть, и я сделала бы то же!…» думала княжна Марья.


Долго Ростовы не имели известий о Николушке; только в середине зимы графу было передано письмо, на адресе которого он узнал руку сына. Получив письмо, граф испуганно и поспешно, стараясь не быть замеченным, на цыпочках пробежал в свой кабинет, заперся и стал читать. Анна Михайловна, узнав (как она и всё знала, что делалось в доме) о получении письма, тихим шагом вошла к графу и застала его с письмом в руках рыдающим и вместе смеющимся. Анна Михайловна, несмотря на поправившиеся дела, продолжала жить у Ростовых.
– Mon bon ami? – вопросительно грустно и с готовностью всякого участия произнесла Анна Михайловна.
Граф зарыдал еще больше. «Николушка… письмо… ранен… бы… был… ma сhere… ранен… голубчик мой… графинюшка… в офицеры произведен… слава Богу… Графинюшке как сказать?…»
Анна Михайловна подсела к нему, отерла своим платком слезы с его глаз, с письма, закапанного ими, и свои слезы, прочла письмо, успокоила графа и решила, что до обеда и до чаю она приготовит графиню, а после чаю объявит всё, коли Бог ей поможет.
Всё время обеда Анна Михайловна говорила о слухах войны, о Николушке; спросила два раза, когда получено было последнее письмо от него, хотя знала это и прежде, и заметила, что очень легко, может быть, и нынче получится письмо. Всякий раз как при этих намеках графиня начинала беспокоиться и тревожно взглядывать то на графа, то на Анну Михайловну, Анна Михайловна самым незаметным образом сводила разговор на незначительные предметы. Наташа, из всего семейства более всех одаренная способностью чувствовать оттенки интонаций, взглядов и выражений лиц, с начала обеда насторожила уши и знала, что что нибудь есть между ее отцом и Анной Михайловной и что нибудь касающееся брата, и что Анна Михайловна приготавливает. Несмотря на всю свою смелость (Наташа знала, как чувствительна была ее мать ко всему, что касалось известий о Николушке), она не решилась за обедом сделать вопроса и от беспокойства за обедом ничего не ела и вертелась на стуле, не слушая замечаний своей гувернантки. После обеда она стремглав бросилась догонять Анну Михайловну и в диванной с разбега бросилась ей на шею.