Добровольский, Владимир Николаевич

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Владимир Николаевич Добровольский
Дата рождения:	30 июля (11 августа) 1856(1856-08-11)
Место рождения:	село Красносвятское, Смоленский уезд, Смоленская губерния
Дата смерти:	7 мая 1920(1920-05-07) (63 года)
Место смерти:	вблизи станции Даньково, Смоленская губерния
Страна:	Российская империя, РСФСР
Научная сфера:	этнография, языкознание, культурология
Альма-матер:	Московский университет

Владимир Николаевич Добровольский (30 июля [11 августа] 1856, с. Красносвятское, Смоленская губерния — 7 марта 1920) — этнограф, краевед, фольклорист, исследователь обычаев и языка смоленских, орловских и калужских крестьян. Член-сотрудник Русского Географического общества. Автор Смоленского Этнографического сборника, Смоленского областного словаря, множества статей.

Биография

Владимир Николаевич Добровольский родился в селе Красносвятском Смоленского уезда, в семье чиновника-дворянина. До 12 лет Владимир Добровольский с братом Михаилом воспитывался в деревне, где и проявился его интерес к народной жизни, культуре. Мать — Мария Авксентьевна была женщиной одаренной: она отлично играла на рояле, хорошо пела. Мальчик отличался острым умом, в восемь лет хорошо читал, решал математические задания, говорил по-французски. Много свободного времени он отводил занятиям в библиотеке.

В 12 лет Володю Добровольского определили в Смоленскую гимназию. В 1876 году он окончил курс обучения, подал документы и поступил в Петербургский университет на филологический факультет. Из-за тяжёлой болезни он вынужден был перевестись в Московский университет, чтобы быть ближе к Смоленщине. В преподавательский состав Московского университета входили известные в Европе профессора Ф. Корш, В. Миллер, академик Ф. Буслаев. Когда Владимир учился на третьем курсе, он с друзьями часто бывал на собраниях у В. Миллера, которые проводились на квартире профессора в Машковом переулке. На этих встречах студенты и их преподаватель вели беседы на этнографические темы. По словам Добровольского, эти дискуссии всегда подвигали его к самостоятельной работе по вопросам этнографии.

Скопив денег, после окончания третьего курса Добровольский отправился в первую этнографическую экспедицию в Орловскую губернию, на родину отца. Все лето он объезжал окрестности, собирая этнографический материал: приметы, поговорки — записывал «живую» народную речь, заносил в блокнот описания народных праздников, порядок проведения вечеринок, делал пометки об особенностях народных костюмов крестьян. По итогам экспедиции он составил рукописный сборник «Песни Орловской губернии Дмитровского уезда», за который был награждён малой серебряной медалью Русского имперского географического общества.

В 1880 году Владимир Николаевич окончил университет и получил назначение в Смоленск: был направлен учителем литературы, логики и истории в Смоленскую Мариинскую женскую гимназию. Там он проработал два года, но вынужден был по состоянию здоровья оставить службу.

На четвертом курсе женился на Евдокии Вишневской. Сначала молодые жили в Красносвятском, но в 1887 году переехали в Даньково. Все заботы по дому взяла на себя Евдокия Тимофеевна, чтобы муж мог все свободное время заниматься наукой. За десять лет Добровольский объездил всю Смоленскую губернию. Результатом этого стали научные труды «Смоленский этнографический сборник» (в четырех частях) и «Смоленский областной словарь». Им была написана статья о звукоподражаниях в народном языке, позже опубликованная в «Этнографическом обозрении». В некоторых экспедициях по деревням Добровольского сопровождал Николай Бер. Он записывал мелодии песен, тексты которых заносил в свой блокнот Владимир Николаевич.

В середине 1880-х годов Добровольский представил рукопись первого тома «Смоленского этнографического сборника» в Географическое общество. Труд был оценен по достоинству, и Владимира Николаевича избрали членом-сотрудником общества. В 1894 году увидели свет еще два тома, а в 1903-м был напечатан последний том этнографического сборника. Он был посвящён учителю и наставнику Владимира Николаевича В. Миллеру.

По поручению Академии наук Добровольский собирал лексический материал в Смоленской, Калужской и Орловской губерниях. В 1914 году был напечатан «Смоленский областной словарь», включавший не только толкование диалектных слов, но и некоторые сведения о социальных условиях жизни народа.

Владимир Николаевич много времени посвятил изучению обычаев и нравов цыган. Он даже специально выучил их язык. Бывая в поселениях цыган, он свободно беседовал с местными жителями, записывал песни, поговорки и рассказы, порядок проведения различных обрядов. Добровольский сделала наблюдение, что язык цыган неоднороден. Результатом исследований Добровольского стала книга «Киселёвские цыгане», которая была опубликована в 1908 году в Петербурге. Её даже перевели на английский язык и напечатали в Лондоне.

