Дараган, Фёдор Иванович

Фёдор Иванович Дараган
Дата рождения	1815(1815)
Дата смерти	3 апреля 1874(1874-04-03)
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	артиллерия, пехота
Звание	генерал-майор
Командовал	Суздальский пехотный полк, войска Орловской губернии
Сражения/войны	Кавказская война, Крымская война
Награды и премии	Орден Святой Анны 3-й ст. (1845), Орден Святого Владимира 4-й ст. (1854), Золотое оружие «За храбрость» (1855), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1855), Орден Святого Владимира 3-й ст. (1855), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1868), Орден Святой Анны 1-й ст. (1870)

Фёдор Иванович Дараган (1815—1874) — генерал-майор, Орловский губернский воинский начальник.

Биография

Родился в 1815 году, происходил из дворян Полтавской губернии. Образование получил в Московском кадетском корпусе, из которого 13 декабря 1833 года выпущен прапорщиком в конно-артиллерийскую № 21 батарею.

Значительную часть своей службы провёл на Кавказе, где неоднократно принимал участие в делах с горцами. За отличия был в 1845 году награждён орденом св. Анны 3-й степени с мечами и бантом, в 1847 году получил чин подполковника и в 1851 году был произведён в полковники.

Назначенный в 1854 году командиром Суздальского пехотного полка Дараган с ним выступил на Дунайский театр военных действий против турок и находился при осаде Силистрии, за отличие был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. Кампанию 1855 года Дараган провёл в рядах гарнизона осаждённого англо-французами Севастополя. 20 августа 1855 года он был пожалован золотой полусаблей с надписью «За храбрость» и 26 ноября 1855 года награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 9662 по кавалерскому списку Григоровича — Степанова). Кроме того, за Севастопольскую оборону Дараган получил орден св. Владимира 3-й степени с мечами (в 1855 году).

С 1863 года Дараган числился по запасным войсками и по армейской пехоте, в 1864 году назначен Орловским губернским воинским начальником и 4 апреля 1865 года произведён в генерал-майоры. Среди прочих наград он имел ордена св. Станислава 1-й степени (1868 год) и св. Анны 1-й степени с мечами (1870 год).

Скончался 3 апреля 1874 года.

Его братья: Дмитрий (генерал от инфантерии, командир лейб-гвардии Волынского полка) и Михаил (генерал-майор, участник Кавказской войны).

Источники

• Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том II. Л—Я. М., 2009
• Ежегодник русской армии на 1875 год. Часть II. СПб., 1875
• Исмаилов Э. Э. Золотое оружие с надписью «За храбрость». Списки кавалеров 1788—1913. М., 2007
• Список генералам по старшинству. Исправлено по 1 апреля. СПб., 1872
• Степанов В. С., Григорович П. И. В память столетнего юбилея императорского Военного ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия. (1769—1869). СПб., 1869

Отрывок, характеризующий Дараган, Фёдор Иванович

Наташа рассказывала, что первое время была опасность от горячечного состояния и от страданий, но в Троице это прошло, и доктор боялся одного – антонова огня. Но и эта опасность миновалась. Когда приехали в Ярославль, рана стала гноиться (Наташа знала все, что касалось нагноения и т. п.), и доктор говорил, что нагноение может пойти правильно. Сделалась лихорадка. Доктор говорил, что лихорадка эта не так опасна.
– Но два дня тому назад, – начала Наташа, – вдруг это сделалось… – Она удержала рыданья. – Я не знаю отчего, но вы увидите, какой он стал.
– Ослабел? похудел?.. – спрашивала княжна.
– Нет, не то, но хуже. Вы увидите. Ах, Мари, Мари, он слишком хорош, он не может, не может жить… потому что…


Когда Наташа привычным движением отворила его дверь, пропуская вперед себя княжну, княжна Марья чувствовала уже в горле своем готовые рыданья. Сколько она ни готовилась, ни старалась успокоиться, она знала, что не в силах будет без слез увидать его.
Княжна Марья понимала то, что разумела Наташа словами: сним случилось это два дня тому назад. Она понимала, что это означало то, что он вдруг смягчился, и что смягчение, умиление эти были признаками смерти. Она, подходя к двери, уже видела в воображении своем то лицо Андрюши, которое она знала с детства, нежное, кроткое, умиленное, которое так редко бывало у него и потому так сильно всегда на нее действовало. Она знала, что он скажет ей тихие, нежные слова, как те, которые сказал ей отец перед смертью, и что она не вынесет этого и разрыдается над ним. Но, рано ли, поздно ли, это должно было быть, и она вошла в комнату. Рыдания все ближе и ближе подступали ей к горлу, в то время как она своими близорукими глазами яснее и яснее различала его форму и отыскивала его черты, и вот она увидала его лицо и встретилась с ним взглядом.
Он лежал на диване, обложенный подушками, в меховом беличьем халате. Он был худ и бледен. Одна худая, прозрачно белая рука его держала платок, другою он, тихими движениями пальцев, трогал тонкие отросшие усы. Глаза его смотрели на входивших.
Увидав его лицо и встретившись с ним взглядом, княжна Марья вдруг умерила быстроту своего шага и почувствовала, что слезы вдруг пересохли и рыдания остановились. Уловив выражение его лица и взгляда, она вдруг оробела и почувствовала себя виноватой.
«Да в чем же я виновата?» – спросила она себя. «В том, что живешь и думаешь о живом, а я!..» – отвечал его холодный, строгий взгляд.
В глубоком, не из себя, но в себя смотревшем взгляде была почти враждебность, когда он медленно оглянул сестру и Наташу.
Он поцеловался с сестрой рука в руку, по их привычке.
– Здравствуй, Мари, как это ты добралась? – сказал он голосом таким же ровным и чуждым, каким был его взгляд. Ежели бы он завизжал отчаянным криком, то этот крик менее бы ужаснул княжну Марью, чем звук этого голоса.
– И Николушку привезла? – сказал он также ровно и медленно и с очевидным усилием воспоминанья.
– Как твое здоровье теперь? – говорила княжна Марья, сама удивляясь тому, что она говорила.
– Это, мой друг, у доктора спрашивать надо, – сказал он, и, видимо сделав еще усилие, чтобы быть ласковым, он сказал одним ртом (видно было, что он вовсе не думал того, что говорил): – Merci, chere amie, d'etre venue. [Спасибо, милый друг, что приехала.]
Княжна Марья пожала его руку. Он чуть заметно поморщился от пожатия ее руки. Он молчал, и она не знала, что говорить. Она поняла то, что случилось с ним за два дня. В словах, в тоне его, в особенности во взгляде этом – холодном, почти враждебном взгляде – чувствовалась страшная для живого человека отчужденность от всего мирского. Он, видимо, с трудом понимал теперь все живое; но вместе с тем чувствовалось, что он не понимал живого не потому, чтобы он был лишен силы понимания, но потому, что он понимал что то другое, такое, чего не понимали и не могли понять живые и что поглощало его всего.