Димитрий Хоматиан

Дими́трий II Хоматиа́н (греч. Δημήτριος Χωματηνός, Χωματιανός; XIII век) — архиепископ Охридский, византийский учёный, писатель, канонист, церковный и политический деятель Эпирского царства.

Биография

Место и время рождения не установлены. По одной из версий, он или его предки происходили из города Хома в области Фригия в Малой Азии, откуда его прозвище (Хоматиан или Хоматин); по другой — он родился в Константинополе, где получил юридическое образование и начал церковную карьеру,

До 1204 году был нотариусом двух патриархов, потом хартофилаксом (библиотекарем) в Фессалонике и в Охриде при Охридском митрополите Иоанна Каматира.

Он является представителем теории цезаропапизма, автором канонических сочинений — 219 канонических писем — например канонический ответ архиепископу Константину Кавасиле, касающийся права о рукоположении, поэм и комментарий сочинений Аристотеля.

«Краткое Житие Климента Охридского» Димитрия Хоматиана дошло до нас как часть службы святому, помещённая после шестой песни канона. В основу своего произведения Хоматиан положил греческого сочинения своего предшественника Феофилакта Охридского — «Пространного жития св. Климента» (так называемая «Болгарская легенда») XI—XII вв., используя также и устные сказания о подвижнике и сильно сокращая текст Феофилакта. По его словам, Кирилл переводил Священное Писание без помощи своего брата. Папа Римский рукоположил Мефодия епископом не только Моравии, но и Болгарии, тот в свою очередь поставил епископом Иллирика и болгарских земель Климента, который крестил болгарского князя Бориса. В отличие от сочинений Феофилакта произведения Хоматиана были вскоре переведены болгарскими книжниками и тем самым сохраненная Феофилактом болгарская историческая традиция снова вернулась к болгарскому обществу. Сведения о Клименте содержатся и в греческой службе св. Клименту Охридскому на 25 ноября с канонами Охридских архиепископов Феофилакта и Димитрия Хоматиана; канонах св. Клименту на 27 июля архиепископов Константина Кавасилы и Димитрия Хоматиана.

Димитрий Хоматиан был другом владетеля Эпирского царства (1215—1230) Феодора Дуки, с помощи которого становится архиепископом в 1216 году. Тем самым являлся высшим церковным судем на территории между Корфу и Драмой. Феодор Ласкарис Никейский хотел утвердить свою легитимность как преемник константинопольских императоров (он был коронован патриархом в Никее в 1208 году), в частности, созданием сербской архиепископии. Но его соперник, эпирский правитель Феодор Дука, также называл себя императором; поддерживавший его Димитрий Хоматиан вскоре короновал его в Салониках. Этот акт являлся и вызовом патриарху, короновавшему Ласкариса.

Канонически православная Рашская епархия находилась в юрисдикции Димитрия Хоматиана, который не поддержал план святителя Саввы Сербского по устроению церковной независимости Сербской церкви и её статуса «автокефальной» Сербской архиепископии, которого святитель Савва получил в 1219 году от никейского императора Феодора I Ласкариса (1204—1222) и Патриарха Константинопольского Мануила I Сарантина (1215—1222). В письме к святителю Савве (1220 г.) Димитрием Хоматианом Охридским выражается протест, основан на факте непризнания им легитимности самопровозглашённого Никейского императора: «У нас нет легитимной империи, и, следовательно, твоя хиротония не имеет законного основания»… «Тебя поработила любовь к отчизне!»

Основным аргументом Хоматиана было то, что при отсутствии бесспорной имперской власти Константинополь (тогда в руках крестоносцев) не имел права перекраивать границы между церковными юрисдикциями. В византийском понимании отношений между Церковью и империей установление границ между церковными юрисдикциями считалось правом императора. Так было в случае с Юстинианом, основавшим автокефальную архиепископию в Юстиниане Приме (на территории Охрида, формально находившейся в папской юрисдикции), в случае с Василием II, основавшим Охридскую архиепископию, и в других случаях, когда императоры создавали, и отменяли митрополии на польско-литовских территориях, бывших в юрисдикции митрополита Киевского. После кончины сербского короля Стефана (1228 г.) его сын Стефан Радослав женился на Анне — дочери Феодора Эпирского. Дружелюбные отношения были установлены между сербским двором и архиепископом Охридским Димитрием Хоматианом позже, когда св. Савва примирился с ним и он стал советником сербского короля.