Долгое время Владимир Николаевич сотрудничал в журнале отделения этнографии Русского географического общества «Живая старина». Там были напечатаны многие труды ученого: «Народные сказания о самоубийцах», «Образцы говора Жиздринского уезда Калужской губернии», «Загадки, записанные в Смоленском уезде» и другие. Одна из работ Добровольского была включена в «Памятную книгу Смоленской губернии на 1909 год» -«Обряды и поверья, относящиеся к домашним и полевым работам крестьян Смоленской губернии».

Чтобы дать образование детям и иметь средства для продолжения исследований, Владимир Николаевич уехал из деревни и поступил на должность инспектора народных училищ в Рязанской губернии. В 1902 году его назначили попечителем Московского учебного округа. В 1906 году был переведен на такую же должность инспектора в Смоленскую губернию, до революции работал в Ельнинском уезде. Приезжая в какую-нибудь школу с инспекцией, Владимир Николаевич заводил разговоры с учителями о нравах и обычаях местных жителей, беседовал с крестьянами. Работая инспектором, он хлопотал о строительстве новых школ, об оснащении школ учебными материалами, оборудованием для проведения практических занятий. В таких поездках Добровольский также собирал материал для продолжения научной работы.

В годы революции ученый читал лекции «Психология словесного творчества» и «История театра» на красноармейских курсах, организованных в Смоленске. Также он читал лекции по этнографии, истории русского театра в Белорусском народном университете в Москве, Витебском институте народного образования, в смоленском отделении Московского археологического института. Добровольский ратовал за продолжение активного изучения этнографии и сохранение уже собранного материала. Он обратился в губернский музей — с просьбой о создании особого учреждения, которое специализировалось на изучении и собирании этнографических памятников. Было подписано распоряжение о создании этнографического бюро — «для изучения народа, его быта и искусства».

В конце марта 1920 года скончалась жена Добровольского. Чувствуя, что не может один оставаться работать в Смоленске, Владимир Николаевич отправился с сыном Алексеем в Даньково. В пути им встретилась подвода с прудковскими коммунарами, которые согласились подвезти пешеходов. Подвода проехала несколько километров, как вдруг из кустов раздались выстрелы, одним из которых был убит Владимир Добровольский. Он был похоронен недалеко от Данькова.

Смоленский Этнографический сборник

Самая крупная работа В. Н. Добровольского.

В первой его части помещены разнообразные материалы: наблюдения над особенностями смоленского говора; большое количество народных рассказов и быличек бытового и мифологического содержания, отражающих как мировоззрение крестьян, так и их эстетические взгляды, этические представления; различные материалы народной педагогики.

Значительную часть книги составляют заговоры.

Наиболее содержательный раздел сборника — сказки о богатырях, о животных, а также бытовые.

Вторая часть сборника включает в себя разделы: истинные песни, связанные с обрядом крещения новорожденных, песни похоронные, очерки семейных нравов. Большое место здесь отведено описанию обрядов различных этапов смоленской свадьбы, с публикацией поэтических текстов песен и их вариантов, приуроченных к определенным этапам свадебной игры.

Третья часть сборника — пословицы, поговорки и присказки, распределенные составителем по тематическому признаку.

В четвертой части опубликовано большое количество календарнообрядовой поэзии и необрядовой традиционной крестьянской лирики. В эту же часть включены исторические песни, духовные стихи.

В сборнике собран не только богатейший этнографический материал, характеризующий жизнь смоленского крестьянина ХIХ в., но и сохранен «народный говор со всеми оттенками и оборотами речи».

За выход в свет первого тома этого фундаментального труда В. Н. Добровольский награждён Малой золотой медалью от Этнографического общества России.

Смоленский областной словарь

Смоленский областной словарь — изданный в 1914 году 1022-х страничный труд В. Н. Добровольского, в котором собраны слова, выражения, характеристики местного говора, характерного для крестьян Смоленской губернии. Этот труд не переиздавался ни в советское, ни в постсоветское время. Оценочное количество словарных статей в Смоленском областном словаре — около 16 тысяч. Это, например, 1,7 % от количества статей в Русской Википедии.

Литература

• Шлюбскі А. Этнаграфічная дзейнасць Дабравольскага. — Мн., 1928

Ссылки

• Добровольский В. Н. [www.bibliophika.ru/index.php?id=3173 Смоленский областной словарь]. — Смоленск: Типография П. А. Силина, 1914. — 1022 с.

Отрывок, характеризующий Добровольский, Владимир Николаевич

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.