Гродненская губерния
| Губерния Российской империи | |||||
| |||||
| Страна | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Адм. центр | |||||
| Население (1901) |
1 631 645 чел. | ||||
| Плотность |
чел/км² | ||||
| Площадь | |||||
| Дата образования |
1801 | ||||
|
| |||||
| |||||
Гродненская губерния — одна из северо-западных губерний Российской империи с центром в городе Гродно. В настоящее время большая часть территории находится в составе Белоруссии, меньшая — в составе Польши, незначительная часть на территории Литвы (Друскеники-Друскининкай) и Украины.
Содержание
История
В 1501 году при административном делении Великого княжества Литовского на воеводства северо-западная часть Гродненской губернии принадлежала Трокскому воеводству, северо-восточная — Новогрудскому, а южная составляла первоначально Наревское, а с 1520 года Подлясское воеводство, которое в 1596 году образовало Брестское воеводство.
Это административное деление сохранилось до третьего раздела Речи Посполитой в 1795 году. Из части, перешедшей к Российской империи в 1795 году, была образована с 1796 года Слонимская губерния в составе 8 уездов: Слонимского, Новогрудского, Гродненского, Волковыского, Брестского, Кобринского, Пружанского и Лидского. Через год, в 1797 году, Слонимская губерния соединена была с Виленской, под названием Литовской губернии, а через пять лет, по указу 1801 года, отделена в прежнем составе от Виленской, с переименованием в Гродненскую.
В таком виде она просуществовала 40 лет до присоединения к ней в 1842 году Белостокской области, заключавшей 4 уезда: Белостокский, Сокольский, Бельский и Дрогичинский, причём последний соединён был с Бельским в один уезд; Лидский уезд отошёл к Виленской губернии, а Новогрудский — к Минской.
География
Расположена была между 51°30' — 54°3' с. ш. и 26°44'— 30°16' в. д.; граничит: к северу — с Виленской губернии, к востоку — с Минской, к югу — с Волынской и к западу и северо-западу — с Привислянским краем, от которого отделяется pp. Неманом, Бобром, Наревом, Лизой, Нурпом и Западным Бугом.
По занимаемому пространству в 33 979 квадратных вёрст принадлежала к числу наименьших губерний в России.
Вся поверхность средней, а в особенности южной части Гродненской губернии представляет сплошную равнину и только северная и северо-восточная части губернии несколько волнисты, впрочем, с пологими холмами, не превышающими 924 футов над уровнем моря — у фольварка Тарасовец Слонимского уезда.
По строению своей почвы Гродненская губерния принадлежит преимущественно к системе средне- и нижнетретичной и только по Неману, а частью, ограниченными местами — в уездах Белостокском, Бельском и Брестском — встречается меловая формация с остатками в ней белемнитов. По Западному Бугу — преобладает гранит, переходящий ниже в гнейс. В балках по р. Лососне и около Гродно встречается торфяной уголь, а также во многих местах — месторождения озерных и болотных железных руд. Наиболее распространенные по всей губернии почвы: песчаная с большей или меньшей примесью глины или перегноя, супесчаная и суглинистая занимают более 5/7 частей всего пространства губернии. Сыпучие пески встречаются наиболее часто в северной части Гродненского уезда, а в других уездах — по течению рек Нарева, Нурца, Зап. Буга и Лесне. Песчано-каменистая почва занимает около четверти всего пространства уездов Сокольского и Белостокского. Чёрные почвы (лесная и болотная) имеют относительно небольшое распространение, занимая до 140 000 десятин, в уездах Гродненском, Пружанском, в средней части Брестского и на северо-западе Кобринского. Почвы — подзолистая (77 600 десятин), торфяная (3320 десятин) и болотистая (196 000 десятин) наиболее распространены в южной части губернии, причём торфяные залежи встречаются во всех уездах, за исключением Пружанского; их глубина местами доходит до 2-3 аршин; они отчасти разрабатываются местным населением.
Большая часть Гродненской губернии лежит на окраине Балтийского бассейна и только юго-восточной своей частью принадлежит Черноморскому; губ. удовлетворительно орошена водами. Неман, войдя с запада в пределы губернии, первоначально течёт по незначительной части Слонимского и Волковыского уездов, а затем прорезывает весь Гродненский уезд. Длина течения реки по губернии до 140 вёрст, ширина её от 20 до 110 сажень, глубина от 3 до 12 футов при незначительном падении реки от 1 до 1,5 футов на версту; замерзает река 9 декабря, а вскрывается 28 марта; свободна от льда 256 дней (у Гродно). Неман судоходен на всем пространстве, но правильному судоходству препятствуют мели. Река имеет большое значение для местного торгового движения, чему способствуют искусственные соединения — каналом Огинским притока её р. Щары с р. Ясельдой, впадающей в Припять, и с Западн. Бугом — Августовским каналом. Левые притоки Немана значительнее правых; их 13, и наиболее важны: Щара, течёт в пределах губернии до 207 вёрст, принимая сплавные реки — Лохозву (86 вёрст), Гривду (100 вёрст) и Нессу (84 вёрст); менее значительные левые притоки Немана: Зельва (150 вёрст), Кан (100 вёрст), Свислочь (120 вёрст) и Лососна (55 вёрст). Из 8 правых притоков наиболее значительны: Котора с притоком Пыррой и Исса. Р. Нарев, вытекает из болот Пружанского уезда, длина течения 248 вёрст, принимает справа: Супрасль (95 вёрст) и Бобр (170 вёрст) с притоками — Сидрянкой, Лососной и Бржезовкой; приняв реку Бобр, Нарев становится судоходным; левые его притоки незначительны. Западный Буг принадлежит только правым берегом на протяжении 252 вёрст Гродненской губернии, отделяя её от Привислянского края. Посредством Днепровско-Бугского канала, соединяющего р. Муховец с р. Ниной, входит в водную систему Днепра и Вислы. З. Буг принимает в пределах губернии 11 притоков, из которых главнейшие с правой стороны: Муховец (83 вёрст.) с притоком Рытой, Лесна (100 вёрст.), Нурец и Пульва; из них последняя и Муховец — судоходны. Ясельда, левый приток Припяти, берет начало в обширных болотах на западной границе Волковыского уезда; длина течения её в пределах губернии 130 вёрст; наиболее важен правый приток — р. Пина.
