Дудников, Дмитрий Михайлович

Дмитрий Дудников
Кадр из фильма «Мужество». Д. Дудников в роли Мустафы Хаджи
Имя при рождении:	Дмитрий Михайлович Дудников
Дата рождения:	1895(1895)
Дата смерти:	1964(1964)
Место смерти:	Ленинград, РСФСР, СССР
Профессия:	актёр
Гражданство:	Российская империя Российская империя, СССР СССР
Награды:

Дмитрий Михайлович Ду́дников (1895—1964) — советский актер театра и кино. Заслуженный артист РСФСР (1939). Лауреат Сталинской премии первой степени (1950).

Биография

Обучался драматическому искусству под руководством И. Н. Певцова, в конце 1920-х годов работал в ЛАТД имени А. С. Пушкина. В 1930-х — актер театра-студии под руководством С. Э. Радлова, где успешно выступил в роли Яго («Отелло», 1935) и особенно в роли Гамлета (1938).

Позже играл на сцене Ленинградского театра имени Ленинского комсомола.

Преподавал в Техникуме сценических искусств (ТСИ).

Увлечение алкоголем, привело актера в больницу, выписавшись из которой, он бросил театральную сцену, устроился на работу по ремонту мостовых, возил булыжник.

Режиссёр Владимир Иогельсен так пишет в книге «Воспоминаний» о Дмитрии Дудникове:

Человеком со сложной судьбой был Дмитрий Михайлович Дудников. Он много воевал. Закончил курс драмы у И. Н. Певцова, работал в Пушкинском театре, потом стал поклонником зеленого змия- в пьяном виде сидел на лошади рядом с Петром Великим — откуда был снят пожарной командой. Выйдя из больницы, бросил театр. Стал работать по ремонту мостовых, возил булыжник. Режиссёр Б. Зон увидел Дудникова на улице с тачкой и убедил его вернуться назад в театр. В результате мэтр пригласил Дудникова к себе. Мэтр считал Дудникова лучшим артистом своего театра. Качество таланта — это темперамент мысли — в этом формула утверждал мэтр. И, действительно, кого бы он не играл, от развернутого пьяницы фельдкурата Каца, до принца Гамлета, зритель становился свидетелем мыслительного процесса изображенного персонажа. Причем, что именно было замечательно, мыслил не Дудников, а Освальд, Сальери, Председатель пира, Яго, и, наконец, Гамлет. В роли Освальда стоило Дудникову выйти на сцену, как сразу было ясно, что Освальд — художник, только что вернувшийся из Парижа, находившийся всецело ещё под впечатлением жизни, его окружавшей, так в той педантичной манере, с которой Яго складывал свой плащ, читался профессиональный военный, привыкший к своей походной жизни, а в первом явлении Гамлета не было никакого сомнения, что мы видим принца. И самое странное, что лицо у Дудникова было антиактерское, скорее солдатское, волос не было, глаза был маленькие. И рост был заурядный. Вот разве голос был приятный. Два последних пальца на обеих руках у него были тесно прижаты к ладоням и не двигались. Вероятно, сказалась работа с тачкой. Зато владел он своими руками бесподобно. И когда в последней фразе Освальда: « Мама…Солнце…», он протягивал руки по направлению к окну, а потом к вискам, весь зал замирал. А студенты загибали уже свои пальцы в патетических местах исполняемых на экзаменах отрывок. Очень любил театральный Питер Дудникова. А сейчас наглухо забыт артист. Последний взлёт у него в театре им. Ленинского комсомола в роли Адмирала в « Гибели эскадры» Корнейчука.

— [iogelsen.narod2.ru/history/ Владимир Иогельсен. Жизнь и творчество]

Умер он в безвестности в 1964 году. Похоронен на Серафимовском кладбище Ленинграда.

Фильмография

1. 1938 — Выборгская сторона — Ропшин (Борис Викторович Савинков) — член ЦК партии эсеров, руководитель заговора
2. 1939 — Мужество — Мустафа Хаджи
3. 1939 — Танкисты — уполномоченный Верховного правителя

Награды

• орден «Знак Почёта» (1939) — за исполнение роли Ропшина в фильме "Выборгская сторона"
• Сталинская премия первой степени (1950) — за исполнение роли в спектакле «Из искры…» Ш. Н. Дадиани (1949), поставленном на сцене ЛДТ имени Ленинского Комсомола режиссёром Г. А. Товстоноговым.

Отрывок, характеризующий Дудников, Дмитрий Михайлович

Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.