Лебедев, Иван Владимирович
| И. В. Лебедев | |
 | |
| Личная информация | |
|---|---|
| Полное имя |
Иван Владимирович Лебедев |
| Прозвища |
Дядя Ваня |
| Гражданство | |
| Специализация | |
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Дата смерти | |
| Спортивная карьера |
1896—1950 |
Иван Владимирович Лебедев (1879 год, Санкт-Петербург (Россия) — 1950 год) — атлет-гиревик, борец, арбитр и режиссёр-организатор чемпионатов борьбы, цирковой постановщик и конферансье, деятель цирка, актёр, редактор-издатель спортивных журналов, первый из которых в России был «Геркулес» в 1912 году, журналист, литератор.
Содержание
Биография
Юрист по образованию. Свой спортивный путь начал в 1896 году в кружке доктора В. Ф. Краевского, под руководством которого стал гиревиком-рекордсменом и тренером.
Позже в своей книге «Тяжёлая атлетика» И. Лебедев напишет[1]:Если доктор В. Ф. Краевский — был «отцом русской атлетики», то граф Г. И. Рибопьер был её «кормильцем».
В 1901 году студент Петербургского университета И. Лебедев обратился к ректору с проектом организации в высших учебных заведениях занятий спортом. Проект был утверждён Министерством народного просвещения, в университете открылись первые курсы физического развития. Этот день следует считать датой возникновения спорта в высших учебных заведениях России. Заведующим университетских курсов и преподавателем назначили студента Лебедева, которого с тех пор стали называть «профессором атлетики». Затем стали организовываться кружки в других университетах и институтах; при содействии Лебедева — в политехническом и лесном институтах, а также академии. По подсчётам 1912 года через Лебедева прошло порядка 10 тысяч учеников.
С 1905 года — крупнейший арбитр и организатор чемпионатов греко-римской (классической) борьбы. Лебедев создал русский чемпионат, ввёл парад борцов, музыкальное сопровождение, амплуа борцов («под маской», «герой», «комик», «злодей» и другие), включал в состав жюри представителей публики и прессы, изменил функцию арбитра, ставшего своеобразным конферансье. Он сам реализовывал образ самобытного славянофильского арбитра из народа — в картузе, поддёвке и сапогах, был не только профессионально опытным судьёй, но и своеобразным посредником между борцами и зрителями.
В 1910 году в память доктора В. Ф. Краевского и в юбилея тяжёлой атлетики в России И. В. Лебедев основал при школе для исключительно сильных людей и был избран его почётным председателем.
В 1912 году И. В. Лебедев передал свою школу обществу «Санитас», так как не мог больше лично руководить ею.
В 1912-1917 годах Лебедев издавал выходивший раз в две недели иллюстрированный журнал спорта «Геркулес», лозунгом которого было: «Каждый может и должен быть сильным». Тираж журнала был по тому времени колоссальным экземпляров. Журнал печатал материалы не только о тяжёлой атлетике, но и о других видах спорта. Писал он и о спортивной жизни любителей и профессионалов, помещал портреты деятелей спорта, печатал корреспонденцию из провинции, хронику зарубежного спорта. Журнал знакомил читателей с рассказами о спорте и цирке русских и иностранных писателей. Сотрудниками журнала были крупные спортсмены того времени: А. Анохин, Л. Чаплинский, А. Петров и другие, писатели А. Куприн и Ал. Грин. Из иностранных авторов печатали Дж. Лондона и Конан Дойла. В числе художников, привлечённых к работе в журнале, был В. С. Сварог. Обложка журнала, изображающая античного Геркулеса, была сделана И. Г. Мясоедовым, атлетом, боровшимся в провинции под был и сотрудничавший в журнале художник С. Ф. Колесников.
В 1920—1921 годах Лебедев создал в Одессе «Дворец искусств и спорта». Был наставником известного борца из Шацка — И. И. Чуфистова, а также Б. А. Евлоева из Ингушетии.
