Земцов, Алексей Анисимович

Алексей Анисимович Земцов
Дата рождения:	23 февраля 1920(1920-02-23)
Место рождения:	село Михайловка (Томская губерния; ныне — Алтайский край)
Дата смерти:	12 ноября 2001(2001-11-12) (81 год)
Страна:	СССР СССР→ Россия Россия
Научная сфера:	геоморфология, палеогеография четвертичного периода, физическая география, четвертичная геология
Место работы:	Томский государственный университет
Учёная степень:	доктор географических наук
Учёное звание:	профессор
Альма-матер:	Томский государственный университет
Научный руководитель:	Г. Г. Гри́гор
Известные ученики:	В. В. Бутвиловский, Н. С. Евсеева, А. Н. Рудой
Известен как:	исследователь геоморфологии, четвертичной геологии и палеогеографии Западно-Сибирской равнины
Награды и премии:

Алексей Анисимович Земцо́в (23 февраля 1920 — 12 ноября 2001) — советский и российский географ, геолог, геоморфо́лог, доктор географических наук, профессор Томского государственного университета.

Биография

Родился 23 февраля 1920 году в крестьянской семье в селе Михайловское Алтайского края. Сразу после окончания школы в селе Тисуль Кемеровской области (1940) поступил на географический факультет Томского государственного университета, получив после окончания специальность географа-геоморфолога.

Из-за тяжело перенесённой в детстве болезни А. А. Земцов не мог участвовать в военных действиях в годы Великой Отечественной войны, однако вся тяжесть тыловой жизни военных лет сказалась и на жизни студента Земцова, как и миллионов его соотечественников: ночные дежурства, труд на заводе после занятий, дежурства в эвакуи́рованных госпиталях и т. д.

Всю свою жизнь Алексей Анисимович посвятил геолого-геоморфологическим исследованиям Западно-Сибирской равнины — трудной, заболо́ченной тайги и тундры. Только лишь одни названия речек и уро́чищ, по которым проходили маршруты А. А. Земцова, вызывают у понимающих людей ощущения романтической тайны, одиночества, безлюдья, тяжёлого труда и страстной увлечённости учёного, веры в возможность обретения научной истины. Аган, Пур, Таз, Ларьёган, Вах, Ильяк, Каз, Кеть, Чулым, Васюган… Десятки и сотни болотистых запутанных западно-сибирских проток и речек, тысячи термока́рстовых озёр и многокилометровых болот, моросящие дожди, или убивающее солнце, мошка, гнус… Лодки волоком, плоты и всегда — накомарники и болотные сапоги — вот суть жизни экспедиционного работника в Западной Сибири. И А. А. Земцов, в одиночку на обласке, либо со студентами и коллегами, каждое лето, на полный полевой сезон отправлялся в дорогу.

В 1951—1955 годах Алексей Анисимович принимал участие в полевых работах геологических партий Западно-Сибирского геологического управления, а с 1959 года он организовывал полевые отряды из преподавателелей и студентов для совместных экспедиционных работ. Именно в эти годы он познакомился с известным талантливым геологом С. Б. Ша́цким, с которым работал и дружил до самой кончи́ны.

В 1949—1952 годах Алексей Анисимович работал в экспедициях Томского государственного университета на Кузнецком Алатау. Здесь, на закарстованных площадках он проводил геоморфологические изыскания на россыпное золото. Со студентами он побывал и в ледниковых районах высокогорного Алтая. Однако, всегда оставался верен Северу, всегда полагал Север самым подходящим районом для творческой мужской работы. В 1981 году А. А. Земцов, совместно с экспедицией ТГУ под руководством своего коллеги профессора А. М. Малоле́тко, работал на бассейне Ханта́йского озера, на плато Путорана.

Преподавательская деятельность

Сразу после окончания ТГУ А. А. Земцов работал в университете на различных географических кафедрах. Тернистый путь от старшего лаборанта до профессора, заведующего кафедрой, прошёл этот полевой романтик и учёный. С 1 сентября 1964 года до 30 декабря 1987 года Алексей Анисимович заведовал кафедрой географии ТГУ. Почти 25 лет А. А. Земцов вёл и развивал кафедру и сибирскую географию. Это время его ученики и коллеги вспоминают как «эпоху Земцова».

Лично сам он читал почти всё, но особо любимыми он считал свои авторские курсы по общей геоморфологии, палеогеографии плейстоцена, четвертичной геологии, неотектонике, общей гидрологии, озероведению, болотоведению, мерзлотоведению и истории и методологии географии и географических открытий.

Своим учителем Алексей Анисимович всегда считал основателя кафедры географии профессора Г. Г. Гри́гора. Безмерное уважение к учителю он сохранил и после его смерти, в годовщины которой, с коллегами и студентами, А. А. Земцов посещал его могилу. Сейчас эта традиция прервалась.