Озёр много, но они не велики. Некоторые из озёр, как, например, Задубенское, Белое, Молочное и Лот, соединённые между собой и с вершиной р. Пырры природными и искусственными водными каналами (Тизенгаузенским или Королевским), представляют удобные сплавные пути. Все вообще водные пути в Гродненской губернии принадлежат к западной системе искусственного водяного сообщения, связывающего Балтийское море с Чёрным, причём все протяжение судоходных путей в пределах губернии составляет около 1400 вёрст. Наиболее важные пристани заходятся на р. Немане — в г. Гродно и в мест. Мостах; на р. Щаре — в г. Слониме, на р. Бобре — в зашт. г. Гониондзах; на Западном Буге — в г. Брест-Литовске, на Муховце — в г. Кобрине. Судоходство по Неману, а равно и сплав по другим водным путям, начинается со второй половины апреля, а оканчивается в октябре. Суда, плавающие по речкам Гродненской губернии, носят названия: витин, поднимающих грузы до 14000 пудов, барок — до 5000 пудов, бердин — до 4000 пудов, габар (железные) до 1500 пудов; более мелкие суда: дубассы, лигивы, комыги, или полубарки, лодки, боты и т. д. Болота занимают до 1/15 части всего пространства губернии. Наиболее болотистые местности находятся: в пущах Беловежской и Гродненской, при слиянии Бобра с Наревом, по течению рек Муховца, Нарева, Нурца и др. Непроходимые болота тянутся по левому берегу р. Пины, в Кобринском уезде, имея до 70 вёрст длины и от 6 до 30 вёрст ширины; замечательно по величине Пиотковское болото в 22 кв. вёрст, лежащее между pp. Наревом и Лизой. Имеющиеся в губернии минеральные источники, солёно-бромистые, Друскеники, пользуются обширной известностью.
Климат губернии умеренный; ни сильных жаров, ни жестоких, продолжительных морозов не бывает. По наблюдениям в Белостоке, Гродно, Свислоче и Брест-Литовске, средняя температура года — 6°,3. Из ветров преобладает западное направление; число дней с осадками 145 при среднем годовом количестве выпадающей влаги около 500 мм. Вся лесная площадь занимает почти 18 % пространства губернии, а именно 484000 дес., и под искусственными насаждениями — 1584 дес. В лесах преобладают сосна и ель; затем, местами чистыми насаждениями встречаются дуб, береза, осина, ольха; ещё реже попадаются граб, вяз, ясень и клён; опушки леса состоят иногда из орешника, дикой яблони, груши и проч. Мачтовых деревьев очень мало; строевого и товарного леса достаточно, и он сплавляется отчасти в Пруссию и Привислянский край. Леса по Западному Бугу ценятся выше лесов неманских; наиболее богаты лесами уезды Гродненский, Пружанский и Слонимский; а из лесных дач замечательны пущи Беловежская и Гродненская.
Губерния разделена на 9 уездов: Гродненский, Сокольский, Белостокский, Бельский, Брестский, Кобринский, Пружанский, Волковыский и Слонимский; 39 станов, 185 волостей, 2233 сельских обществ с 7992 селениями крестьян в 112 663 двора; 16 заштатных городов и 62 местечка.
В числе учебных заведений находилось: 5 среднеучебных с 1206 учащимися; 6 уездных училищ с 390 уч.; 38 приходских школ с 2529 уч.; 300 народных школ министерства народного просвещения с 19 645 уч.; 1 духовное училище с 158 уч.; 556 церковно-приходских школ и школ грамотности с 8445 уч.; 21 частных училищ и школ с 1402 уч.; 3 специальные учебные заведения с 219 уч.; 237 еврейских учебных заведений с 5047 уч. Число библиотек при школах показано 78 с 11190 том. книг. В крестьянском населении одна школа приходилась на 1061 души об. п. и один учащийся на 33,5 души. 87 больничных заведений гражданского ведомства с 812 кроватями; в том числе сельских лечебниц 17 при 102 кроватях и 36 врачебных приёмных покоев; лечебных заведений военного ведомства 47 с 1450 кроватями; врачей гражданского ведомства 129, военного — 87.