Синодальный указ и письмо архиепископа Димитрия Хоматиана к митрополиту Педиадиту Корфускому содержат важные сведения об учреждения Болгарской архиепископии в Тырново. В середине второго десятилетия XIII в. в результате целого ряда политических перемен часть южных территорий Второго Болгарского царства вошла в состав владений эпирского правителя Феодора Комнина, и встал вопрос о том, как относиться к болгарскому духовенству на этих землях. У верхушки греческого клира в этом отношении не было единой позиции. Если одни требовали низложить и болгарских епископов, и всех поставленных ими лиц, то другие предлагали примириться с создавшимся положением. Это побудило Димитрия Хоматиана обратиться за консультацией к митрополиту Керкиры Васиану Педиадиту. Из письма архиепископа видно, что, хотя в Охриде было известно о признании Тырновским «примасом» власти папы, этот факт не оказал серьёзного влияния на аргументацию спорящих сторон. Сторонники репрессивных мер основывались на том, что болгарские епископы незаконно заняли свои церковные кафедры, согнав с них законных обладателей — греков, а их оппоненты утверждали, что болгарские епископы — православные, признают церковное Предание, и все книги, которыми пользуются болгарские епископы и священники, ничем не отличаются от тех, которыми пользуется Греческая Церковь, кроме того, что они переведены на болгарский язык. В итоге Собор духовенства Охридского архиепископства принял компромиссное решение: болгарские епископы были смещены со своих кафедр, но поставленные ими священники и диаконы сохраняли свой сан «как православные и получившие действительное рукоположение» и лишь должны были подвергнуться 4-месячной епитимии. Низложение епископов обосновывалось не их участием в заключении церковной унии с Римом, а тем, что они заняли эти кафедры при содействии светской власти, согнав с них законных иерархов.

О «русалий» — весенний праздник цветов после пасхи, накануне Троицы, которого отмечали в сельской местности, можно составить некоторое представление по судебному решению Димитрия Хоматиана, вынужденного разбирать дело об убийстве во время русалий. Сельская молодёжь устроила танцы, игры, пантомимы и «скакания» — все это полагалось делать, чтобы получить дары зрителей. Пастух в овечьем загоне, у которого молодые люди потребовали сыра, отказался его дать, вспыхнула ссора, пастух был убит. Назначая епитимьи виновникам случившегося, архиепископ замечает, что русалии, как и брумалии, — воистину «бесовские игрища», соблюдаемые как обычай «в этой земле».

Труды

· ed. J. B. Pitra, Demetrii Chom’ateni…, Analecta s a cra et classica specilegio Solesmensi parata", т. VI, П., 1891 (см. ст. Пальмова в «Христ. чтении» 1891, май-июнь и заметку в «Визант. временнике» 2, 426—438, 1895)

· Demetrii Chomateni: Ponemata Diaphora: Das Aktencorpus des Ohrider Erbischofs Demetrios Chomatenos (Corpus Fontium Historiae Byzantinae 38 — Series Berolinensis XIII). Recensuit (herausgegeben von) Günter Prinzing. Einleitung, kritische Edition und Indizes. Berlin, New York (de Gruyter) 2002, ca. 1076 S. ISBN 3-11-015612-1

