Долгушин, Донат Александрович
Поделись знанием:
«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
| Донат Александрович Долгушин | |||||||||||||
 | |||||||||||||
| Дата рождения: | |||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Место рождения: |
город Пенза, Российская империя | ||||||||||||
| Дата смерти: | |||||||||||||
| Страна: | |||||||||||||
| Научная сфера: | |||||||||||||
| Альма-матер: | |||||||||||||
| Научный руководитель: | |||||||||||||
| Награды и премии: |
| ||||||||||||
Донат Александрович Долгушин (29 октября 1903 — 1 февраля 1995,похоронен на Серафимовском кладбище Санкт-Петербурга) — советский селекционер, доктор биологических наук (1936),[1] академик ВАСХНИЛ (1948)[1] (не был избран академиком, но был назначен им согласно постановлению Совета Министров СССР по поручению Политбюро[2]), сотрудник Т. Д. Лысенко.
Содержание
Биография
Родился в г. Пензе 29 октября 1903 года в семье агронома[1].
В 1922 году поступил, а в 1927 году закончил Тифлисский политехнический институт[3] (Грузинский политехнический институт, г. Тбилиси)[1].
- В 1928—1931 — ассистент Ганджинской селекционной станции (г. Гянджа, Азербайджанской ССР)[1].
- В 1931—1941 — лаборатория физиологии развития растений, затем — отдел селекции зерновых культур (старший научный сотрудник) Украинского института селекции, позднее — Всесоюзный селекционно-генетический институт (ВСГИ), г. Одесса[1].
- В 1941—1944 — (село Кибрай Ташкентской области — г. Одесса) — заместитель директора этого института[1].
- В 1944—1948 — заместитель директора по научной работе экспериментальной базы ВАСХНИЛ «Горки Ленинские», Ленинский район Московской области[1].
- В 1948—1951 — заведующий лабораторией селекции базы ВАСХНИЛ «Горки Ленинские»[1].
- В 1951—1966 — заместитель директора ВСГИ по научной работе[1].
- В 1966—1988 — заведующий лабораторией биологии развития сельскохозяйственных растений[1].
- В 1988—1992 — советник при дирекции ВСГИ[3].
Академик Д. А. Долгушин председательствовал в экспертной комиссии по биологии ВАК, был членом Государственной комиссии по сортоиспытанию сельскохозяйственных культур Министерства Сельского хозяйства (МСХ) СССР, работал в редколлегии журнала «Селекция и семеноводство»[1].
Научные работы
Д. А. Долгушин разрабатывал сорта пшеницы, включая ветвистую пшеницу. Согласно данным сайта Российской Академии Наук, 13 марта 1941 г. Д. А. Долгушину была присуждена Сталинская премия второй степени в размере 50000 рублей «за разработку методов получения высококачественной элиты зерновых культур и за выведение новых сортов пшеницы „1163“ и „ОД-013“».[4] Согласно данным сайта Российской Академии Сельскохозяйственный Наук (РАСХН), Д. А. Долгушин являлся автором сорта яровой мягкой пшеницы «Одесская 13» и соавтором наиболее распространенных до 1960-х годов сортов озимой мягкой пшеницы.[3] Совместно с Т. Д. Лысенко Долгушин разрабатывал метод яровизации картофеля и летние посадки семенного картофеля в южных регионах.[3] Д. А. Долгушин разрабатывал единую систему семеноводства зерновых колосовых культур[3] и подбор пар для скрещивания с предварительным стадийным анализом.[3]. При работе над ускоренным выведением сортов был использован следующий принцип, описанный Долгушиным: "родителей необходимо подбирать по принципу наименьшего количества отрицательных признаков, а не по наибольшему количеству положительных"[5]. А вот как сам Долгушин описывал результаты работы над "сортом 1163" (уже после шестого поколения), которая велась на основе этого принципа: "всходы показали большую изреженность и неравномерность"[6], что могло быть только следствием генетических дефектов[7]. Более того, "в период налива зерна стали обнаруживаться растения, поражённые твёрдой головнёй"[6]. Кроме того, количество семян было намного меньше того, которое необходимо для проведения не только государственного сортоиспытания, но даже производственного испытания[8] - как отмечает Долгушин, всего 500 граммов семян[7].