Административное деление
Первоначально губерния делилась на 8 уездов: Брестский, Волковысский, Гродненский, Кобринский, Лидский, Новогрудский, Пружанский и Слонимский. В 1843 году из упразднённой Белостокской области в Гродненскую губернию были переданы Белостокский, Бельский и Сокольский уезды. Одновременно Лидский уезд отошёл Виленской губернии, а Новогрудский — Минской.
В начале XX века в состав губернии входило 9 уездов:
| № п/п | Уезд | Уездный город | Площадь, кв.вёрст |
Население, чел. |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Белостокский | г. Белосток (56 629 чел.) | 2551,8 | 187 531 (1889) |
| 2 | Бельский | г. Бельск (7012 чел.) | 3130,3 | 175 855 (1889) |
| 3 | Брестский | г. Брест-Литовск (41 615 чел.) | 4299,7 | 193 851 (1889) |
| 4 | Волковысский | г. Волковыск (7071 чел.) | 3358,0 | 125 817 (1889) |
| 5 | Гродненский | г. Гродно (49 952 чел.) | 3770,0 | 137 779 (1891) |
| 6 | Кобринский | г. Кобрин (8998 чел.) | 4645,3 | 159 209 (1894) |
| 7 | Пружанский | г. Пружаны (7634 чел.) | 3659,4 | 139 879 (1897) |
| 8 | Слонимский | г. Слоним (15 893 чел.) | 6359,2 | 233 506 (1897) |
| 9 | Сокольский | г. Соколка (7595 чел.) | 2290,0 | 113 746 (1897) |
В 1920 году территория губернии отошла Польше.
Население
Население губернии в 1891 году простиралось до 1 509 728 душ (776 191 муж. и 733 837 жен.); в том числе: дворян потомственных 10 977, личных 2909, духовенства православного белого 2310, монашествующего 55, католического 124, протестантского 20, иудейского 439, магометанского 11, граждан потомственных и личных 876, купцов 2876, мещан 389 249, цеховых 14 437, крестьян 940 856, колонистов 7088, однодворцев 48, регулярных войск 39911, бессрочноотпускных — 49 330, отставных нижних чинов 26 339, солдатских детей 14 341, иностранных подданных 6239.
Браков заключено 12 581, род. 62 180, умерло 38 812. Всех учебных заведений было в 1891 году 1167 с 39 041 учащимися, в том числе девочек 5579.
Национальный состав
В 1897 году[1]:
| Уезд | белорусы | украинцы | евреи | поляки | русские | литовцы | немцы |
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Губерния в целом | 44,0 % | 22,6 % | 17,4 % | 10,1 % | 4,6 % | … | … |
| Белостокский | 26,1 % | … | 28,3 % | 34,0 % | 6,7 % | … | 3,6 % |
| Бельский | 4,9 % | 39,1 % | 14,9 % | 34,9 % | 5,9 % | … | … |
| Брестский | 1,8 % | 64,4 % | 20,8 % | 3,9 % | 8,1 % | … | … |
| Волковысский | 82,4 % | … | 12,4 % | 2,1 % | 2,3 % | … | … |
| Гродненский | 65,7 % | … | 19,9 % | 5,7 % | 6,2 % | 1,4 % | … |
| Кобринский | … | 79,6 % | 13,7 % | 2,2 % | 3,1 % | … | … |
| Пружанский | 75,5 % | 6,7 % | 12,8 % | 1,4 % | 3,0 % | … | … |
| Слонимский | 80,7 % | … | 15,2 % | 1,6 % | 2,1 % | … | … |
| Сокольский | 83,8 % | … | 12,2 % | 1,2 % | 1,8 % | … | … |
Дворянские роды
Жоховские, Забелло, Йодко, Кандыба, Карсницкие, Келчевские, Клечковские, Козерадские.
Религия
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этом разделе не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 16 ноября 2012 года. |
- православные — 827.724
- католики — 384.696
- иудеи — 281.303
- протестанты — 13.067
- магометане — 3.238
Преобладающее население — главным образом белорусы, составляющее около 54 %; евреи, появившиеся здесь, как полагают, в первой половине XII века, составляют до 19 %; поляков (преимущественно мазуров) немногим более 20 %, преимущественно в юго-зап. уездах, в особенности Белостокском и Бельском. Литовцы в числе нескольких тысяч человек живут в северной части губернии. Татары, переселенные в Литву великим князем Витовтом между 1395-98 гг., ныне в числе 3273 д. об. п. встречаются всего чаще в Слонимском уезде. Значительная часть немцев живёт в присоединённой от Пруссии части Белостокской области. Небольшое число голландцев. Некоторыми показываются ещё бужане и ятвяги; но они совершенно слились с местным населением, от которого невозможно их отличить.
- православных — 4 монастыря, 490 церквей и 54 часовни
- иудейских — 57 синагог и 316 молитвенных домов (школ)
- католических — 2 монастыря, 92 костела, 58 каплиц
- протестантских — 7 церквей и 6 молитвенных домов
- мусульманских — 3 мечети
Экономика
Сельское хозяйство
Земледелие составляет главное занятие большей части населения.