Литература

• [www.pravenc.ru/text/178183.html Православная энциклопедия Буганов Р. Б., Бондач А. Г. Димитрий II Хоматиан // Православная энциклопедия. 2007. Т. 15. С. 102—103.]
• [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File:Syntagma_5.djvu&page=224 Ράλλης, Ποτλής. Σύνταϒμα. Τ. 5. Σ. 430-434]
• Dusan Ruzic, Die Bedeutung des Demetrios Chomatianos für die Gründungsgeschichte der serbischen Autokephalkirche Jena (G. Neuenhahn), 1893
• Марин Дринов, О некоторых трудах Димитрия Хоматиана, как историческом материале // Византийский временник, СПб. 1894 и 1895 г.
• П. Ников, Принос към историческото изворознание на България и към историята на Българската църква // Списание на БАН, ХХ, 1921, с. 51-59
• G. Prinzing, Sozialgeschichte der Frau im Spiegel der Chomatenos-Akten // Jahrbuch der österreichischen Byzantinistik 32.2. 1982, pp. 452-62
• Александър Милев, «Димитър Хоматиан» // Кирило-методиевска енциклопедия, т. 1, София 1985, с. 584—585
• Ю. Я. Вин, Право предпочтения в освещении Димитрия Хоматиана (XIII в.) // Право в средневековом мире. Отв. ред. О. И. Варьяш, РАН, ИВИ, М., 1990, c. 85-125
• Ruth Macrides, Bad historian or good lawyer? Demetrios Chomatenos and novel 131' // Dumbarton Oaks Papers 46 (1992), рр. 162—176
• Ю. Я. Вин, Судьба славянской семьи глазами охридского архиепископпа Димитрия Хоматиана: Опыт историко-психологического исследования // Славяне и их соседи: Сб. ст./ РАН. ИСБ, М., 1996. Вып. 6: Греческий и славянский мир в средние века и раннее новое время, с. 109—118
• Gerhard Podskalsky, Zwei Erzbischöfe von Achrida (Ochrid) und ihre Bedeutung für die Profan- und Kirchengeschichte Mazedoniens: Theophylaktos und Demetrios Chomatenos // La spiritualité de l’univers byzantin dans le verbe et l’image (FS E. Voordeckers), Turnhout 1997, 239—252 (= Two Archbishops of Achrida (Ochrid) and their significance for Macedonia’s secular and church history: Theophylaktos and Demetrios Chomatenos, in: Byzantine Macedonia — Identity, Image and History (Byzantina Australiensia 13), Melbourne 2000, рр. 139—148)
• G. Prinzig, A Quasi Patriarch in the State of Epiros: The autocephalous archbishop of Boulgaria (Ohrid) Demetrios Chomatenos // Zbornik radova Viz. Inst. Belgrad 2004; 41; рр. 165—182
• [brv.vremennik.biz/sites/all/files/002_Кому%20принадлѳжатъ%20каноническіе%20отвѣты%20Іоанна%20епископа%20Китрскаго_0.pdf А. Павлов. Кому принадлежатъ каноничеекіе отвѣты, авторомъ которыхъ считался Іоаннъ, епископъ китрскій (XIII вѣка)? ]

Ссылки

• [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File:Syntagma_5.djvu&page=219 Афинская синтагма. Издание под редакцией Г. Ралли и М. Потли. Том 5. 1855 год. стр. 421]
• [commons.wikimedia.org/w/index.php?title=File:%D0%9A%D0%BE%D1%80%D0%BC%D1%87%D0%B0%D1%8F_1650.pdf&page=1307 Кормчая 1650 года. стр. 1312]

Отрывок, характеризующий Димитрий Хоматиан

Даву вдруг просиял при известии, сообщенном адъютантом, и стал застегиваться. Он, видимо, совсем забыл о Пьере.
Когда адъютант напомнил ему о пленном, он, нахмурившись, кивнул в сторону Пьера и сказал, чтобы его вели. Но куда должны были его вести – Пьер не знал: назад в балаган или на приготовленное место казни, которое, проходя по Девичьему полю, ему показывали товарищи.
Он обернул голову и видел, что адъютант переспрашивал что то.
– Oui, sans doute! [Да, разумеется!] – сказал Даву, но что «да», Пьер не знал.
Пьер не помнил, как, долго ли он шел и куда. Он, в состоянии совершенного бессмыслия и отупления, ничего не видя вокруг себя, передвигал ногами вместе с другими до тех пор, пока все остановились, и он остановился. Одна мысль за все это время была в голове Пьера. Это была мысль о том: кто, кто же, наконец, приговорил его к казни. Это были не те люди, которые допрашивали его в комиссии: из них ни один не хотел и, очевидно, не мог этого сделать. Это был не Даву, который так человечески посмотрел на него. Еще бы одна минута, и Даву понял бы, что они делают дурно, но этой минуте помешал адъютант, который вошел. И адъютант этот, очевидно, не хотел ничего худого, но он мог бы не войти. Кто же это, наконец, казнил, убивал, лишал жизни его – Пьера со всеми его воспоминаниями, стремлениями, надеждами, мыслями? Кто делал это? И Пьер чувствовал, что это был никто.
Это был порядок, склад обстоятельств.
Порядок какой то убивал его – Пьера, лишал его жизни, всего, уничтожал его.


