Збручский идол

Збручский идол в Краковском археологическом музее

Збручский идол. ок. X века

Камень. Высота 2,67 м

Археологический музей, Краков

Збру́чский и́дол — славянский каменный идол, найденный у села Гусятин (ныне Тернопольская область, Украина) в реке Збруч (приток Днестра) в 1848 году. Идол представляет собой четырёхгранный столб высотой 2,67 м, высеченный из серого известняка. Столб разделён на три яруса, на каждом из которых высечены различные изображения. Нижний ярус изображает подземное божество, средний — мир людей, верхний — богов. Идол венчает круглая шапка. Дата создания идола — приблизительно X век. Хронологически дата создания идола совпадает с периодом существования збручского культового центра. По данным археологических раскопок идол был установлен на территории святилища, расположенного на горе Бохит.

Збручский идол хранится в Краковском археологическом музее. В Москве, Киеве, Гродно, Варшаве, Вильнюсе, Одессе и Тернополе имеются копии идола в натуральную величину.

История находки

С 1815 г. Збруч являлся пограничной рекой между Российской империей и Австрийской империей. Посты пограничников и таможенной стражи располагались вдоль реки, которая практически постоянно находилась под наблюдением.

Жарким августом 1848 г. падение уровня Збруча обнажило у горы Соколихи шапку изваяния, наклонно выступающего из воды. Ударяясь в обращённую против течения шапку, волны реки создавали визуальный эффект «подскакивания», напоминая движение головы человека — вполне достаточно, чтобы у проходящих по дороге над берегом крестьян пошла молва об «утопленнике». Купающиеся в реке пастушки М. Бартошевский и И. Халаман поспешили уведомить о находке А. Брушкевича — мандатария (урядника) находившегося в 5 км от села Лычковцы, владельцем которого был польский шляхтич Константин Заборовский Брушкевич сперва никак не отреагировал на известие об «утопленнике» (что вполне понятно, ибо место, о котором шла речь, не входило в зону его юрисдикции, так как находилось на границах сёл Городинцы и Ракового Кута). Пограничники также не предприняли активных действий. Известием заинтересовались только таможенники. Что из воды торчит камень, разглядеть можно было и с берега, но один из таможенных стражников специально зашёл в реку и убедился, что это не просто камень, а изваяние. Начальник таможни надстражник Лашевский уведомил о находке К. Беньковского, управляющего находившимся неподалёку имением Заборовского, и уже упомянутого выше А. Брушкевича. Почему начальник таможни обратился именно к этим двум лицам — не совсем ясно. Возможно, дело в том, что Беньковский был инженером по образованию.

Прибыв к месту находки, Беньковский оценил размеры и вес изваяния, после чего послал в Лычковцы за тремя парами волов. Их доставил эконом имения В. Гавловский. К этому времени на берегу собралась целая толпа крестьян, а из Постоловки прибыл лесник Лазаревич. Под руководством Беньковского Гавловский вытащил изваяние на берег, зацепив верёвками за шапку. Только после этого приехал лычковецкий мандатарий Брушкевич. Беньковский велел погрузить изваяние на телегу и отвезти в Лычковцы, где с ним обошлись довольно непочтительно — бросили его под овином на дворе Брушкевича. Здесь изваяние валялось без присмотра до зимы, пока владелец имения К. Заборовский не подарил его коллекционеру М. Потоцкому.

Описание идола

Верхняя часть идола оформлена в виде округлой шапки с меховой опушкой, под шапкой расположены четыре лица. Идол разделён на три горизонтальных яруса. Высота верхнего яруса — 160 см, среднего — 40 см, нижнего — 67 см. Таким образом, на идоле имеется 12 отдельных секций. Одна из секций нижнего яруса пуста, остальные же 11 содержат по одному изображению.

На грани нижнего яруса, противопоставленной пустой, изображён усатый мужчина, стоящий на коленях и поддерживающий обеими руками средний ярус. На двух прилегающих гранях нижнего яруса эта же фигура показана сбоку и обращена коленями к лицевой грани. Таким образом, представляется возможным определить лицевую сторону всего идола.

Верхний ярус содержит крупные изображения двух женщин и двух мужчин в длинной подпоясанной одежде. Одна женщина изображена с рогом, вторая — с кольцом. Мужчины соответственно изображены один — с конём и мечом, второй — с солярным знаком на одежде, кругом с шестью лучами внутри него.

Средний ярус схож с верхним, однако его фигуры значительно мельче. Фигуры также разделяются по полу — под женскими фигурами верхнего ряда также изображены женские, под мужскими — мужские. Одежды людей также длинные, но без пояса. Фигуры изображены с расставленными руками, как бы образуя хоровод.

Культовый смысл идола по Б. А. Рыбакову

Женская фигура с рогом идентифицируется учёными как Макошь, богиня плодородия, а фигура с кольцом — как Лада, богиня весны, покровительница брака и любви. Мужская фигура с мечом и конём легче всего поддаётся определению, эти атрибуты свойственны Перуну, богу грозы и войны. Божество с солярным символом может быть определено либо как Хорс, бог солнца, либо как Дажьбог, бог плодородия и солнечного света. Скорее всего здесь изображён именно Дажьбог, для которого солярный знак был лишь опознавательным символом, из-за чего солнце изображено не в руках, а на одежде бога. Мужское божество, держащее на себе Землю, может быть сопоставлено с Велесом (Волосом).

Однако стоит заметить: О. М. Бодянский первым предположил в 1846 году, что Хорс — не имя отдельного божества, а эпитет Даждьбога. В дальнейшем этот вывод подтвердился ещё и тем фактом, что Хорс — иранское слово, обозначающее солнце, и могло быть воспринято восточными славянами во время ассимиляции ираноязычного населения. В описании Владимирова капища в Киеве в «Повести временных лет», между словами «Хорс» и «Даждьбог» отсутствует союз «и». Это может означать, что Хорс-Даждьбог — это одно божество (его имя можно трактовать как «солнце-Даждьбог»). Тем самым противоречие в трактовке солнечной фигуры Збручского идола снимается.

Версия позднейшего происхождения

Сотрудники Института археологии НАН Украины Алексей Комар и Наталья Хамайко опубликовали в 2011 году статью, в которой аргументируют версию позднейшего (начало XIX века) просхождения скульптуры как «исторической фантазии» польского поэта-романтика Тимона Заборовского, усадьба которого располагалась неподалёку от места находки.

См. также

• Збручский культовый центр
• Керносовский идол
• Натальевская стела
• Этокский памятник
• Каменная баба
• Бабы прусские
• Шигирский идол

Литература

• Журавлёв А. В. [www.colovrat.at.ua/load/1-1-0-7 Збручский идол — путеводитель по славянской Вселенной].
• Русанова И. П., Тимощук Б. А. [www.russiancity.ru/hbooks/h036.htm Збручское святилище (предварительное сообщение)] // Советская археология. — 1986. — № 4. — С. 90—99.
• Рыбаков Б. А. [historic.ru/books/item/f00/s00/z0000031/ Язычество древних славян]. — М.: Наука, 1981. — 608 с.

Отрывок, характеризующий Збручский идол

Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.
– Пущай! – крикнул он, заматывая вокруг рук вожжи, и тройка понесла бить вниз по Никитскому бульвару.