В декабре 1945 года, как старейший спортсмен, «дядя Ваня» был командирован Спорткомитетом в Ленинград для участия в праздновании, русского тяжелоатлетического спорта. В президиум торжественного собрания были избраны старейшие русские борцы: Иван Заикин, Клементий Буль и Иван Лебедев. Выступление последнего, по свидетельству участников вечера, было самым ярким.
В 1950 году И. В. Лебедев скончался.
За свою многолетнюю плодотворною тренерскую деятельность И. В. Лебедев неоднократно награждался; ему присвоено звание «Отличник физической культуры».
Напишите отзыв о статье "Лебедев, Иван Владимирович"
Примечания
- ↑ В. Н. Мишутин. I. ЧАСТЬ. ПОДГОТОВКА ТЯЖЕЛОАТЛЕТА // Начальная тяжелоатлетическая подготовка / к.п.п, доцент В. А. Огульчанский. — Учеб.. — Волгоград: ФГБОУ ВПО «ВГАФК»; «БИБКОМ», 2012. — С. 16. — 282 с. — 100 экз. — ISBN УДК 796.88/.89; ББК 75.712.
Литература
- В. М. Пивкин. «Колосс Поволжья», 1994.
См. также
Ссылки
- [ruscircus.ru/encyc?func=text&sellet=%cb&selword=1516 Лебедев Иван Владимирович]. «Энциклопедия циркового и эстрадного искусства».
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Лебедев, Иван Владимирович
Но потом, увидав отца и особенно маленького Коко, она ослабевала в своем намерении, потихоньку плакала и чувствовала, что она грешница: любила отца и племянника больше, чем Бога.Библейское предание говорит, что отсутствие труда – праздность была условием блаженства первого человека до его падения. Любовь к праздности осталась та же и в падшем человеке, но проклятие всё тяготеет над человеком, и не только потому, что мы в поте лица должны снискивать хлеб свой, но потому, что по нравственным свойствам своим мы не можем быть праздны и спокойны. Тайный голос говорит, что мы должны быть виновны за то, что праздны. Ежели бы мог человек найти состояние, в котором он, будучи праздным, чувствовал бы себя полезным и исполняющим свой долг, он бы нашел одну сторону первобытного блаженства. И таким состоянием обязательной и безупречной праздности пользуется целое сословие – сословие военное. В этой то обязательной и безупречной праздности состояла и будет состоять главная привлекательность военной службы.
Николай Ростов испытывал вполне это блаженство, после 1807 года продолжая служить в Павлоградском полку, в котором он уже командовал эскадроном, принятым от Денисова.
Ростов сделался загрубелым, добрым малым, которого московские знакомые нашли бы несколько mauvais genre [дурного тона], но который был любим и уважаем товарищами, подчиненными и начальством и который был доволен своей жизнью. В последнее время, в 1809 году, он чаще в письмах из дому находил сетования матери на то, что дела расстраиваются хуже и хуже, и что пора бы ему приехать домой, обрадовать и успокоить стариков родителей.
Читая эти письма, Николай испытывал страх, что хотят вывести его из той среды, в которой он, оградив себя от всей житейской путаницы, жил так тихо и спокойно. Он чувствовал, что рано или поздно придется опять вступить в тот омут жизни с расстройствами и поправлениями дел, с учетами управляющих, ссорами, интригами, с связями, с обществом, с любовью Сони и обещанием ей. Всё это было страшно трудно, запутано, и он отвечал на письма матери, холодными классическими письмами, начинавшимися: Ma chere maman [Моя милая матушка] и кончавшимися: votre obeissant fils, [Ваш послушный сын,] умалчивая о том, когда он намерен приехать. В 1810 году он получил письма родных, в которых извещали его о помолвке Наташи с Болконским и о том, что свадьба будет через год, потому что старый князь не согласен. Это письмо огорчило, оскорбило Николая. Во первых, ему жалко было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного отца. Минуту он колебался не попроситься ли в отпуск, чтоб увидать Наташу невестой, но тут подошли маневры, пришли соображения о Соне, о путанице, и Николай опять отложил. Но весной того же года он получил письмо матери, писавшей тайно от графа, и письмо это убедило его ехать. Она писала, что ежели Николай не приедет и не возьмется за дела, то всё именье пойдет с молотка и все пойдут по миру. Граф так слаб, так вверился Митеньке, и так добр, и так все его обманывают, что всё идет хуже и хуже. «Ради Бога, умоляю тебя, приезжай сейчас же, ежели ты не хочешь сделать меня и всё твое семейство несчастными», писала графиня.