От дома князя Щербатова пленных повели прямо вниз по Девичьему полю, левее Девичьего монастыря и подвели к огороду, на котором стоял столб. За столбом была вырыта большая яма с свежевыкопанной землей, и около ямы и столба полукругом стояла большая толпа народа. Толпа состояла из малого числа русских и большого числа наполеоновских войск вне строя: немцев, итальянцев и французов в разнородных мундирах. Справа и слева столба стояли фронты французских войск в синих мундирах с красными эполетами, в штиблетах и киверах.
Преступников расставили по известному порядку, который был в списке (Пьер стоял шестым), и подвели к столбу. Несколько барабанов вдруг ударили с двух сторон, и Пьер почувствовал, что с этим звуком как будто оторвалась часть его души. Он потерял способность думать и соображать. Он только мог видеть и слышать. И только одно желание было у него – желание, чтобы поскорее сделалось что то страшное, что должно было быть сделано. Пьер оглядывался на своих товарищей и рассматривал их.
Два человека с края были бритые острожные. Один высокий, худой; другой черный, мохнатый, мускулистый, с приплюснутым носом. Третий был дворовый, лет сорока пяти, с седеющими волосами и полным, хорошо откормленным телом. Четвертый был мужик, очень красивый, с окладистой русой бородой и черными глазами. Пятый был фабричный, желтый, худой малый, лет восемнадцати, в халате.
Пьер слышал, что французы совещались, как стрелять – по одному или по два? «По два», – холодно спокойно отвечал старший офицер. Сделалось передвижение в рядах солдат, и заметно было, что все торопились, – и торопились не так, как торопятся, чтобы сделать понятное для всех дело, но так, как торопятся, чтобы окончить необходимое, но неприятное и непостижимое дело.
Чиновник француз в шарфе подошел к правой стороне шеренги преступников в прочел по русски и по французски приговор.
Потом две пары французов подошли к преступникам и взяли, по указанию офицера, двух острожных, стоявших с края. Острожные, подойдя к столбу, остановились и, пока принесли мешки, молча смотрели вокруг себя, как смотрит подбитый зверь на подходящего охотника. Один все крестился, другой чесал спину и делал губами движение, подобное улыбке. Солдаты, торопясь руками, стали завязывать им глаза, надевать мешки и привязывать к столбу.
Двенадцать человек стрелков с ружьями мерным, твердым шагом вышли из за рядов и остановились в восьми шагах от столба. Пьер отвернулся, чтобы не видать того, что будет. Вдруг послышался треск и грохот, показавшиеся Пьеру громче самых страшных ударов грома, и он оглянулся. Был дым, и французы с бледными лицами и дрожащими руками что то делали у ямы. Повели других двух. Так же, такими же глазами и эти двое смотрели на всех, тщетно, одними глазами, молча, прося защиты и, видимо, не понимая и не веря тому, что будет. Они не могли верить, потому что они одни знали, что такое была для них их жизнь, и потому не понимали и не верили, чтобы можно было отнять ее.
Пьер хотел не смотреть и опять отвернулся; но опять как будто ужасный взрыв поразил его слух, и вместе с этими звуками он увидал дым, чью то кровь и бледные испуганные лица французов, опять что то делавших у столба, дрожащими руками толкая друг друга. Пьер, тяжело дыша, оглядывался вокруг себя, как будто спрашивая: что это такое? Тот же вопрос был и во всех взглядах, которые встречались со взглядом Пьера.
На всех лицах русских, на лицах французских солдат, офицеров, всех без исключения, он читал такой же испуг, ужас и борьбу, какие были в его сердце. «Да кто жо это делает наконец? Они все страдают так же, как и я. Кто же? Кто же?» – на секунду блеснуло в душе Пьера.
– Tirailleurs du 86 me, en avant! [Стрелки 86 го, вперед!] – прокричал кто то. Повели пятого, стоявшего рядом с Пьером, – одного. Пьер не понял того, что он спасен, что он и все остальные были приведены сюда только для присутствия при казни. Он со все возраставшим ужасом, не ощущая ни радости, ни успокоения, смотрел на то, что делалось. Пятый был фабричный в халате. Только что до него дотронулись, как он в ужасе отпрыгнул и схватился за Пьера (Пьер вздрогнул и оторвался от него). Фабричный не мог идти. Его тащили под мышки, и он что то кричал. Когда его подвели к столбу, он вдруг замолк. Он как будто вдруг что то понял. То ли он понял, что напрасно кричать, или то, что невозможно, чтобы его убили люди, но он стал у столба, ожидая повязки вместе с другими и, как подстреленный зверь, оглядываясь вокруг себя блестящими глазами.
Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.