Заведующий отделом селекции и семеноводства пшеницы Селекционно-генетического института УААН, член-корреспондент УААН Н. А. Литвиненко в журнале «Хранение и переработка зерна» за 12 мая 2000 г. утверждал, что академик Долгушин создал высокорослые сорта пшеницы с генетическим потенциалом урожайности 60-75 центнеров с гектара и повышенной устойчивостью к полеганию — Одесская 117, Одесская 161, Одесская 265, Одесская 267, занесённые в настоящее время в государственный Реестр Украины. Исследователь отмечает высокий уровень адаптации этих сортов к таким неблагоприятным факторам, как засухи, низкие температуры, заболевания и вредители, а также несоблюдение сельскохозяйственных технологий.[9]
Доктор сельскохозяйственных наук, заслуженный деятель науки России, лауреат Государственной премии Петр Фёдорович Кононков утверждал, что приблизительно в 1983 году сорт озимой пшеницы «Одесская 56» селекции Д. А. Долгушина занял более 6 миллионов гектаров, и автор сорта был представлен к званию Героя Социалистического труда. Однако, награда была понижена до ордена из-за того, что на своём 80-летнем юбилее на торжественном заседании Учёного Совета ВСГИ Долгушин заявил, что своими успехами в селекции он обязан теории стадийного развития и другим разработкам академика Т. Д. Лысенко.[10]
Критика
В. Н. Сойфер в своей книге «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», а также в обзорной статье в журнале Nature Reviews Genetics отмечал ряд несостоятельных, по мнению критиков, теорий и разработок, применявшихся Д. А. Долгушиным совместно с Т. Д. Лысенко, среди них — ветвистую пшеницу и летние посадки картофеля, работа над которыми завершилась полным провалом [11][12], методику ускоренного выведения сорта «1163», который не являлся сортом, по существовавшим в те годы и позднее критериям [13][14], а также лженаучную и средневековую, по утверждениям критиков, теорию порождения видов (Долгушин считал, что овёс мог порождать рожь).[15].
А. А. Любищев в своей книге "О монополии Т.Д. Лысенко в биологии" так характеризует деятельность Долгушина по отмене сортовой изоляции: "следовало бы привлечь его к ответственности за то вредное мероприятие, которое он "со всей ответственностью" рекомендовал"[16]. Долгушин писал: "нет сейчас такой силы, которая заставила бы Госсортсеть принять в испытание сорт, пёстрый по "рубашке", хотя бы он вдвое превышал другие сорта по урожаю или другим хозяйственно ценным признакам"[17]. По этому поводу Любищев отмечает: "сорт, "пёстрый по рубашке", есть смесь сортов, а не настоящий сорт: из него надо сначала выделить сорта на селекционных станциях, а потом уже пускать в Госсортсеть. Все высокопродуктивные сорта растений и животных отличаются однородностью по внешним признакам... Предложение Долгушина судить только по урожаю, игнорируя чистосортность, в сущности, совершенно ликвидирует организацию семеноводства"[18].
Награды
- Сталинская премия (1941)[1]
- Государственная премия СССР (1979)[1]
- Государственная премия УССР (1975)[1]
- 4 ордена Ленина (1949,[1] 1962,[1] 1971,[1] 1983[3])
- Орден Октябрьской Революции (1973)[1]
- 2 ордена Трудового Красного Знамени (1954, 1979)[1]
- Медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне» (1946) [1]
- Малая золотая медаль ВСХВ (1940) [1]
- Большая серебряная медаль ВДНХ (1955).[1]
Сочинения
- 1929
- К вопросу о сущности озими/Соавт. Т. Д. Лысенко.— В кн.: Труды Всесоюзного съезда по генетике, селекции, семеноводству и племенному животноводству, в Ленинграде 10—16 января 1929 г. Л. 1929, т. 3, с. 188—199. То же. — Отдельный оттиск — [Л.], 1929. — 189—199 с.