Письмо это подействовало на Николая. У него был тот здравый смысл посредственности, который показывал ему, что было должно.
Теперь должно было ехать, если не в отставку, то в отпуск. Почему надо было ехать, он не знал; но выспавшись после обеда, он велел оседлать серого Марса, давно не езженного и страшно злого жеребца, и вернувшись на взмыленном жеребце домой, объявил Лаврушке (лакей Денисова остался у Ростова) и пришедшим вечером товарищам, что подает в отпуск и едет домой. Как ни трудно и странно было ему думать, что он уедет и не узнает из штаба (что ему особенно интересно было), произведен ли он будет в ротмистры, или получит Анну за последние маневры; как ни странно было думать, что он так и уедет, не продав графу Голуховскому тройку саврасых, которых польский граф торговал у него, и которых Ростов на пари бил, что продаст за 2 тысячи, как ни непонятно казалось, что без него будет тот бал, который гусары должны были дать панне Пшаздецкой в пику уланам, дававшим бал своей панне Боржозовской, – он знал, что надо ехать из этого ясного, хорошего мира куда то туда, где всё было вздор и путаница.
Через неделю вышел отпуск. Гусары товарищи не только по полку, но и по бригаде, дали обед Ростову, стоивший с головы по 15 руб. подписки, – играли две музыки, пели два хора песенников; Ростов плясал трепака с майором Басовым; пьяные офицеры качали, обнимали и уронили Ростова; солдаты третьего эскадрона еще раз качали его, и кричали ура! Потом Ростова положили в сани и проводили до первой станции.
До половины дороги, как это всегда бывает, от Кременчуга до Киева, все мысли Ростова были еще назади – в эскадроне; но перевалившись за половину, он уже начал забывать тройку саврасых, своего вахмистра Дожойвейку, и беспокойно начал спрашивать себя о том, что и как он найдет в Отрадном. Чем ближе он подъезжал, тем сильнее, гораздо сильнее (как будто нравственное чувство было подчинено тому же закону скорости падения тел в квадратах расстояний), он думал о своем доме; на последней перед Отрадным станции, дал ямщику три рубля на водку, и как мальчик задыхаясь вбежал на крыльцо дома.
После восторгов встречи, и после того странного чувства неудовлетворения в сравнении с тем, чего ожидаешь – всё то же, к чему же я так торопился! – Николай стал вживаться в свой старый мир дома. Отец и мать были те же, они только немного постарели. Новое в них било какое то беспокойство и иногда несогласие, которого не бывало прежде и которое, как скоро узнал Николай, происходило от дурного положения дел. Соне был уже двадцатый год. Она уже остановилась хорошеть, ничего не обещала больше того, что в ней было; но и этого было достаточно. Она вся дышала счастьем и любовью с тех пор как приехал Николай, и верная, непоколебимая любовь этой девушки радостно действовала на него. Петя и Наташа больше всех удивили Николая. Петя был уже большой, тринадцатилетний, красивый, весело и умно шаловливый мальчик, у которого уже ломался голос. На Наташу Николай долго удивлялся, и смеялся, глядя на нее.