Из 3 574 746 десятин земли в крестьяском владении в 1890 году было 1 498 902 десятин, то есть 42,2 % всего пространства губернии (на душу по 2,3 десятины); в том числе под усадьбами — 50 521, пахотной земли — 862 078, луговой — 241 118, пастбищ — 170 327, леса — 44 994, неудобной — 129 863. Преобладает трёхпольная система; местами встречается двухпольная и, как исключение, многопольная. Урожай хлебов в основном средний; безусловные неурожаи — большая редкость в Гродненской губернии. Много сеют картофеля благодаря песчаной почве и значительному требованию на винокуренные заводы. Хлебозапасных магазинов 2122 с запасом хлеба озимого 281 177 и ярового 138 860 четвертей. Сословный продовольственный капитал, образованный в 1868 году, составляет всего 47 753 руб. Скотоводство не составляет отдельной отрасли сельского хозяйства. В 1891 году числилось лошадей — 176 245, рогатого скота — 484 107, овец простых — 591 691, тонкорунных — 93 522, коз — 3642, ослов и мулов — 28, свиней — 320 701. На 100 д. населения приходится около 12 лошадей и 32 головы рогатого скота, а на 100 десятин земли — около 5 лошадей и около 14 голов рогатого скота. Тонкорунные овцы разводятся преимущественно помещиками; шерсть поступает на местные суконные фабрики. Частных конских заводов 13.
Из других сельских занятий наиболее распространены садоводство и огородничество — в уездах Бельском и Белостокском; хотя при редком имении не имеется фруктового сада, но эта отрасль хозяйства ныне сильно запущена. Табаководство незначительно; разводится преимущественно махорка; в 1890 году в губернии находилось 5995 табачных плантаций, занимавших всего 22,25 десятин, с которых собрано табаку только 1101 пуд.
Пчеловодство развито слабо и наиболее сосредоточено в Слонимском и Брестском уездах, где встречаются преимущественно бортневые ульи.
Лесные промыслы
Главный лесной промысел — рубка дров и леса, который сплавляется в Пруссию и в Привислянский край. Местами жгут уголь, занимаются смолокурением, сидкой дегтя и скипидара, наиболее в Слонимском уезде В Пружанском уезде делают деревянную посуду и колеса, в Бельском уезде — сани, ободья и дуги.
Промышленность
Фабричная промышленность прочно установилась в губ. в первой четверти настоящего столетия с появлением первых суконных и байковых фабрик, которых здесь числилось в 1815 году девять с производством на 300 000 руб. Число суконных фабрик увеличивается с проведением в 1832 году таможенной линии вдоль границ Царства Польского.
В 1843 году было уже 59 фабрик, обрабатывавших шерсть, с производством на 1 521 498 руб.
В 1891 году всех фабрик и заводов было 3022 с суммой производства на 7 545 216 руб. и 14 041 рабочих, в том числе мужчин 9660, женщин 3870 и малолетних 511. Заводов было 2709 при 4754 рабочих, с производством на 2 286 456 руб.; фабрик было 313 с производством на 5 258 760 руб. Первое место принадлежит суконным кортовым фабрикам, которых 146 при 4772 рабочих, с суммой производства в 3 306 837 руб.; в изделиях этого рода Гродненская губерния уступает только Московской и Симбирской. Товары её суконных фабрик требуются в Санкт-Петербург, Москву, Одессу, Варшаву и т. д., а частью идут даже за границу. Всего больше этих фабрик в Белостоке и его уезде. В последние годы, однако, заметно уменьшение суконно-кортового производства. Второе место принадлежит 13 табачным фабрикам, на которых при 2030 раб. выручено 814 517 руб. Затем идут 17 шерстяных фабрик с оборотом в 805 100 руб. при 390 раб.; 5 шелковых — 214 980 руб. при 237 раб., 12 прядильных — 102 165 руб. при 217 раб., и 2 ветошные — 94 800 при 106 раб.
Между заводами первое место занимают винокуренные и дрожжевые, числом 73, с производством безводного спирта на сумму 740 989 руб. при 540 рабочих. Пивоваренных заводов было 57 с 227 рабочими и с производством в 502 839 руб.; на 150 кирпичных заводах рабочих 478, сумма производства 81 789 руб.; на 1926 мукомольных заводах при 2139 рабочих выработано на 505 636 руб. Ремесленников 29 481, в том числе мастеров 20703, рабочих 5486 и учеников 3292; из ремесленников христиан было 12 220, евреев 17 183 и магометан 78, причём в городах христиане составляют 22 %, евреи 78 %, а в уездах — христиане 49 %, a евреи 51 % всех ремесленников.
Торговля и транспорт
Торговля развита, чему способствуют, кроме водяных, шоссейные пути сообщения и железные дороги: Санкт-Петербурго-Варшавская, Бресто-Граевская, Московско-Брестская, Белостокско-Барановичская, Бресто-Брянская.
Железнодорожные линии Бресто-Холмская, Варшаво-Тереспольская и Вильно-Ровенская касаются лишь краев губернии.
Посредниками в торговле, кроме губернского и уездных городов, служат местечки и заштатные города: Луна, Мосты, Зельва, Высоко-Литовск, Цеханович и др. Торговля губ. тяготеет наиболее к Привислянскому краю. Отпускаются за границу преимущественно лес и зерновой хлеб.