- 1932
- К вопросу о фотопериодическом последействии. — Бюллетень яровизации, 1932, № 1, с. 30—35.
- О комплексе факторов, обуславливающих плодоношение проса. — Бюллетень яровизации, с. 36—38.
- Ускорение развития картофеля в полевых условиях социалистического сельского (хозяйства / Соавтор Т. Д. Лысенко.— Бюллетень яровизации, № 2/3, с. 35—45.
- 1934
- Яровизацию — на службу социалистическому сельскому хозяйству /Соавтор Т. Д. Лысенко. — В книге: Сельскохозяйственная наука в СССР. М.; Л., 1934, с. 94—114.
- 1935
- История сорта. — Москва; Одесса: Издательство ВАСХНИЛ 1935. —44 с. См. также: Яровизация, 1935, № 3, с. 13—56.
- Мировая коллекция пшениц на фоне яровизации. — М.: Сельхозгиз, 1935. — 109 с.
- 1936
- О методике скрещивания и размножения обновленных семян. — Яровизация, 1936, № 5, с. 69—81.
- Размножение семян внутрисортового скрещивания: Руководство для хат-лабораторий —Одесса, 1936. — 18 с. — В надзаголовке: Селекционно-генетический институт.
- 1937
- Внутрисортовое скрещивание.—М.: Сельхозгиз, 1937.— 29 с.— (Новое в сельском хозяйстве; Вып. 11).
- [Выступление на IV сессии ВАСХНИЛ].— Селекция и семеноводство, 1937, № 2, с. 36—37.
- Новая техника внутрисортовых скрещиваний. — Бюллетень ВАСХНИЛ, 1937, № 5, с. 21—24.
- О переделке наследственного основания растений.— Яровизация, 1937, № 1, с. 103—112.
- Пути селекции озимой пшеницы. — Яровизация, № 5, с. 61 —71.
- 1938
- Внутрисортовое скрещивание озимой и яровой пшеницы / Соавтор Т. Д. Лысенко.—Селекция и семеноводство, 1938, № 8/9, с. 7—8.
- Внутрисортовое скрещивание растений. — М.: Сельхозгиз, 1938.— 31 с.
- Руководство по внутрисортовому скрещиванию озимой и яровой пшеницы / Соавтор Т. Д. Лысенко.— М.: Сельхозгиз, 1938.— 14 с.
- 1939
- Борьба за дарвинистские основы семеноводства.— Яровизация, 1939, № 1, с. 37—52.
- Семеноводческая работа Всесоюзного селекционно-генетического института. — Селекция и семеноводство, 1939, №5, с. 16—17.
- 1941
- Одесская 13. — Яровизация, 1941, № 3, с. 32—37.
- Семеноводство зерновых культур. — Яровизация, № 1, с. 6—26.
- 1946
- О некоторых особенностях процесса оплодотворения у растений. — Агробиология, 1946, № 3, с. 51—58.
- Полiпшення природи сортiв. — В кн.: Посiбнiк по сiл. госп-ву. Київ; Харькiв, 1946, кн. 1, с. 355—375.
- 1948
- Речь [на сессии ВАСХНИЛ].—Селекция и семеноводство, 1948, №9, с. 50—51.
- 1949
- Мичуринские принципы селекции и семеноводства культурных растений: Стенограмма публичной лекции, прочитанной в Центральном лектории Общества в Москве. — М.: Правда, 1949. — 23 с. — В надзаголовке: Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний.
- 1950
- Мичуринские принципы селекции и семеноводства культурных растений: Научно-популярная лекция. — М.: Правда, 1950.— 23 с.— (Всесоюзное общество по распространению политических и научных знаний. Колхозная серия).
- A novenynemesites es magtermesztes Miesurini elvei.— Budapest: Athenaeum konyvkiado N. V., 1950.— 31 p.— (Mezogazd. kiskonyvtar; N 7).
- Principiile miciuriniste de arneliorare si de producere a semintelor de plante cultivate. — Bucuresti: Ed. de Stat, 1950.— 38 p. — (RPR. Ministerul agriculturii. Pentru ridicarea agriculturii in RPR).
