Дове, Генрих Вильгельм

Генрих Вильгельм Дове
нем. Heinrich Wilhelm Dove
Место рождения:	Лигниц
Научная сфера:	метеорология
Награды и премии:	Медаль Копли (1853)

Генрих Вильгельм Дове (нем. Heinrich Wilhelm Dove; 6 октября 1803, Лигниц — 4 апреля 1879, Берлин) — германский метеоролог. Научные исследования Дове были посвящены распределению температуры воздуха по поверхности земного шара, годовому ходу атмосферного давления, пассатам, муссонам и циклонам внетропических широт и их природе. Погоду и климат он рассматривал как результате взаимодействия и смены полярного и экваториального течений. Имел множество учеников, одним из которых был русский метеоролог А. И. Войеков.

Биография

В 1821 году поступил в Бреславльский университет, потом в Берлинский; в 1826 году был назначен доктором физики и приват-доцентом в Кёнигсберге; в 1828 году стал экстраординарным проф. там же, в 1829 году — в Берлине, в 1845 году стал ординарным профессором там же. С 1837 года — член Берлинской академии наук; в 1848 году был назначен директором Прусского метеорологического института, затем вице-президентом Академии наук.

Дове известен несколькими работами по оптике и электричеству, но не они доставили ему знаменитость, а его обширные работы по метеорологии, начавшиеся в 1826 году и продолжавшиеся до смерти. Важнейшие из его работ были посвящены температуре воздуха. Он явился продолжателем Гумбольдта в исследовании средних температур и начертании изотерм, но собрал несравненно более обширные и точные данные по этому предмету, чем Гумбольдт.

Главные его работы по данному вопросу: «Temperaturtafeln» (1848), «Die Verbreitung der Wärme auf der Oberfläche der Erde» (1852, с картами изотерм года и 12 месяцев), «Die Verbreitung der Wärme in der nördl. Hemisphäre» (1855), «Die Monats- und Jahresisothermen in der Polarprojection» (1864), несколько больших статей в книге «Klimatologische Beiträge» (1857—1869) и так далее Он не ограничился вычислением средних температур разных мест и картографическим изображением, но вычислил средние температуры параллелей от 10° до 10° и отклонения температуры от этих средних (изономалы), которые также изобразил на картах. На основании средних температур параллелей Дове вычислил среднюю температуру воздуха земного шара за каждый месяц и за год и пришёл к заключению, что она всего выше в июле и всего ниже в январе. Дове нашёл, что для более точного исследования годового хода температуры нужно избрать более короткие периоды, чем месяцы, и остановился на 5 дневных средних, начиная с 1 января нового стиля.

Ещё важнее заслуга Дове по исследованию так называемых непериодических отклонений температуры. До него обычно приписывали необычайно тёплую или холодную погоду тем или другим космическим влияниям. Дове вычислил средние температуры месяцев для более 1000 станций; затем вычислил отклонения отдельных годов от многолетних средних и показал, что отклонения в одну сторону более или менее компенсируются отклонениями в другую: например, теплой зиме в Западной Европе соответствует холодная внутри Соединённых Штатов и в Восточной Сибири, или обратно, а иногда компенсация встречается и гораздо ближе. По его мнению, отклонения в ту или другую сторону зависят от различного направления воздушных течений. Этому вопросу посвящены 6 больших томов «Nichtperiodische Veränderungen der Verbreitung der Wärme auf der Erdoberfläche» и большая часть 2-го тома «Klimatologische Beiträge». Менее важны работы Дове, посвящённые суточному периоду температуры («Temperaturtafeln», «Dämmerung der Wärme in der Winternacht der Polarländer» и т. д.), актинометрии в широком смысле («Ueber den zusammenhang der Wärmeveränderung der Atmosphäre mit der Entwickelung der Pflanzen») и осадкам («Ueber die Vertheilung des Regens auf der Erdoberfläche», в «Klimatol. Beitr.», том I). О движении воздуха (ветрах, бурях) Дове писал много; он — автор знаменитого закона ветров, по которому смена ветров происходит в том же направлении, как и видимое движение Солнца, а именно: вправо в северном и влево в южном полушарии. Им же вычислены многочисленные так называемые розы ветров. В позднейших работах Дове о ветрах всё более и более выступает понятие о двух основных воздушных течениях, так называемом полярном (в северном полушарии СВ, в южном ЮВ) и экваториальном (в северном полушарии ЮЗ, в южном СЗ.), и о том, что в тропиках они расположены одно над другим (первое внизу, второе наверху), а в средних и высших широтах — одно рядом с другим, и от вытеснения одного из этих воздушных течений другим зависит наша погода.