В 1889 году по бассейну р. Немана прибыло грузов, в тысяч пудов, 721, отправлено 13 303; по бассейну Вислы прибыло 59, отправлено 1364; по бассейну р. Днепра — отправлено 279. 59 ярмарок в 32 различных пунктах; большой роли в торгово-промышленном отношении они не играют.
Доходы всех городов Гродненской губернии составляли в 1889 году 403 484 руб., расходы — 400 783 руб.; капиталов городских показано всего только 16 367 руб., а долгу за городами числилось 207 981 руб.
Руководители губернии
Губернаторы
На протяжении существования губернии гродненскими губернаторами и исполняющими их обязанности были 36 человек, которые в большинстве своем являлись уроженцами коренных российских губерний: Рязанской, Новгородской, Петербургской, Тверской, Калужской, Костромской и др
Губернские предводители дворянства
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Бржостовский Михаил Иероним Станиславович | граф, действительный тайный советник | |
| Урсын-Немцевич Станислав Марцельевич | действительный статский советник | |
| Борейша Павел Михайлович | коллежский советник | |
| Панцержинский Людвиг Карлович | коллежский советник | |
| Мержевский Каликст Иосифович | | |
| Грабовский Казимир Иванович | граф | |
| Четвертынский Константин Антонович | князь, действительный статский советник | |
| Гоувальд | | |
| Заленский Карл Рафаилович | | |
| Вакансия | | |
| Пусловский Франд Адальбертович | надворный советник | |
| Ляхницкий Роман Антонович | гвардии поручик | |
| Незабытовский Степан Яковлевич | титулярный советник | |
| Оржешко Каликст Никодимович | в звании камер-юнкера, надворный советник | |
| Старжинский Виктор Станиславович | граф, отставной сотник, и. д. | |
| Крживицкий Юлиан Ксаверьевич | действительный статский советник | |
| Давыдов Владимир Александрович | камергер, действительный статский советник | |
| Урсын-Немцевич Иван Фаддеевич | в звании камер-юнкера, коллежский советник (тайный советник) | |
| Верёвкин Пётр Владимирович | в звании камер-юнкера, коллежский советник | |
| Вышеславцев Иван Михайлович | действительный статский советник | |
| Неверович Николай Григорьевич | надворный советник | |
Вице-губернаторы
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Берг Пётр Иванович | действительный статский советник | |
| Кожевников Лев Александрович | статский советник | |
| Бакеев Степан Васильевич | капитан-командор | |
| Андреевский Степан Семёнович | статский советник | |
| Богговут Владимир Фёдорович | статский советник | |
| Кирьянов | статский советник | |
| Бутовт-Андржейкович Михаил Фадеевич | статский советник | |
| Максимович Константин Осипович | коллежский советник | |
| Ходолей Григорий Павлович | статский советник | |
| Лашкарёв Григорий Сергеевич | статский советник | |
| Давыдов Сергей Иванович | князь, камергер, статский советник | |
| Сарди Михаил Сергеевич | коллежский советник | |
| Таубе Пётр Иванович | барон, коллежский советник | |
| Яневич-Яневский Феодосий Семёнович | коллежский советник | |
| Порай-Лонтковский Семён Онуфриевич | статский советник | |
| Рожнов Яков Петрович | действительный статский советник | |
| Оболенский Юрий Александрович | князь, коллежский советник | |
| Умястовский Эмилий-Цезарий Антонович | камер-юнкер, надворный советник, и. д. | |
| Беленков Георгий Евстратович | действительный статский советник | |
| Енакиев Валерий Александрович | действительный статский советник | |
| Ушаков Василий Семёнович | статский советник | |
| Искрицкий Иван Фёдорович | действительный статский советник | |
| Озеров Алексей Николаевич | действительный статский советник | |
| Добровольский Николай Александрович | статский советник | |
| Лишин Виктор Дмитриевич | камергер, статский советник | |
| Ознобишин Алексей Александрович | коллежский советник | |
| Столяров Владимир Владимирович | действительный статский советник | |
См. также
- Список дворянских родов Гродненской губернии
- История Белоруссии
- Список депутатов Государственной думы Российской империи от Гродненской губернии
Напишите отзыв о статье "Гродненская губерния"
Примечания
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_lan_97_uezd.php?reg=344 Демоскоп Weekly — Приложение. Справочник статистических показателей]
Литература
- [oldbooks.ax3.net/BookLibrary/11000-Grodnenskaya-gub.html Библиотека Царское Село, книги по истории Гродненской губернии (Памятные книжки), PDF]
Источник
- Гродненская губерния // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
-
Гродненская губерния: тематические медиафайлы на Викискладе - ЭСБЕ:Гродненская губерния
- [new.runivers.ru/maps/podratlas/21 Карта Гродненской губернии из «Атласа» А. А. Ильина 1876 года] (просмотр на движке Google на сайте runivers.ru)
- [boxpis.ru/gk-g/v3_3vall_google.php?u=wig_grodno&l=23.840846&b=53.677594&m=13&dl=00&db=00&nm=osm&nm2=ER3v&sw=2&em_ks=0&kml_n=1&kml_f=boxpis.ru/kml/t_u.kml&lang=ru Губерния на трёхверстной военно-топографической карте Европейской России.] (автоматизированный просмотр с современными картами и космическими снимками)
 |
Данные в этой статье приведены по состоянию на конец XIX века (требуется перевод в современные единицы измерения). Вы можете помочь, обновив информацию в статье.
