Декуть-Малей, Лука Николаевич
Лука Николаевич Декуть-Малей (1 октября 1888, Слоним, Слонимский уезд, Гродненская губерния, Российская империя — 20 января 1955, Гданьск, Польская народная республика) — российский и польский белорусский религиозный и общественный деятель, баптистский проповедник, издатель, переводчик религиозных текстов. Член Белорусской партии социалистов-революционеров (БПСР).
Происходил из семьи учителей. Мать — Мария из Тарасевичей, отец Николай. В четыре года остался без родителей[1]. До 16 лет воспитывался в семье педагогов Фунтов[2]. Окончил Слонимскую среднюю школу, в 1906 году — учительскую семинарию. После её окончания работал учителем, затем инспектором народного образования. Служил в составе российской императорской армии в Белостоке, где встретился с верующими евангельско-баптистского вероисповедания, стал посещать их молитвенные собрания. В ночь с 31 декабря 1911 на 1 января 1912 года в Белостоке на реке Супрасль принял водное крещение по баптистскому обряду. Водное крещение провёл пресвитер Белостокской церкви Роман Хомяк.
В 1912 (или начале 1913 года) начал проповедовать, за что был арестован в Лыскове (Пружанский район) и доставлен в тюрьму в Брест. В 1913 году стал студентом первых библейских курсов евангельских христиан в Санкт-Петербурге, которые вёл И. С. Проханов. В 1915 году поступил учиться в духовную семинарию. После 1916 или 1917 года занялся пастырской работой в Гродно. В конце 1918 года был назначен литовским правительством комиссаром крейза Крынки — Луна[3]. Участвовал в Гродненском белорусском крестьянском съезде 15—16 декабря 1918 года, на котором был избран в Гродненскую уездную раду и оргкомитет по созыву Краевого белорусского съезда. Приезжал в Гродно из Крынок 30 декабря 1918 и 16 января 1919 года.
Состоял членом Комитета национального возрождения Белоруссии, клуба «Белорусская хатка». Был арестован польскими властями 13 февраля 1919 года за выступления от имени литовского государства, вскоре выпущен и вновь арестован в апреле 1919 года. Являлся одним из инициаторов создания Общества белорусской молодёжи в мае 1919 года, являлся казначеем организации и актёром её драматической секции. 26 марта вместе с П. Алексюком участвовал в белорусско-польских переговорах в Гродно. С июля 1919 года был председателем Гродненской центральной белорусской учительской рады, с июня 1920 года — Гродненской белорусской школьной рады. Входил в состав президиума Центральной белорусской школьной рады в Минске. Возглавлял белорусский детский приют. Осенью 1919 года окончил белорусские учительские курсы в Вильнюсе, тогда же сменил П. Алексюка в составе Гродненской городской рады. В середине ноября 1919 года направил в Вильнюс протест от имени гродненских белорусских организаций против литовских посягательств на Городненщину.
20 ноября 1919 года А. Луцкевич передал при встрече Юзефу Пилсудскому собранные Декуть-Малеем материалы о препятствиях, чинимых польскими властями в открытии белорусских школ на Гродненщине. 29 ноября 1919 года получил от Луцкевича для белорусских организаций Гродненщины 25 тысяч марок. Тогда же, возможно, переболел тифом и был арестован в третий раз.
В начале 1920 года стал членом Гродненского БНК. 19 июля 1920 года, во время эвакуации поляков из Гродно, В. Ивановский выдал ему из Центральной кассы БНР 2 тысячи марок денежного кредита. В конце июля — августе 1920 года был руководителем подотделов яслей и приютов при отделе социального обеспечения Гродненского ревкома. Обвинялся Е. Антоновым в коррупции и присвоении денег. По данным В. Шалешки, возглавлял гродненских баптистов и даже выпускал собственный баптистский печатный орган на белорусском языке. Летом 1921 года был снова арестован и вывезен в Белостокскую тюрьму. С 1921 года состоял членом Белорусского общества помощи жертвам войны.
С конца 1921 года жил в Бресте, куда был выслан польскими властями. Начал проповедовать в округе и создал общину евангельских христиан-баптистов в городе. Ещё с 1920 года сотрудничал с Грегором — руководителем баптистской миссии в Лодзи. В мае 1922 года крестил деятеля «Зелёного дуба» Владимира Ксяневича, известного под прозвищем «Грач». В 1920—1924 годах перевёл с польского и русского языков 17 религиозных брошюр на белорусский язык, в том числе вместе с А. Луцкевичем издал в 1931 году «Новый Завет и Псалмы» (были изданы в Хельсинки). В декабре 1927 года открыл молитвенный дом, при котором организовал портновские и пчеловодческие курсы. Позже там же открыл детский приют и воскресную школу. Перед Второй мировой войной пропагандировал идеи баптистской общины на территории Западной Белоруссии, особенно среди учащихся гимназий Бреста, Вильно, Молодечно, Новогрудки и других городов, опекал бедных учащихся. Редактировал «Белорусскую болонку» в баптистском журнале «Маяк». Занимался благотворительной деятельностью.
19 июня 1941 года был арестован в Бресте органами НКВД и приговорён к смертной казни. Освобождён после оккупации города войсками нацистской Германии. В годы войны был пресвитером белорусских баптистов на оккупированной территории Белоруссии. В 1942 году издал в Минске молитвенник на белорусском языке. В 1943 году за помощь местным евреям был выслан немецкими властями в лагерь труда в Липянах около Щецина. В июне 1944 года участвовал во II Всебелорусском конгрессе.
В 1944—1945 годах, покинув Белоруссию, жил в Германии, с 1946 года поселился в Польше: сначала в Белостоке, затем переехал в Гданьск. С марта 1947 по март 1949 года был баптистским проповедником и окружным пресвитером в Гданьске. Умер в этом же городе. В его честь названа одна из центральных улиц Гданьска.
Напишите отзыв о статье "Декуть-Малей, Лука Николаевич"
Примечания
- ↑ [library.by/portalus/modules/belarus/readme.php?subaction=showfull&id=1045495781&archive=refhis1126089824&start_from=&ucat=1& Дзекуць-Малей Лука Николаевич (проповедник)] Library.by
- ↑ Сяргей ЧЫГРЫН. [www.gs.by/ru/123/10/5609/%D0%9D%D0%B0-%D0%91%D0%B5%D0%BB%D0%B0%D1%81%D1%82%D0%BE%D1%87%D1%87%D1%8B%D0%BD%D0%B5-%D0%BF%D0%B0%D0%BC%D1%8F%D0%BD%D1%83%D0%BB%D1%96-%D0%BD%D0%B0%D1%88%D0%B0%D0%B3%D0%B0-%D0%B7%D0%B5%D0%BC%D0%BB%D1%8F%D0%BA%D0%B0.htm На Беласточчыне памянулі нашага земляка], Газета Слонімская (30.03.2011). Проверено 30 августа 2013.
- ↑ [kamunikat.org/naviny.html?artid=343 Пра асобу Лукаша Дзекуць-Малея гутарылі ў Крынках] Kamunikat
Ссылки
- [slounik.org/146833.html Дзекуць-Малей Лукаш]
- [belreform.org/pratest/hlahouskaja.php Алена Глагоўская — «…Хоць бы і памёр, жыць будзе». Пра Лукаша Дзекуць-Малея (1888—1955)]
Отрывок, характеризующий Декуть-Малей, Лука Николаевич
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
