Д’Арсак де Тернэ, Шарль-Анри-Луи

Шарль-Анри-Луи д'Арсак де Тернэ
Портрет шевалье де Тернэ
Дата рождения	27 января 1723(1723-01-27)
Место рождения	Анже
Дата смерти	19 декабря 1780(1780-12-19) (57 лет)
Место смерти	Ньюпорте
Принадлежность	Франция
Годы службы	1738—1780
Звание	Генерал-лейтенант
Сражения/войны	Битва при Сигнал-Хилл

Шарль-Анри-Луи д'Арсак де Тернэ или шевалье де Тернэ (фр. Charles-Henri-Louis d'Arsac de Ternay; 27 января 1723 — 19 декабря 1780) — французский морской офицер. Участвовал в Семилетней войне и в войне за независимость США.

Карьера

В 1737 году де Тернэ вступил в Мальтийский орден св. Иоанна Поступил на службу в ВМС Франции в 1738 году. 10 января 1761 года стал капитанам военного корабля «Robuste».

Семилетняя война

В 1762 году, в конце Семилетней войны, де Тернэ возглавил тайную французскую экспедицию по захвату английского форта Сент-Джонс на Ньюфаундленде. В задачи экспедиции входил захват и удержания Ньюфаундленда, а также возможный захват Луисбурга. 20 мая 1762 года де Тернэ во главе эскадры из двух линейных кораблей, фрегата и двух флейт, прорвав британскую блокаду побережья, вышел из Бреста в Атлантику. 20 июня французские корабли достигли Ньюфаундленда. 27 июня французы отрядом из 750 человек не встретив особого сопротивления, захватили Сент-Джонс. После захвата Сент-Джонса французы приступили к уничтожению рыболовной инфраструктуры, по последующим оценкам британцев, ущерб составил около 1 млн фунтов стерлингов.

Французы ожидали ответных действий англичан не ранее следующего года, но узнавший в июле о французском нападении полковник Уильям Амхерст собрал британский экспедиционный отряд. Для возврата Сент-Джонса британской короне на Ньюфаундленде высадился отряд в 1500 человек. 12 сентября британские войска атаковал французов. Нападение британцев стало неожиданным, стремительной атакой они овладели Сигнал-Хилл. Французы укрылись непосредственно в форте. Де Тернэ решил не вступать в сражение с превосходящими вдвое силами британцев и принял решение оставить сухопутный гарнизон с частью морской пехоты в форте, приказав им сдаться через три дня. Сам же командующий, воспользовавшись туманом и благоприятным ветром, с флотом отплыл во Францию.

Возвращение во Францию было трудным, де Тернэ пришлось укрываться от британского флота в порту Ла-Коруньи в Испании. В конечном итоге де Тернэ во главе флота смог достигнуть Бреста только в январе 1763 года. Несмотря на очевидный провал операции, уход от сражения и сдачу захваченного форта, действия де Тернэ были признаны оправданными, поскольку он смог сохранить флот.

Война за независимость США

После семилетней войны де Тернэ командовал различными кораблями, в 1771 году получил звание бригадного генерала и назначен комендантом Иль-де-Франс (ныне Маврикий) и Иль-де-Бурбон (Реюньон).

В ноябре 1776 года был произведён в контр-адмиралы. В 1780 году он возглавил французский флот в экспедиции к берегам Америки. После высадки 7000-й французской армии графа Рошамбо в Ньюпорте французский флот был блокирован британцами. Шевалье де Тернэ скончался от тифа на борту корабля в порту Ньюпорта.

Поскольку устав ордена Госпитальеров включает обет безбрачия, шевалье де Тернэ никогда не был женат и не оставил потомства.

Интересные факты

В честь де Тернэ Лаперуз назвал открытую им для европейцев 23 июня 1787 года бухту Терней (фр. Baie de Ternay) в Приморском крае.

Библиография

• [www.biographi.ca/009004-119.01-e.php?&id_nbr=1737 Biography at Dictionary of Canadian Biography Online]
• Gardner, Asa. [books.google.com/books?id=J_hl5NVWljwC&dq=Ternay%20society%20cincinnati&pg=PA29#v=onepage&q=Ternay&f=false The Order of the Cincinnati in France]