- 1951
- Мичуринские принципы селекции и семеноводства культурных растений: Стенограмма публичной лекции. — Баку, 1951.— 28 с. — В надзаголовке: Общество по распространению политических и научных знаний АзССР. — Азербайджан.
- 1952
- Будьте мастерами обильных урожаев. — Молодой колхозник, 1952, № 3, с. 24.
- 1953
- Достижения науки — социалистическому производству/ Соавтор: А. В. Пухальский и другие. — Достижения науки и передового опыта в сельском хозяйстве, 1953, № 3, с. 22—39.
- Опыт получения ржи из растений овса. — Агробиология, 1953, №5, с. 86—91.
- 1954
- Случай естественного «срастания» деревьев разных видов.— Агробиология, 1954, № 1, с. 138—140.
- 1955
- О развитии и применении мичуринских принципов в селекции культурный растений.—Достижения науки и передовго опыта в сельском хозяйстве, 1955, № 10, с. 20—25.
- Сорт. — В кн.: С.-х. энциклопедия. 3-е изд., 1955, т. 4, с. 556—558.
- Шляхами видатного дослiдника. —Наука i життя, 1955, № 10, с. 23—25.
- 1957
- Возникновение побега сливы на абрикосе. — Агробиология, 1957, № 2, с. 44—46.
- Всесоюзный селекционно-генетический институт имени Т. Д. Лысенко. — Вестн. с.-х. науки, 1957, № 9, с. 3—12.
- На службе производству / Соавт.: Б. Э. Берченко, С. Н. Фастовец. — Селекция и семеноводство, 1957, № 6, с. 15—24.
- Нужна ли кастрация колосьев пшеницы при межсортовых и внутрисортовых скрещиваниях / Соавтор Э. М. Темиразова. — Бюллетень Всесоюзного селекционно-генетического института, 1957, № 3, с. 9—13.
- 1958
- Особенности стадийного развития озимой пшеницы в условиях осеннего посева. — Агробиология, 1956, № 3, с. 19-33.
- Особенности стадийного развития озимых пшениц в условиях осеннего посева. — Научные труды / Всесоюзный селекционно-генетический институт, 1958, вып. 3, с. 30—54.
- 1959
- Особенности стадийного развития пшениц в условиях осеннего посева. — В кн.: Наследственность и изменчивость растений, животных и микроорганизмов. М., 1959, т. 1, с. 51 — 64.
- 1960
- Дарвинизм и селекция растений.—Агробиология, 1960, № 1,с. 16—26.
- Мичуринские принципы селекции и семеноводства растений.— В книге: Материалы научно-методического совещания по селекции и семеноводству. Одесса, 1960, с. 42—50.
- 1962
- Новые данные о стадийном развитии озимых растений.— В книге: Тезисы докладов сотрудников Всесоюзного селекционно-генетического института на Научно-методическом совещании по применению и дальнейшему развитию мичуринских методов в селекции сельскохозяйственных растений. Одесса, 1962, с. 3-5.
- О стадийном развитии озимых растений. — Агробиология, 1962, №5, с. 643—665. См. также: Научные труды / Всесоюзный селекционно-генетический институт, 1962, юбил. вып., с. 225—250.
- О стадийном развитии растений. — Земледелие, 1962, №9, с. 3—10.
- 1963
- О взаимосвязи между озимостью и зимостойкостью, — Селекция и семеноводство, 1963, № 1, с. 34—38.
- О получении озимых твердых пшениц из яровых. — Агробиология, 1963, № 2, с. 192—201.
- Получение озимых твердых пшениц из яровых. — В книге: Управление наследственностью с.-х. растений. М., 1963, с. 47—56.
- Принципы «расшатывания» консерватизма наследственности растений. — Агробиология, 1963, № 5, с. 652—661.
- Свойство озимости растений и некоторые вопросы селекции озимых пшениц. — В книге: За развитие мичуринской агробиологической науки. М., 1963, с. 185—193.
- 1964
- О теоретической несостоятельности и практической бесплодности формальной генетики / Соавторы: А. С. Мусийко и др.— Вестник с.-х. науки, 1964, №8, с. 149—154.