|
 |
В тексте этой статьи используются сокращения, не входящие в список допустимых к использованию. Пожалуйста, оформите статью согласно общим правилам и указаниям.
|
Отрывок, характеризующий Гродненская губерния
Через минуту толстая большая фигура старика, в полной парадной форме, со всеми регалиями, покрывавшими грудь, и подтянутым шарфом брюхом, перекачиваясь, вышла на крыльцо. Кутузов надел шляпу по фронту, взял в руки перчатки и бочком, с трудом переступая вниз ступеней, сошел с них и взял в руку приготовленный для подачи государю рапорт.Беготня, шепот, еще отчаянно пролетевшая тройка, и все глаза устремились на подскакивающие сани, в которых уже видны были фигуры государя и Волконского.
Все это по пятидесятилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя, поправил шляпу и враз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Государь быстрым взглядом окинул Кутузова с головы до ног, на мгновенье нахмурился, но тотчас же, преодолев себя, подошел и, расставив руки, обнял старого генерала. Опять по старому, привычному впечатлению и по отношению к задушевной мысли его, объятие это, как и обыкновенно, подействовало на Кутузова: он всхлипнул.
Государь поздоровался с офицерами, с Семеновским караулом и, пожав еще раз за руку старика, пошел с ним в замок.
Оставшись наедине с фельдмаршалом, государь высказал ему свое неудовольствие за медленность преследования, за ошибки в Красном и на Березине и сообщил свои соображения о будущем походе за границу. Кутузов не делал ни возражений, ни замечаний. То самое покорное и бессмысленное выражение, с которым он, семь лет тому назад, выслушивал приказания государя на Аустерлицком поле, установилось теперь на его лице.
Когда Кутузов вышел из кабинета и своей тяжелой, ныряющей походкой, опустив голову, пошел по зале, чей то голос остановил его.
– Ваша светлость, – сказал кто то.
Кутузов поднял голову и долго смотрел в глаза графу Толстому, который, с какой то маленькою вещицей на серебряном блюде, стоял перед ним. Кутузов, казалось, не понимал, чего от него хотели.
Вдруг он как будто вспомнил: чуть заметная улыбка мелькнула на его пухлом лице, и он, низко, почтительно наклонившись, взял предмет, лежавший на блюде. Это был Георгий 1 й степени.
На другой день были у фельдмаршала обед и бал, которые государь удостоил своим присутствием. Кутузову пожалован Георгий 1 й степени; государь оказывал ему высочайшие почести; но неудовольствие государя против фельдмаршала было известно каждому. Соблюдалось приличие, и государь показывал первый пример этого; но все знали, что старик виноват и никуда не годится. Когда на бале Кутузов, по старой екатерининской привычке, при входе государя в бальную залу велел к ногам его повергнуть взятые знамена, государь неприятно поморщился и проговорил слова, в которых некоторые слышали: «старый комедиант».
Неудовольствие государя против Кутузова усилилось в Вильне в особенности потому, что Кутузов, очевидно, не хотел или не мог понимать значение предстоящей кампании.
Когда на другой день утром государь сказал собравшимся у него офицерам: «Вы спасли не одну Россию; вы спасли Европу», – все уже тогда поняли, что война не кончена.
Один Кутузов не хотел понимать этого и открыто говорил свое мнение о том, что новая война не может улучшить положение и увеличить славу России, а только может ухудшить ее положение и уменьшить ту высшую степень славы, на которой, по его мнению, теперь стояла Россия. Он старался доказать государю невозможность набрания новых войск; говорил о тяжелом положении населений, о возможности неудач и т. п.
При таком настроении фельдмаршал, естественно, представлялся только помехой и тормозом предстоящей войны.
Для избежания столкновений со стариком сам собою нашелся выход, состоящий в том, чтобы, как в Аустерлице и как в начале кампании при Барклае, вынуть из под главнокомандующего, не тревожа его, не объявляя ему о том, ту почву власти, на которой он стоял, и перенести ее к самому государю.
С этою целью понемногу переформировался штаб, и вся существенная сила штаба Кутузова была уничтожена и перенесена к государю. Толь, Коновницын, Ермолов – получили другие назначения. Все громко говорили, что фельдмаршал стал очень слаб и расстроен здоровьем.
Ему надо было быть слабым здоровьем, для того чтобы передать свое место тому, кто заступал его. И действительно, здоровье его было слабо.
Как естественно, и просто, и постепенно явился Кутузов из Турции в казенную палату Петербурга собирать ополчение и потом в армию, именно тогда, когда он был необходим, точно так же естественно, постепенно и просто теперь, когда роль Кутузова была сыграна, на место его явился новый, требовавшийся деятель.
Война 1812 го года, кроме своего дорогого русскому сердцу народного значения, должна была иметь другое – европейское.