Отрывок, характеризующий Д’Арсак де Тернэ, Шарль-Анри-Луи

– Руби! – прошептал почти офицер драгунам, и один из солдат вдруг с исказившимся злобой лицом ударил Верещагина тупым палашом по голове.
«А!» – коротко и удивленно вскрикнул Верещагин, испуганно оглядываясь и как будто не понимая, зачем это было с ним сделано. Такой же стон удивления и ужаса пробежал по толпе.
«О господи!» – послышалось чье то печальное восклицание.
Но вслед за восклицанием удивления, вырвавшимся У Верещагина, он жалобно вскрикнул от боли, и этот крик погубил его. Та натянутая до высшей степени преграда человеческого чувства, которая держала еще толпу, прорвалось мгновенно. Преступление было начато, необходимо было довершить его. Жалобный стон упрека был заглушен грозным и гневным ревом толпы. Как последний седьмой вал, разбивающий корабли, взмыла из задних рядов эта последняя неудержимая волна, донеслась до передних, сбила их и поглотила все. Ударивший драгун хотел повторить свой удар. Верещагин с криком ужаса, заслонясь руками, бросился к народу. Высокий малый, на которого он наткнулся, вцепился руками в тонкую шею Верещагина и с диким криком, с ним вместе, упал под ноги навалившегося ревущего народа.
Одни били и рвали Верещагина, другие высокого малого. И крики задавленных людей и тех, которые старались спасти высокого малого, только возбуждали ярость толпы. Долго драгуны не могли освободить окровавленного, до полусмерти избитого фабричного. И долго, несмотря на всю горячечную поспешность, с которою толпа старалась довершить раз начатое дело, те люди, которые били, душили и рвали Верещагина, не могли убить его; но толпа давила их со всех сторон, с ними в середине, как одна масса, колыхалась из стороны в сторону и не давала им возможности ни добить, ни бросить его.
«Топором то бей, что ли?.. задавили… Изменщик, Христа продал!.. жив… живущ… по делам вору мука. Запором то!.. Али жив?»
Только когда уже перестала бороться жертва и вскрики ее заменились равномерным протяжным хрипеньем, толпа стала торопливо перемещаться около лежащего, окровавленного трупа. Каждый подходил, взглядывал на то, что было сделано, и с ужасом, упреком и удивлением теснился назад.
«О господи, народ то что зверь, где же живому быть!» – слышалось в толпе. – И малый то молодой… должно, из купцов, то то народ!.. сказывают, не тот… как же не тот… О господи… Другого избили, говорят, чуть жив… Эх, народ… Кто греха не боится… – говорили теперь те же люди, с болезненно жалостным выражением глядя на мертвое тело с посиневшим, измазанным кровью и пылью лицом и с разрубленной длинной тонкой шеей.
Полицейский старательный чиновник, найдя неприличным присутствие трупа на дворе его сиятельства, приказал драгунам вытащить тело на улицу. Два драгуна взялись за изуродованные ноги и поволокли тело. Окровавленная, измазанная в пыли, мертвая бритая голова на длинной шее, подворачиваясь, волочилась по земле. Народ жался прочь от трупа.
В то время как Верещагин упал и толпа с диким ревом стеснилась и заколыхалась над ним, Растопчин вдруг побледнел, и вместо того чтобы идти к заднему крыльцу, у которого ждали его лошади, он, сам не зная куда и зачем, опустив голову, быстрыми шагами пошел по коридору, ведущему в комнаты нижнего этажа. Лицо графа было бледно, и он не мог остановить трясущуюся, как в лихорадке, нижнюю челюсть.
– Ваше сиятельство, сюда… куда изволите?.. сюда пожалуйте, – проговорил сзади его дрожащий, испуганный голос. Граф Растопчин не в силах был ничего отвечать и, послушно повернувшись, пошел туда, куда ему указывали. У заднего крыльца стояла коляска. Далекий гул ревущей толпы слышался и здесь. Граф Растопчин торопливо сел в коляску и велел ехать в свой загородный дом в Сокольниках. Выехав на Мясницкую и не слыша больше криков толпы, граф стал раскаиваться. Он с неудовольствием вспомнил теперь волнение и испуг, которые он выказал перед своими подчиненными. «La populace est terrible, elle est hideuse, – думал он по французски. – Ils sont сошше les loups qu'on ne peut apaiser qu'avec de la chair. [Народная толпа страшна, она отвратительна. Они как волки: их ничем не удовлетворишь, кроме мяса.] „Граф! один бог над нами!“ – вдруг вспомнились ему слова Верещагина, и неприятное чувство холода пробежало по спине графа Растопчина. Но чувство это было мгновенно, и граф Растопчин презрительно улыбнулся сам над собою. „J'avais d'autres devoirs, – подумал он. – Il fallait apaiser le peuple. Bien d'autres victimes ont peri et perissent pour le bien publique“, [У меня были другие обязанности. Следовало удовлетворить народ. Много других жертв погибло и гибнет для общественного блага.] – и он стал думать о тех общих обязанностях, которые он имел в отношении своего семейства, своей (порученной ему) столице и о самом себе, – не как о Федоре Васильевиче Растопчине (он полагал, что Федор Васильевич Растопчин жертвует собою для bien publique [общественного блага]), но о себе как о главнокомандующем, о представителе власти и уполномоченном царя. „Ежели бы я был только Федор Васильевич, ma ligne de conduite aurait ete tout autrement tracee, [путь мой был бы совсем иначе начертан,] но я должен был сохранить и жизнь и достоинство главнокомандующего“.