- 1966
- Использование биологических закономерностей в селекции озимой пшеницы. — В книге: Пути повышения урожайности зерновых колосовых культур. М., 1966, с. 256—264.
- 1967
- Новый перспективный сорт озимой пшеницы Одесская 51. — Научно-технический бюллетень Всесоюзного селекционно-генетического института, 1967, выпуск 7, с. 3—5.
- 1968
- О наследовании признака зимостойкости у гибридов озимой пшеницы. — В книге: Приемы и методы повышения зимостойкости озимых зерновых культур. М., 1968, с. 40—47.
- О получении холодостойких форм кукурузы/Соавтор Д. А. Унупоглян. — Научно-технический бюллетень Всесоюзного селекционно-генетического института, 1968 (1969), выпуск 9, с. 29—33.
- Особенности стадийного развития однолетних растений /Соавт. О. А. Никифоров. — Сборник научных трудов / Всесоюзный селекционно-генетический институт. 1968, выпуск 8, с. 225—243.
- 1969
- Новый сорт озимой пшеницы. — В книге: Сiл. календарь. 1970. Київ, 1969, с. 19. — Украина.
- Формирование некоторых признаков и свойств у гибридов озимой пшеницы в зависимости от сроков посева / Соавтор Р. Е. Шестопалова. — Научно-технический бюллетень Всесоюзного селекционно-генетического института, 1969 (1970), вып. 11, с. 48—52.
- 1970
- Озимая мягкая пшеница Одесская 51 / Соавтор О. А. Никифоров.— Сборник научных трудов / Всесоюзный селекционно-генетический институт, 1970 выпуск 9, с. 99—108.
- 1973
- Для гарантованої врожайностi. — Хлiбороб України, 1973, № 12, с. 8—9.
- Изменение стадии яровизации у яровой пшеницы Московка.— Сборник научных трудов / Всесоюзный селекционно-генетический институт, 1973, вып. 10, с. 143—151.
- Озимая мягкая пшеница Одесская 51: селекция и семеноводство / Соавт.: О. А. Никифоров, В. А. Родионова.— Вестник сельскохозяйственной науки, 1973, № 9, с. 7—20.
- 1974
- Итоги и перспективы исследований по стадийному развитию сельскохозяйственных растений / Соавт. О. А. Никифоров.— Сборник научных трудов / Всесоюзный селекционно-генетический институт, 1974, вып. 11, с. 14—25.
- 1976
- Соперник фаворитов / Соавтор. О. Никифоров. — Сел. новь, 1976, №6, с. 14—16.
- Творческий труд генетиков и селекционеров — новой пятилетке. — Вестник сельскохозяйственной науки, 1976, № 3, с. 39—44.
- 1980
- Сорт и его первичное семеноводство. — Селекция и семеноводство, 1980, № 10, с. 29—30.
- Стадия яровизации и некоторые биологические особенности современных сортов озимой пшеницы на юге СССР. — Вестник сельскохозяйственной науки, 1980, № 9, с. 46—56.
- Работы под редакцией
- Методы и результаты селекционно-семеноводческой работы: Сб. статей / Всесоюзный селекционно-генетический институт. — М: Сельхозгиз. 1956. — 136 с.
- Бюллетень Всесоюзного селекционно-генетического института. № 4. — Одесса, 1958. — 35 с.
- Научные труды / Всесоюзный селекционно-генетический институт. — Вып. 3, 5.— Одесса, 1958, 1962.
- Материалы Научно-методического совещания по селекции и семеноводству. — М., 1960.— 254 с. — В надзаголовке: Всесоюзный селекционно-генетический институт.
- Рекомендации по выращиванию собственных сортов семян в семеноводческих бригадах колхозов и отделениях совхозов /Одесское областное управление сельского хозяйства, Всесоюзный селекционно-генетический институт. — Одесса, 1961. — 50 с.
Напишите отзыв о статье "Долгушин, Донат Александрович"
Литература
- Юбилей ученого: К 60-летию ученого-селекционера Д. А. Долгушина. — Селекция и семеноводство, 1964, № 1, с. 58—59.