За движением народов с запада на восток должно было последовать движение народов с востока на запад, и для этой новой войны нужен был новый деятель, имеющий другие, чем Кутузов, свойства, взгляды, движимый другими побуждениями.
Александр Первый для движения народов с востока на запад и для восстановления границ народов был так же необходим, как необходим был Кутузов для спасения и славы России.
Кутузов не понимал того, что значило Европа, равновесие, Наполеон. Он не мог понимать этого. Представителю русского народа, после того как враг был уничтожен, Россия освобождена и поставлена на высшую степень своей славы, русскому человеку, как русскому, делать больше было нечего. Представителю народной войны ничего не оставалось, кроме смерти. И он умер.
Пьер, как это большею частью бывает, почувствовал всю тяжесть физических лишений и напряжений, испытанных в плену, только тогда, когда эти напряжения и лишения кончились. После своего освобождения из плена он приехал в Орел и на третий день своего приезда, в то время как он собрался в Киев, заболел и пролежал больным в Орле три месяца; с ним сделалась, как говорили доктора, желчная горячка. Несмотря на то, что доктора лечили его, пускали кровь и давали пить лекарства, он все таки выздоровел.
Все, что было с Пьером со времени освобождения и до болезни, не оставило в нем почти никакого впечатления. Он помнил только серую, мрачную, то дождливую, то снежную погоду, внутреннюю физическую тоску, боль в ногах, в боку; помнил общее впечатление несчастий, страданий людей; помнил тревожившее его любопытство офицеров, генералов, расспрашивавших его, свои хлопоты о том, чтобы найти экипаж и лошадей, и, главное, помнил свою неспособность мысли и чувства в то время. В день своего освобождения он видел труп Пети Ростова. В тот же день он узнал, что князь Андрей был жив более месяца после Бородинского сражения и только недавно умер в Ярославле, в доме Ростовых. И в тот же день Денисов, сообщивший эту новость Пьеру, между разговором упомянул о смерти Элен, предполагая, что Пьеру это уже давно известно. Все это Пьеру казалось тогда только странно. Он чувствовал, что не может понять значения всех этих известий. Он тогда торопился только поскорее, поскорее уехать из этих мест, где люди убивали друг друга, в какое нибудь тихое убежище и там опомниться, отдохнуть и обдумать все то странное и новое, что он узнал за это время. Но как только он приехал в Орел, он заболел. Проснувшись от своей болезни, Пьер увидал вокруг себя своих двух людей, приехавших из Москвы, – Терентия и Ваську, и старшую княжну, которая, живя в Ельце, в имении Пьера, и узнав о его освобождении и болезни, приехала к нему, чтобы ходить за ним.
Во время своего выздоровления Пьер только понемногу отвыкал от сделавшихся привычными ему впечатлений последних месяцев и привыкал к тому, что его никто никуда не погонит завтра, что теплую постель его никто не отнимет и что у него наверное будет обед, и чай, и ужин. Но во сне он еще долго видел себя все в тех же условиях плена. Так же понемногу Пьер понимал те новости, которые он узнал после своего выхода из плена: смерть князя Андрея, смерть жены, уничтожение французов.
Радостное чувство свободы – той полной, неотъемлемой, присущей человеку свободы, сознание которой он в первый раз испытал на первом привале, при выходе из Москвы, наполняло душу Пьера во время его выздоровления. Он удивлялся тому, что эта внутренняя свобода, независимая от внешних обстоятельств, теперь как будто с излишком, с роскошью обставлялась и внешней свободой. Он был один в чужом городе, без знакомых. Никто от него ничего не требовал; никуда его не посылали. Все, что ему хотелось, было у него; вечно мучившей его прежде мысли о жене больше не было, так как и ее уже не было.
– Ах, как хорошо! Как славно! – говорил он себе, когда ему подвигали чисто накрытый стол с душистым бульоном, или когда он на ночь ложился на мягкую чистую постель, или когда ему вспоминалось, что жены и французов нет больше. – Ах, как хорошо, как славно! – И по старой привычке он делал себе вопрос: ну, а потом что? что я буду делать? И тотчас же он отвечал себе: ничего. Буду жить. Ах, как славно!
То самое, чем он прежде мучился, чего он искал постоянно, цели жизни, теперь для него не существовало. Эта искомая цель жизни теперь не случайно не существовала для него только в настоящую минуту, но он чувствовал, что ее нет и не может быть. И это то отсутствие цели давало ему то полное, радостное сознание свободы, которое в это время составляло его счастие.
Он не мог иметь цели, потому что он теперь имел веру, – не веру в какие нибудь правила, или слова, или мысли, но веру в живого, всегда ощущаемого бога. Прежде он искал его в целях, которые он ставил себе. Это искание цели было только искание бога; и вдруг он узнал в своем плену не словами, не рассуждениями, но непосредственным чувством то, что ему давно уж говорила нянюшка: что бог вот он, тут, везде. Он в плену узнал, что бог в Каратаеве более велик, бесконечен и непостижим, чем в признаваемом масонами Архитектоне вселенной. Он испытывал чувство человека, нашедшего искомое у себя под ногами, тогда как он напрягал зрение, глядя далеко от себя. Он всю жизнь свою смотрел туда куда то, поверх голов окружающих людей, а надо было не напрягать глаз, а только смотреть перед собой.