О бурях Дове тоже писал уже в первых своих трудах и до 1850 года склонялся к мнению, что и бури средних широт — циклоны, — мнению, высказанному уже Брандесом в 1820 году. Позднее он высказал мнение, что бури умеренного пояса происходят, главным образом, в так называемом экваториальном течении, иногда в полярном, а также и при встрече их (так называемый Staustürme).

Многие работы Дове посвящены давлению воздуха: он одним из первых обратил внимание на годовой ход давления и собрал большой материал по этому вопросу. Он же первый указал на то, что летний муссон Индии зависит от разрежения воздуха в Центральной Азии. Начиная с конца 40-х годов XIX века влияние Дове было так же велико в метеорологии, как влияние Берцелиуса в химии в 30-х годах того же столетия, особенно в Германии. Новые направления в метеорологии, как-то: синоптические работы и применение законов механики и термодинамики — не одобрялись им, и его влияние мешало распространению нового направления науки в Германии. Дове преподавал метеорологию не только в университете, но и в военной академии. Он был блестящим лектором; его публичные лекции всегда привлекали многочисленных слушателей. Его сочинения отличаются ясным, нередко блестящим изложением, столь редким в то время у немецких учёных.

Кроме названных работ, Дове напечатал много других по физике и метеорологии в «Pogg. Ann.» и в редактированном им «Repertorium der Physik» и в изданиях Берлинской академии наук, и по метеорологии в «Preussische Statistik», «Zeitschr. der Preuss. Statist. Bureau», «Zeitschr. für Allgemeine Erdkunde», «Zeitschr. der Oesterr. Ges. f. Meteorologie». Следует ещё упомянуть следующие работы: «Unters. im Gebiete der Induktionselektricität»; «Eiszeit, Föhn und Scirocco»; «Der schw. Föhn»; «Rückfälle der Kälte im Mai» (1856); «Ueber Mass u. Messen»; «Wirkungen aus der Ferne»; «Darstellung der Farbenlehre» (1853); «Optische Studien» (1859); «Der Kreislauf des Wassers auf der Oberfl. der Erde».

Память

В 1935 г. Международный астрономический союз присвоил имя Генриха Дове кратеру на видимой стороне Луны.

Ссылки

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

• Дове, Генрих Вильгельм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Дове Генрих Вильгельм // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [isaran.ru/?q=ru/person&guid=1AD00691-96DA-4F9E-22B6-39FF169850CE Информация] на сайте ИС АРАН

Отрывок, характеризующий Дове, Генрих Вильгельм

Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.
Николай, которому хотелось по отличной дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
– Нет, ну что вы его, старика, расстроите! – сказала графиня, – да и негде повернуться у него. Уж ехать, так к Мелюковым.
Мелюкова была вдова с детьми разнообразного возраста, также с гувернантками и гувернерами, жившая в четырех верстах от Ростовых.
– Вот, ma chere, умно, – подхватил расшевелившийся старый граф. – Давай сейчас наряжусь и поеду с вами. Уж я Пашету расшевелю.
Но графиня не согласилась отпустить графа: у него все эти дни болела нога. Решили, что Илье Андреевичу ехать нельзя, а что ежели Луиза Ивановна (m me Schoss) поедет, то барышням можно ехать к Мелюковой. Соня, всегда робкая и застенчивая, настоятельнее всех стала упрашивать Луизу Ивановну не отказать им.
Наряд Сони был лучше всех. Ее усы и брови необыкновенно шли к ней. Все говорили ей, что она очень хороша, и она находилась в несвойственном ей оживленно энергическом настроении. Какой то внутренний голос говорил ей, что нынче или никогда решится ее судьба, и она в своем мужском платье казалась совсем другим человеком. Луиза Ивановна согласилась, и через полчаса четыре тройки с колокольчиками и бубенчиками, визжа и свистя подрезами по морозному снегу, подъехали к крыльцу.