- Никифоров О. Людина управляе природою. — Хлiбороб Украiни, 1972, № 1, с. 16.
- Созинов А. А., Никифоров О. А. К 70-летию академика ВАСХНИЛ Доната Александровича Долгушина. — Вестник сельскохозяйственной науки, 1973, № 11, с. 123.
- Турбин Н. В., Пухальский А. В., Созинов А. А. К 75-летию академика ВАСХНИЛ Доната Александровича Долгушина. — Вестник сельскохозяйственной науки, 1978, № 10, с. 123—130.
Ссылки
- [www.cnshb.ru/AKDiL/akad/base/RD/000684.shtm Долгушин Донат Александрович] — статья из Биографической энциклопедии РАСХН, ВАСХНИЛ
- [dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/22152/Долгушин Биография] в Большой биографической энциклопедии
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 Донат Александрович Долгушин / Сост. Ф. К. Невядомская; Ред. И. В. Боровских. — М., 1984. — 15 с. — (Материалы к биобиблиографии деятелей сельскохозяйственной науки / ЦНСХБ ВАСХНИЛ).
- ↑ B. Сойфер (2002), «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», c. 651, ЧеРо, Москва
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [www.cnshb.ru/AKDiL/akad/base/RD/000684.shtm Биографическая энциклопедия РАСХН, ВАСХНИЛ. ДОЛГУШИН Донат Александрович]
- ↑ [www.ras.ru/publishing/rasherald/rasherald_articleslist.aspx?magazineid=aace46c2-55d0-4d1f-ad45-3c47ac621660 Сайт Российской Академии Наук. Постановление СНК СССР «О присуждении Сталинских премий за выдающиеся работы в области науки» от 13 марта 1941 года. // Вестник АН СССР. 1941. № 4]
- ↑ Д.А. Долгушин (1935) "История сорта", Яровизация 3, 23
- ↑ 1 2 Д.А. Долгушин (1935) История сорта. Яровизация 3, 48
- ↑ 1 2 B. Сойфер (2002), «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», c. 221, ЧеРо, Москва
- ↑ B. Сойфер (2002), «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», c. 221, 245, ЧеРо, Москва
- ↑ [www.apk-inform.com/showart.php?id=9264 12.05.2000 Журнал «Хранение и переработка зерна». Одесские сорта озимой пшеницы.]
- ↑ [lysenkoism.narod.ru/kononkov.htm П. Ф. Кононков — Кратко об академике Лысенко]
- ↑ B. Сойфер (2002), «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», c. 601, 602, 628, 637—643, 701—704, ЧеРо, Москва
- ↑ Soyfer V.N., 2001, «The consequences of political dictatorship for Russian science», Nature Reviews Genetics 2, 723—729
- ↑ журнал «Социалистическая реконструкция сельского хозяйства», 1936, № 10, стр. 128
- ↑ B. Сойфер (2002), «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», c. 214—224, 322—327, ЧеРо, Москва
- ↑ B. Сойфер (2002), «Власть и наука. Разгром коммунистами генетики в СССР», c. 731, ЧеРо, Москва
- ↑ А.А. Любищев (2006) "О монополии Т.Д. Лысенко в биологии", с. 130, М.: Памятники Исторической Мысли
- ↑ Стенограмма сессии ВАСХНИЛ, август 1948, с. 207
- ↑ А.А. Любищев (2006) "О монополии Т.Д. Лысенко в биологии", с. 131, М.: Памятники Исторической Мысли
Отрывок, характеризующий Долгушин, Донат Александрович
Пьер был один из тех людей, которые, несмотря на свою внешнюю, так называемую слабость характера, не ищут поверенного для своего горя. Он переработывал один в себе свое горе.«Она во всем, во всем она одна виновата, – говорил он сам себе; – но что ж из этого? Зачем я себя связал с нею, зачем я ей сказал этот: „Je vous aime“, [Я вас люблю?] который был ложь и еще хуже чем ложь, говорил он сам себе. Я виноват и должен нести… Что? Позор имени, несчастие жизни? Э, всё вздор, – подумал он, – и позор имени, и честь, всё условно, всё независимо от меня.
