Доведийский субстрат

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Доведический субстрат»)
Перейти к: навигация, поиск

Доведи́йский субстра́т — обобщающий термин для ряда особенностей ведийского санскрита, не свойственных прочим индоевропейским языкам и в то же время распространённых в других языковых семьях Юго-Восточной Азии.





Термин

Используемый в ряде популярных книг термин доарийский субстрат[1] является некорректным, поскольку охватывает слишком большую и разнородную по этническому составу территорию и не имеет чёткой хронологической привязки. В частности, сингальский язык и язык ведда (Шри-Ланка) содержат субстратную «протоведдскую» лексику, которая, однако, едва ли связана с субстратом в санскрите.

Общая характеристика

К наиболее ярким характеристикам относятся:

Такие характеристики наряду с наличием лексики, не объяснимой из реконструируемого протоиндоевропейского языка, ряд лингвистов приписывают местному субстрату — языкам, которые были распространены до вторжения индоарийских народов на севере и северо-западе Южной Азии.

Источники

Несколько слов в Ригведе и значительно больший массив слов в поздних ведийских текстах считаются заимствованными.

  • дравидийские языки (большинство ведийских заимствований);
  • мунда (несколько заимствований)[3];
  • предположительно прото-бурушаски[4];
  • гипотетический исчезнувший язык с префиксальной морфологией, который М. Витцель обозначил как «пара-мунда»[5];
  • возможно, некоторую роль также сыграли языки доисторического населения Индии, остатками которых являются нихали и кусунда.

Фонология

Из языков современной Индии ретрофлексные фонемы существуют в бурушаски[6][7], нуристанских[8], дравидийских и мунда языках. Ретрофлексные фонемы, кроме того, реконструируются для протоязыков данных семей, с наименьшей уверенностью для прото-мунда[9] и, таким образом, могут рассматриваться как ареальная особенность языков Индостана. В то же время ретрофлексные фонемы не реконструируются ни для протоиндоевропейского, ни для протоиндоиранского языков.

Лексика

Томас Барроу составил список примерно из 500 слов санскрита, которые он считал заимствованными из дравидийских, однако позднее существенно сократил этот список[10]. Ф. Кёйпер обнаружил в Ригведе 383 слова, то есть около 4 % от всего её лексикона, которые он считал заимствованными из дравидийских, мунда и ряда других, включая предположительно исчезнувшие в дописьменный период языки. М. Майрхофер считает, что целый ряд слов в Ригведе с префиксами ka- или ki- может происходить из неизвестного языка, предположительно родственного австроазиатским[11]. Примеры: kavandha — «бочка», kākambīra — некоторое дерево, kavaṣa IAST — «с широко расставленными ногами», kakardu — «деревянная палочка», kapardin — «с узлом из волос», kimīda — «демон», śimidā — «демон женского рода», kilāsa — «пятнистый, проказный», kiyāmbu — водное растение, kīnāśa — «пахарь», kumāra — «мальчик», kulāya — «гнездо», kuliśa — «топор», kuluṅga IAST 1 — «антилопа», Kuruṅga IAST — имя вождя Турваша.

В то же время в постведийский период в санскрит из дравидийских языков также проник ряд слов, например nāraṅgaḥ IAST — «апельсин» (впервые засвидетельствовано ок. VI века н. э. в тексте «Сушрута Самхита»), таким образом, заимствования из дравидийских языков не обязательно связаны с субстратом.

Тот факт, что язык брахуи из дравидийской семьи, существующий на территории Белуджистана, значительно отдалён от основной массы дравидийских языков, сосредоточенных на юге Индии, рядом лингвистов рассматривался как доказательство древнего проживания дравидийцев на севере Индостана. С другой стороны, ряд современных исследований показывает, что миграция носителей языка брахуи в Белуджистан могла произойти значительно позже, уже в исторический период[12][13].

Хок[14] и Тикканен[15] допускают вероятность, что различные синтаксические явления в индоарийских языках, не свойственные прочим индоевропейским языкам, могут быть связаны не с субстратом, а с адстратом (то есть контактами в более поздний период).

