Дзержинский, Эдмунд Иосифович

Эдмунд Дзержинский
Edmund Dzierżyński
Дата рождения:	15 (27) мая 1838(1838-05-27)
Место рождения:	г. Ошмяны, Виленская губерния, Российская империя
Дата смерти:	1882(1882)
Место смерти:	дер. Деревное, Виленская губерния, Российская империя ныне Столбцовский район, Минская область
Награды и премии:

Э́дмунд-Ру́фин Ио́сифович Дзержи́нский (польск. Edmund Rufin Dzierżyński; 15 (27) мая 1838 года, Ошмяны, Виленская губерния — 1882, Деревное, Виленская губерния) — педагог, надворный советник (1869).

Отец Феликса Дзержинского.

Биография

Происходил из шляхетской семьи польского герба Сулима. Был сыном Иосифа Дзержинского, от которого ему досталось родовое имение Дзержиново.

Окончил физико-математический факультет Петербургского университета со степенью кандидата (1863). После окончания университета переехал в Вильно, где устроился домашним учителем к дочери профессора Игнатия Янушевского, на которой впоследствии и женился. Хелена Игнатьевна Янушевская, жена Э. Дзержинского, рассказывала: «В наш дом Эдмунда привёл старый еврей-сапожник, шивший обувь для нашей семьи. Эдмунд случайно повстречался с ним на улице, когда после окончания Петербургского университета приехал в Вильно искать работу. Вакансий в виленских гимназиях не оказалось, и Эдмунд не знал, что же делать дальше».

Затем преподавал в Херсонской гимназии. В 1868 г. переведён на службу в Таганрог.

Документальные обоснования перевода Дзержинского в Таганрог отсутствуют. Не исключено, что перевод был связан с разгромом херсонского кружка народников. Его руководитель Соломон Чудновский был учеником Э. И. Дзержинского.

Был учителем физики и математики в Мариинской женской гимназии (1868—1873) и Таганрогской классической мужской гимназии (1873—1875). Среди учеников Дзержинского был Антон Чехов, что подтверждается сохранившейся работой Чехова по математике.

Дзержинский награждён орденом Св. Анны III степени (1873).

Жена — Елена Игнатьевна Янушевская (1849—1896), дочь профессора Петербургского университета.

По состоянию здоровья вышел на пенсию (1875) и покинул Таганрог. Последние годы прожил с семьёй в своём имении Дзержиново (ныне Столбцовский район Минской области), где в 1877 году родился его четвёртый ребёнок, сын Феликс Дзержинский.

Восьмой ребёнок Э. И. Дзержинского, Владислав (1881—1942) — профессор медицины, невролог, автор первого польского академического учебника по неврологии, полковник Войска Польского; был расстрелян немцами под Лодзью. Был расстрелян в Дзержинове как участник Сопротивления (в 1943 г.) и старший (из выживших) сын Эдмунда Дзержинского, Казимеж.

Эдмунд Дзержинский умер в 1882 году от туберкулёза. Похоронен на сельском кладбище, рядом со своим имением.

Литература

• Киричек М. С. Дзержинский Эдмунд Иосифович // Энциклопедия Таганрога. — Таганрог: Антон, 1998. — с. 248. — ISBN 5-88040-017-4.
• Bogdan Jaxa-Ronikier. Dzierżyński. — Kraków: Czerwony kat, Oficyna Cracovia, 1990.

Ссылки

• [aordycz.com/aord2/1173.html Генеалогическое древо Дзержинских на сайте aordycz.com]
• [www.mn.ru/issue.php?2007-36-26 Георгий Николаев. Неразгаданные тайны первочекиста]