«Людовика XVI казнили за то, что они говорили, что он был бесчестен и преступник (пришло Пьеру в голову), и они были правы с своей точки зрения, так же как правы и те, которые за него умирали мученической смертью и причисляли его к лику святых. Потом Робеспьера казнили за то, что он был деспот. Кто прав, кто виноват? Никто. А жив и живи: завтра умрешь, как мог я умереть час тому назад. И стоит ли того мучиться, когда жить остается одну секунду в сравнении с вечностью? – Но в ту минуту, как он считал себя успокоенным такого рода рассуждениями, ему вдруг представлялась она и в те минуты, когда он сильнее всего выказывал ей свою неискреннюю любовь, и он чувствовал прилив крови к сердцу, и должен был опять вставать, двигаться, и ломать, и рвать попадающиеся ему под руки вещи. «Зачем я сказал ей: „Je vous aime?“ все повторял он сам себе. И повторив 10 й раз этот вопрос, ему пришло в голову Мольерово: mais que diable allait il faire dans cette galere? [но за каким чортом понесло его на эту галеру?] и он засмеялся сам над собою.
Ночью он позвал камердинера и велел укладываться, чтоб ехать в Петербург. Он не мог оставаться с ней под одной кровлей. Он не мог представить себе, как бы он стал теперь говорить с ней. Он решил, что завтра он уедет и оставит ей письмо, в котором объявит ей свое намерение навсегда разлучиться с нею.
Утром, когда камердинер, внося кофе, вошел в кабинет, Пьер лежал на отоманке и с раскрытой книгой в руке спал.
Он очнулся и долго испуганно оглядывался не в силах понять, где он находится.
– Графиня приказала спросить, дома ли ваше сиятельство? – спросил камердинер.
Но не успел еще Пьер решиться на ответ, который он сделает, как сама графиня в белом, атласном халате, шитом серебром, и в простых волосах (две огромные косы en diademe [в виде диадемы] огибали два раза ее прелестную голову) вошла в комнату спокойно и величественно; только на мраморном несколько выпуклом лбе ее была морщинка гнева. Она с своим всёвыдерживающим спокойствием не стала говорить при камердинере. Она знала о дуэли и пришла говорить о ней. Она дождалась, пока камердинер уставил кофей и вышел. Пьер робко чрез очки посмотрел на нее, и, как заяц, окруженный собаками, прижимая уши, продолжает лежать в виду своих врагов, так и он попробовал продолжать читать: но чувствовал, что это бессмысленно и невозможно и опять робко взглянул на нее. Она не села, и с презрительной улыбкой смотрела на него, ожидая пока выйдет камердинер.
– Это еще что? Что вы наделали, я вас спрашиваю, – сказала она строго.
– Я? что я? – сказал Пьер.
– Вот храбрец отыскался! Ну, отвечайте, что это за дуэль? Что вы хотели этим доказать! Что? Я вас спрашиваю. – Пьер тяжело повернулся на диване, открыл рот, но не мог ответить.
– Коли вы не отвечаете, то я вам скажу… – продолжала Элен. – Вы верите всему, что вам скажут, вам сказали… – Элен засмеялась, – что Долохов мой любовник, – сказала она по французски, с своей грубой точностью речи, выговаривая слово «любовник», как и всякое другое слово, – и вы поверили! Но что же вы этим доказали? Что вы доказали этой дуэлью! То, что вы дурак, que vous etes un sot, [что вы дурак,] так это все знали! К чему это поведет? К тому, чтобы я сделалась посмешищем всей Москвы; к тому, чтобы всякий сказал, что вы в пьяном виде, не помня себя, вызвали на дуэль человека, которого вы без основания ревнуете, – Элен всё более и более возвышала голос и одушевлялась, – который лучше вас во всех отношениях…
– Гм… гм… – мычал Пьер, морщась, не глядя на нее и не шевелясь ни одним членом.
