Дикари (фильм, 2007)
| Дикари | |
| The Savages | |
 | |
| Жанр | |
|---|---|
| Режиссёр | |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор | |
| Композитор | |
| Кинокомпания | |
| Длительность |
113 мин |
| Бюджет |
9 млн $ |
| Сборы |
9 610 042 $ |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
«Дикари» (иногда «Сэвиджи», «Дети Сэвиджа»[1], англ. The Savages) — фильм режиссёра Тамары Дженкинс. В главных ролях Филип Сеймур Хоффман и Лора Линни. Премьера фильма состоялась на кинофестивале «Сандэнс».
Содержание
Сюжет
Брат и сестра Венди (Лора Линни) и Джон (Филип Сеймур Хоффман) Сэвидж живут в разных городах в штате Нью-Йорк на восточном побережье США. Их отец Ленни (Филип Боско) не виделся с ними в течение многих лет, живя в незарегистрированном браке со своей подругой Дорис (Розмари Мерфи) в городе Сан-Сити в солнечной Аризоне.
За Дорис, страдающей старческим слабоумием, ухаживает нанятый её собственными детьми медбрат из хосписа, который также попутно присматривает и за стариком — пока тот тоже не проявляет признаки слабоумия, после чего Ленни помещают в больницу, поскольку уход за ним никто не оплатил, о чём сообщают его детям.
Вскоре умирает Дорис, а брат и сестра приезжают в Аризону на похороны. Там они узнают, что их отца не ожидает ничего хорошего, так как он не может вернуться в дом, где они жили вместе с Дорис, поскольку всё имущество принадлежало ей, а Ленни, несмотря на их 20-летний брак, подписал брачный контракт и не может претендовать ни на что из её имущества.
Венди и Джон вынуждены взять на себя всю тяжесть ухода за отцом. Они объединяются для заботы о своём престарелом отце, который стремительно скатывается в деменцию. Посетив его в больнице, они переводят отца в недорогой дом престарелых в Баффало, где Джон работает преподавателем-театроведом в университете и пишет книгу о Бертольде Брехте. Венди где-то работает временным сотрудником по проблемам воды и пишет пьесы, но пока неудачно. Она переезжает из Нью-Йорка к брату, чтобы помочь в уходе за отцом.
Ленни был совсем не хорошим отцом, он рано оставил своих детей. Опыт детства является преградой между ними и отцом, так что Венди и Джон долгие годы были не только географически далеки от него. Отец был человеком, с которым трудно было жить. Подразумевается, что он физически и эмоционально оскорблял своих детей, когда Джон и Венди росли и те вычеркнули отца из своей жизни. Они также отказались от своей матери в раннем возрасте.
Их неблагополучная жизнь в семье оставила Венди и Джона эмоционально искалеченными и они не в состоянии поддерживать отношения, в том числе, и в личной жизни, которая у обоих не устроена. Они имеют партнеров, но Джон не может жениться из-за угрозы депортации своей польской подруги, которая была вынуждена вернуться в Краков после истечения срока действия её визы. А друг Венди, который старше неё на 13 лет, счастливо женат на другой и не собирается бросать жену. Испытывают Сэвиджи проблемы и на эмоциональном, и на профессиональном уровне.
Несмотря на то, что с резким изменением климата пустынной Аризоны на более дождливый климат Нью-Йорка Ленни справился относительно хорошо, его слабоумие продолжает прогрессировать. Венди временно живёт с Джоном и они пытаются найти для их отца новый дом престарелых, получше. Но это им не удаётся из-за слабоумия отца, на которое не рассчитывал обслуживающий персонал в новом доме. Джон говорит сестре, что они пытаются лучше устроить отца не ради него самого, а ради своего комфорта и для того, чтобы успокоить своё чувство вины.
Ленни чувствует себя в условиях дома престарелых относительно хорошо. Брат и сестра пытаются сделать его жизнь там как можно более комфортабельной. Конечно, случаются всякие заблуждения и недоразумения, проблемы коммуникации. Иногда Ленни не узнаёт свою дочь. Наконец, вскорости, отец умирает.
Визиты детей в дом престарелых и постоянная вероятность смерти отца позволили им переосмыслить свою жизнь и вырасти эмоционально.
В конце концов, понемногу разрешаются жизненные проблемы детей. Полгода спустя Венди снова возвращается в Нью-Йорк и расстаётся со своим женатым любовником Ларри. Ей удаётся отдать в постановку в небольшом театре автобиографическую пьесу о своём неустроенном детстве и семейной истории, на премьеру которой приезжает и Джон по дороге на конференцию в Польшу, где он предполагает воссоединиться с женщиной, которую до этого оставил. Джон узнаёт в пьесе их семейную историю, но положительно отзывается о постановке.
Фильм заканчивается сценой утренней пробежки Венди, за которой на собачьей каталке бежит собака её бывшего любовника Ларри, которую тот планировал усыпить из-за проблем с ногами, которые могла спасти лишь серьёзная операция без гарантии на успех и проблематичная реабилитация.
В ролях
| Актёр | Роль |
|---|---|
| Филип Сеймур Хоффман | Джон Сэвидж |
| Лора Линни | Венди Сэвидж |
| Филип Боско | Ленни Сэвидж |
| Питер Фридман | Ларри |
| Гай Бойд | Билл Лачман |
| Дебра Монк | Нэнси Лачман |
| Марго Мартиндейл | Роз |
| Розмари Мерфи | Дорис Метцгер |
| Дэвид Зейес | Эдуардо |
| Гбенга Акиннагбе | Джимми |
| Тони Патано | Мистер Робинсон |
| Кэра Сеймур | Касиа |
| Кристин Нильсен | Нурс |
Напишите отзыв о статье "Дикари (фильм, 2007)"
Примечания
Ссылки
- [www.foxsearchlight.com/thesavages/ Официальный сайт]
- «Дикари» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v344903 Дикари] на сайте AllMovie
- [www.rottentomatoes.com/m/savages/ Дикари] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
- [www.metacritic.com/movie/the-savages Дикари] (англ.) на сайте Metacritic
- [www.boxofficemojo.com/movies/?id=savages.htm «Дикари»] (англ.) на сайте Box Office Mojo
Отрывок, характеризующий Дикари (фильм, 2007)
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.
К сумеркам канонада стала стихать. Алпатыч вышел из подвала и остановился в дверях. Прежде ясное вечера нее небо все было застлано дымом. И сквозь этот дым странно светил молодой, высоко стоящий серп месяца. После замолкшего прежнего страшного гула орудий над городом казалась тишина, прерываемая только как бы распространенным по всему городу шелестом шагов, стонов, дальних криков и треска пожаров. Стоны кухарки теперь затихли. С двух сторон поднимались и расходились черные клубы дыма от пожаров. На улице не рядами, а как муравьи из разоренной кочки, в разных мундирах и в разных направлениях, проходили и пробегали солдаты. В глазах Алпатыча несколько из них забежали на двор Ферапонтова. Алпатыч вышел к воротам. Какой то полк, теснясь и спеша, запрудил улицу, идя назад.
– Сдают город, уезжайте, уезжайте, – сказал ему заметивший его фигуру офицер и тут же обратился с криком к солдатам:
– Я вам дам по дворам бегать! – крикнул он.
Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