Отрывок, характеризующий Дзержинский, Эдмунд Иосифович

– Князь хочет.
– Какой? Наш князь? – заговорили голоса, и все заторопились так, что насилу князь Андрей успел их успокоить. Он придумал лучше облиться в сарае.
«Мясо, тело, chair a canon [пушечное мясо]! – думал он, глядя и на свое голое тело, и вздрагивая не столько от холода, сколько от самому ему непонятного отвращения и ужаса при виде этого огромного количества тел, полоскавшихся в грязном пруде.
7 го августа князь Багратион в своей стоянке Михайловке на Смоленской дороге писал следующее:
«Милостивый государь граф Алексей Андреевич.
(Он писал Аракчееву, но знал, что письмо его будет прочтено государем, и потому, насколько он был к тому способен, обдумывал каждое свое слово.)
Я думаю, что министр уже рапортовал об оставлении неприятелю Смоленска. Больно, грустно, и вся армия в отчаянии, что самое важное место понапрасну бросили. Я, с моей стороны, просил лично его убедительнейшим образом, наконец и писал; но ничто его не согласило. Я клянусь вам моею честью, что Наполеон был в таком мешке, как никогда, и он бы мог потерять половину армии, но не взять Смоленска. Войска наши так дрались и так дерутся, как никогда. Я удержал с 15 тысячами более 35 ти часов и бил их; но он не хотел остаться и 14 ти часов. Это стыдно, и пятно армии нашей; а ему самому, мне кажется, и жить на свете не должно. Ежели он доносит, что потеря велика, – неправда; может быть, около 4 тысяч, не более, но и того нет. Хотя бы и десять, как быть, война! Но зато неприятель потерял бездну…
Что стоило еще оставаться два дни? По крайней мере, они бы сами ушли; ибо не имели воды напоить людей и лошадей. Он дал слово мне, что не отступит, но вдруг прислал диспозицию, что он в ночь уходит. Таким образом воевать не можно, и мы можем неприятеля скоро привести в Москву…
Слух носится, что вы думаете о мире. Чтобы помириться, боже сохрани! После всех пожертвований и после таких сумасбродных отступлений – мириться: вы поставите всю Россию против себя, и всякий из нас за стыд поставит носить мундир. Ежели уже так пошло – надо драться, пока Россия может и пока люди на ногах…
Надо командовать одному, а не двум. Ваш министр, может, хороший по министерству; но генерал не то что плохой, но дрянной, и ему отдали судьбу всего нашего Отечества… Я, право, с ума схожу от досады; простите мне, что дерзко пишу. Видно, тот не любит государя и желает гибели нам всем, кто советует заключить мир и командовать армиею министру. Итак, я пишу вам правду: готовьте ополчение. Ибо министр самым мастерским образом ведет в столицу за собою гостя. Большое подозрение подает всей армии господин флигель адъютант Вольцоген. Он, говорят, более Наполеона, нежели наш, и он советует все министру. Я не токмо учтив против него, но повинуюсь, как капрал, хотя и старее его. Это больно; но, любя моего благодетеля и государя, – повинуюсь. Только жаль государя, что вверяет таким славную армию. Вообразите, что нашею ретирадою мы потеряли людей от усталости и в госпиталях более 15 тысяч; а ежели бы наступали, того бы не было. Скажите ради бога, что наша Россия – мать наша – скажет, что так страшимся и за что такое доброе и усердное Отечество отдаем сволочам и вселяем в каждого подданного ненависть и посрамление. Чего трусить и кого бояться?. Я не виноват, что министр нерешим, трус, бестолков, медлителен и все имеет худые качества. Вся армия плачет совершенно и ругают его насмерть…»


В числе бесчисленных подразделений, которые можно сделать в явлениях жизни, можно подразделить их все на такие, в которых преобладает содержание, другие – в которых преобладает форма. К числу таковых, в противоположность деревенской, земской, губернской, даже московской жизни, можно отнести жизнь петербургскую, в особенности салонную. Эта жизнь неизменна.
С 1805 года мы мирились и ссорились с Бонапартом, мы делали конституции и разделывали их, а салон Анны Павловны и салон Элен были точно такие же, какие они были один семь лет, другой пять лет тому назад. Точно так же у Анны Павловны говорили с недоумением об успехах Бонапарта и видели, как в его успехах, так и в потакании ему европейских государей, злостный заговор, имеющий единственной целью неприятность и беспокойство того придворного кружка, которого представительницей была Анна Павловна. Точно так же у Элен, которую сам Румянцев удостоивал своим посещением и считал замечательно умной женщиной, точно так же как в 1808, так и в 1812 году с восторгом говорили о великой нации и великом человеке и с сожалением смотрели на разрыв с Францией, который, по мнению людей, собиравшихся в салоне Элен, должен был кончиться миром.