– И почему вы могли поверить, что он мой любовник?… Почему? Потому что я люблю его общество? Ежели бы вы были умнее и приятнее, то я бы предпочитала ваше.
– Не говорите со мной… умоляю, – хрипло прошептал Пьер.
– Отчего мне не говорить! Я могу говорить и смело скажу, что редкая та жена, которая с таким мужем, как вы, не взяла бы себе любовников (des аmants), а я этого не сделала, – сказала она. Пьер хотел что то сказать, взглянул на нее странными глазами, которых выражения она не поняла, и опять лег. Он физически страдал в эту минуту: грудь его стесняло, и он не мог дышать. Он знал, что ему надо что то сделать, чтобы прекратить это страдание, но то, что он хотел сделать, было слишком страшно.
– Нам лучше расстаться, – проговорил он прерывисто.
– Расстаться, извольте, только ежели вы дадите мне состояние, – сказала Элен… Расстаться, вот чем испугали!
Пьер вскочил с дивана и шатаясь бросился к ней.
– Я тебя убью! – закричал он, и схватив со стола мраморную доску, с неизвестной еще ему силой, сделал шаг к ней и замахнулся на нее.
Лицо Элен сделалось страшно: она взвизгнула и отскочила от него. Порода отца сказалась в нем. Пьер почувствовал увлечение и прелесть бешенства. Он бросил доску, разбил ее и, с раскрытыми руками подступая к Элен, закричал: «Вон!!» таким страшным голосом, что во всем доме с ужасом услыхали этот крик. Бог знает, что бы сделал Пьер в эту минуту, ежели бы
Элен не выбежала из комнаты.
Через неделю Пьер выдал жене доверенность на управление всеми великорусскими имениями, что составляло большую половину его состояния, и один уехал в Петербург.
Прошло два месяца после получения известий в Лысых Горах об Аустерлицком сражении и о погибели князя Андрея, и несмотря на все письма через посольство и на все розыски, тело его не было найдено, и его не было в числе пленных. Хуже всего для его родных было то, что оставалась всё таки надежда на то, что он был поднят жителями на поле сражения, и может быть лежал выздоравливающий или умирающий где нибудь один, среди чужих, и не в силах дать о себе вести. В газетах, из которых впервые узнал старый князь об Аустерлицком поражении, было написано, как и всегда, весьма кратко и неопределенно, о том, что русские после блестящих баталий должны были отретироваться и ретираду произвели в совершенном порядке. Старый князь понял из этого официального известия, что наши были разбиты. Через неделю после газеты, принесшей известие об Аустерлицкой битве, пришло письмо Кутузова, который извещал князя об участи, постигшей его сына.
«Ваш сын, в моих глазах, писал Кутузов, с знаменем в руках, впереди полка, пал героем, достойным своего отца и своего отечества. К общему сожалению моему и всей армии, до сих пор неизвестно – жив ли он, или нет. Себя и вас надеждой льщу, что сын ваш жив, ибо в противном случае в числе найденных на поле сражения офицеров, о коих список мне подан через парламентеров, и он бы поименован был».
Получив это известие поздно вечером, когда он был один в. своем кабинете, старый князь, как и обыкновенно, на другой день пошел на свою утреннюю прогулку; но был молчалив с приказчиком, садовником и архитектором и, хотя и был гневен на вид, ничего никому не сказал.
Когда, в обычное время, княжна Марья вошла к нему, он стоял за станком и точил, но, как обыкновенно, не оглянулся на нее.
– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.
– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.
Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
Категории:
- Родившиеся 29 октября
- Родившиеся в 1903 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Пензе
- Умершие 1 февраля
- Умершие в 1995 году
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Октябрьской Революции
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Лауреаты Сталинской премии
- Лауреаты Государственной премии СССР
- Награждённые золотой медалью ВДНХ
- Награждённые серебряной медалью ВДНХ
- Учёные по алфавиту
- Селекционеры СССР
- Биологи XX века
- Доктора биологических наук
- Академики ВАСХНИЛ
- Персоналии:Мичуринская биология
- Выпускники Грузинского технического университета
- Похороненные на Серафимовском кладбище