См. также

Напишите отзыв о статье "Доведийский субстрат"

Примечания

  1. См. напр. [indiastory.ru/category/drevnej-indii]
  2. Kuiper (1967, 1991), cited by Bryant (2001:79)
  3. Bryant (2001:78)
  4. Witzel 1999
  5. Witzel(1999)
  6. Berger, H. Die Burushaski-Sprache von Hunza und Nagar. Vols. I—III. Wiesbaden: Harrassowitz 1988
  7. Tikkanen (2005))
  8. G. Morgenstierne, Irano-Dardica. Wiesbaden 1973
  9. The Munda Languages. Edited by Gregory D. S. Anderson. London and New York: Routledge (Routledge Language Family Series), 2008. ISBN 978-0-415-32890-6
  10. M. Mayrhofer, Wörterbuch des Altindoarischen. Heidelberg 1986-96, passim
  11. Witzel, 1999, p.12
  12. Hock (2005)
  13. Witzel 2000
  14. Hock 1975/1984/1996
  15. Tikkanen, 1987, цитируется в книге Bryant 2001:80–82

Литература

  • Bryant, Edwin (2001), The Quest for the Origins of Vedic Culture: The Indo-Aryan Migration Debate, Oxford University Press, ISBN 0195137779 .
  • Das, Rahul Peter (1994),The Hunt for Foreign Words in the Ṛgveda IAST, Indo-Iranian Journal 38: 207—238
  • Elfenbein, J.H. (1987) «A periplous of the ‘Brahui problem,’» Studia Iranica 16: 215—233.
  • Hock, Hans Henrich (2005), [www.ciil.org/Main/Announcement/MBE_Programme/images/paper%20-%20hans.pdf "The Problem of Time in South Asian Convergence"], Prof. M. B. Emeneau Centenary International Conference on South Asian Linguistics, Mysore: Central Institute of Indian Languages .
  • F. B. J. Kuiper, Rigvedic loanwords, in: Studia Indologica, ed. Spies, Bonn (1955)
  • F. B. J. Kuiper, The genesis of a linguistic area. Indo-Iranian Journal 10, 1967, 81-102
  • F. B. J. Kuiper, Aryans in the Rigveda, Rodopi (1991).
  • P. Levi. Pre-Aryan and Pre-Dravidian in India. Calcutta University Press, 1929.
  • A. Lubotsky. [www.academia.edu/428961/The_Indo-Iranian_Substratum The Indo-Iranian Substratum]. in: Early Contacts between Uralic and Indo-European: Linguistic and Archaeological Considerations. Papers presented at an international symposium held at the Tvärminne Research Station of the University of Helsinki 8-10 January 1999. (Mémoires de la Société Finno-ougrienne 242.) Chr. Carpelan, A. Parpola, P. Koskikallio (eds.). Helsinki 2001, 301—317.
  • J.C. Munkwitz-Smith. Substratum Influence on Indo-Aryan Grammar. Minnesota. 1995. 230 pages.
  • Mallory, J.P. (1989), In Search of the Indo-Europeans: Language, Archaeology, and Myth, London: Thames & Hudson .
  • Th. Oberlies, review of Kuiper (1991), IIJ 37 (1994), 333—349.
  • Parpola, Asko (1998), "Aryan Languages, Archaeological Cultures, and Sinkiang: Where Did Proto-Iranian Come into Being and How Did It Spread?", in Mair, The Bronze Age and Early Iron Age Peoples of Eastern and Central Asia, Washington, D.C.: Institute for the Study of Man 
  • Thomason, Sarah Grey & Kaufman, Terrence (1988), Language Contact, Creolization, and Genetic Linguistics, University of California Press (published 1991), ISBN 0-520-07893-4 .
  • Tikkanen, B. The Sanskrit gerund: A synchronic, diachronic and typological analysis. Studia Orientalia (Helsinki) 62, 1987.
  • Tikkanen, Bertil (1999), "Archaeological-linguistic correlations in the formation of retroflex typologies and correlating areal features in South Asia", in Blench, Roger & Spriggs, Matthew, Archaeology and Language, vol. IV: Language Change and Cultural Transformation, London: Routledge, сс. 138–148 .
  • Witzel, Michael (1999), "[www.ejvs.laurasianacademy.com/ejvs0501/ejvs0501article.pdf Substrate Languages in Old Indo-Aryan (Ṛgvedic IAST, Middle and Late Vedic)]", Electronic Journal of Vedic Studies Т. 5 (1), <www.ejvs.laurasianacademy.com/ejvs0501/ejvs0501article.pdf> .
  • Witzel, Michael (2000-02-17), [www.people.fas.harvard.edu/~witzel/IndusLang.pdf "The Languages of Harappa"], written at Madison, in Kenoyer, J., Proceedings of the conference on the Indus civilization .

Отрывок, характеризующий Доведийский субстрат

Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.