Он не умел видеть прежде великого, непостижимого и бесконечного ни в чем. Он только чувствовал, что оно должно быть где то, и искал его. Во всем близком, понятном он видел одно ограниченное, мелкое, житейское, бессмысленное. Он вооружался умственной зрительной трубой и смотрел в даль, туда, где это мелкое, житейское, скрываясь в тумане дали, казалось ему великим и бесконечным оттого только, что оно было неясно видимо. Таким ему представлялась европейская жизнь, политика, масонство, философия, филантропия. Но и тогда, в те минуты, которые он считал своей слабостью, ум его проникал и в эту даль, и там он видел то же мелкое, житейское, бессмысленное. Теперь же он выучился видеть великое, вечное и бесконечное во всем, и потому естественно, чтобы видеть его, чтобы наслаждаться его созерцанием, он бросил трубу, в которую смотрел до сих пор через головы людей, и радостно созерцал вокруг себя вечно изменяющуюся, вечно великую, непостижимую и бесконечную жизнь. И чем ближе он смотрел, тем больше он был спокоен и счастлив. Прежде разрушавший все его умственные постройки страшный вопрос: зачем? теперь для него не существовал. Теперь на этот вопрос – зачем? в душе его всегда готов был простой ответ: затем, что есть бог, тот бог, без воли которого не спадет волос с головы человека.
Пьер почти не изменился в своих внешних приемах. На вид он был точно таким же, каким он был прежде. Так же, как и прежде, он был рассеян и казался занятым не тем, что было перед глазами, а чем то своим, особенным. Разница между прежним и теперешним его состоянием состояла в том, что прежде, когда он забывал то, что было перед ним, то, что ему говорили, он, страдальчески сморщивши лоб, как будто пытался и не мог разглядеть чего то, далеко отстоящего от него. Теперь он так же забывал то, что ему говорили, и то, что было перед ним; но теперь с чуть заметной, как будто насмешливой, улыбкой он всматривался в то самое, что было перед ним, вслушивался в то, что ему говорили, хотя очевидно видел и слышал что то совсем другое. Прежде он казался хотя и добрым человеком, но несчастным; и потому невольно люди отдалялись от него. Теперь улыбка радости жизни постоянно играла около его рта, и в глазах его светилось участие к людям – вопрос: довольны ли они так же, как и он? И людям приятно было в его присутствии.
Прежде он много говорил, горячился, когда говорил, и мало слушал; теперь он редко увлекался разговором и умел слушать так, что люди охотно высказывали ему свои самые задушевные тайны.
Княжна, никогда не любившая Пьера и питавшая к нему особенно враждебное чувство с тех пор, как после смерти старого графа она чувствовала себя обязанной Пьеру, к досаде и удивлению своему, после короткого пребывания в Орле, куда она приехала с намерением доказать Пьеру, что, несмотря на его неблагодарность, она считает своим долгом ходить за ним, княжна скоро почувствовала, что она его любит. Пьер ничем не заискивал расположения княжны. Он только с любопытством рассматривал ее. Прежде княжна чувствовала, что в его взгляде на нее были равнодушие и насмешка, и она, как и перед другими людьми, сжималась перед ним и выставляла только свою боевую сторону жизни; теперь, напротив, она чувствовала, что он как будто докапывался до самых задушевных сторон ее жизни; и она сначала с недоверием, а потом с благодарностью выказывала ему затаенные добрые стороны своего характера.
Самый хитрый человек не мог бы искуснее вкрасться в доверие княжны, вызывая ее воспоминания лучшего времени молодости и выказывая к ним сочувствие. А между тем вся хитрость Пьера состояла только в том, что он искал своего удовольствия, вызывая в озлобленной, cyхой и по своему гордой княжне человеческие чувства.
– Да, он очень, очень добрый человек, когда находится под влиянием не дурных людей, а таких людей, как я, – говорила себе княжна.
Перемена, происшедшая в Пьере, была замечена по своему и его слугами – Терентием и Васькой. Они находили, что он много попростел. Терентий часто, раздев барина, с сапогами и платьем в руке, пожелав покойной ночи, медлил уходить, ожидая, не вступит ли барин в разговор. И большею частью Пьер останавливал Терентия, замечая, что ему хочется поговорить.
– Ну, так скажи мне… да как же вы доставали себе еду? – спрашивал он. И Терентий начинал рассказ о московском разорении, о покойном графе и долго стоял с платьем, рассказывая, а иногда слушая рассказы Пьера, и, с приятным сознанием близости к себе барина и дружелюбия к нему, уходил в переднюю.
Доктор, лечивший Пьера и навещавший его каждый день, несмотря на то, что, по обязанности докторов, считал своим долгом иметь вид человека, каждая минута которого драгоценна для страждущего человечества, засиживался часами у Пьера, рассказывая свои любимые истории и наблюдения над нравами больных вообще и в особенности дам.
– Да, вот с таким человеком поговорить приятно, не то, что у нас, в провинции, – говорил он.
В Орле жило несколько пленных французских офицеров, и доктор привел одного из них, молодого итальянского офицера.
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.
Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