«Эпоха Земцова»

Сегодня невозможно назвать в Сибири хотя бы единственную геологическую или изыскательскую организацию, НИИ или ВУЗ, где не работали бы ученики и бывшие студенты А. А. Земцова. Да и в России таковых не много. Десятки главных и ведущих геологов и начальников экспедиций по всей стране, профессора и доктора наук, крупные чиновники — все они прошли школу «эпохи Земцова». Это профессора, доктора географических и геолого-минералогических наук В. И. Була́тов, В. С. Ревя́кин, А. М. Малоле́тко, В. В. Бутвиловский, В. В. Ру́дский, Г. Я. Барышников, А. Н. Рудо́й, В. П. Чеха́, Н. С. Евсеева, Б. П. Ткачев… Этот список почти бесконечен. Многие из этих ученых и сами уже создали свои научные школы, вырастили своих докторов и кандидатов наук. Стиль его общения со студентами и коллегами ярко демонстрируется в воспоминаниях его бывшего студента, а сейчас кандидата наук, ведущего геолога Северо-Алтайской геолого-разведочной экспедиции, Г. Г. Русанова:

…С момента демобилизации прошло всего три месяца, и я еще не успел отвыкнуть от строгих армейских порядков. Поэтому по-военному четко доложил о своем прибытии… Алексей Анисимович первым делом поинтересовался моим именем и отчеством, и в дальнейшем обращался со мной только на «Вы». До этого момента со мной никто так не разговаривал….По моим тогдашним представлениям все было неправильно. Не должен был такой большой начальник, как профессор, да еще заведующий кафедрой, так со мной разговаривать. Он должен был в лучших советских традициях, с первых же слов показать, кто здесь царь, бог и воинский начальник….Именно так поступали все начальники, с которыми мне приходилось общаться до этого: от мастера на заводе и от сержантов и командира взвода до командующего армией….Лишь годы спустя я осознал, что во время нашей первой встречи Алексей Анисимович, возможно, совсем о том не думая, преподал мне прекрасный урок, которому я следую всю свою уже и не такую уж и маленькую жизнь.

— Геннадий Григорьевич Русанов, 2010, с.94

«…Он был настоящим экспедиционным волком, он в любой момент готов был раскрыться абсолютно любому профессиональному или романтическому порыву. Он был с нами на равных, но мы, студенты, никогда не переступали грань. Никогда и никто из нас, даже нечаянно, не переходил черту, которая разделяет дружелюбие и демократичность с фамильярностью и развязностью... И этому своей деликатностью, как бы - мимоходом, обучал нас А. А. Земцов…»

Далее...

Наука и жизнь

А. А. Земцов внес большой вклад в изучение взаимосвязи многолетнемерзлых пород («вечной мерзлоты») и рельефа. Он впервые обнаружил и описал глубоко залегающие многоле́тнемё́рзлые породы Западной Сибири, установил их границы и обнаружил их двучленное строение в вертикальном разрезе. Этот факт, как и само происхождение многосотметровой мощности двух толщ криолитозоны в Западной Сибири до сих является нерешенной научной проблемой. Сам А. А. Земцов некоторое время полагал, что две пачки многолетнемерзлых пород говорят о двух сильных глобальных похолоданиях и, как минимум, двух ледниковых фазах в конце плейстоцена. А. А. Земцов впервые определил и южную границу многолетнемерзлых пород Западной Сибири.

Замкнутые изометри́чные впадины на обширном междуречье рек Иртыш и Обь А. А. Земцов полагал термока́рстовыми западинами. Сейчас большинство из них заняты бессто́чными водораздельными озерами. В своих работах А. А. Земцов доказывал, что оледенение в плейстоце́не перегораживало сток великих сибирских рек, текущих сейчас в бассейн Северного Ледовитого океана, и многие из этих рек оказывались подпру́женными. В частности, в эпоху максимального оледенения (та́зовское оледенение среднего плейстоцена), писал А. А. Земцов, устье реки Енисей было блокировано льдом. У края огромного ледника образовывалось гигантское ледниково-подпрудное озеро — море, которое сбрасывало свои воды по низким водоразде́лам-спиллве́ям в бассейн Оби. Эти сбросы оставили сейчас свои следы в закономерно ориентированных с северо-востока на юго-запад «древних ложбинах стока».

Эта гипотеза была позднее убедительно подтверждена работами С. В. Гончарова, который в течение нескольких лет проводил аэро-космические и маршрутные исследования всего Сибирского региона. С. В. Гончаров установил границы открытого А. А. Земцовым Енисейского ледниково-подпрудного озера, уточнил пути его сбросов, а также получил абсолютные 14С — датировки возраста этих событий — поздне-послеледниковое время. Впоследствии А. Н. Рудой, продолжавший эти исследования, даже сформулировал специально для журналистов фразу: «Енисей впадал в Средиземное море».

Помимо спиллве́ев, многие из которых сейчас хорошо изучены и датированы, к геологическим свидетельствам транссибирских приледниковых стоков относятся известные уже более 200 лет бэровские бугры Северного Прикаспия, ложбинно-грядовый рельеф Западных Кызыл-Ку́мов, гривный рельеф восточной части Бара́бинской степи и юга Западной Сибири, а также знаменитые «ложби́ны древнего стока», бассейна южной части равнинной Оби.

За северными пределами Прио́бского плато эти ложбины стали известны еще в конце 1950-х годов, когда А. А. Земцов закартировал спиллвеи Таз-Енисейского междуре́чья. Он показал, что одна из древних ложбин, частично занятая сейчас реками Тым и Сым, имеет ширину 30-40 км и протягивается на юго-запад. Другая же ложбина такого типа, Камышловский лог, ориентированная почти широтно, рассекает Ишимскую степь по линии железной дороги Омск-Петропавловск. Средняя ширина этой ложбины достигает 25 км при глубине около 20 м, лог имеет падение в 30 м на юго-запад по простиранию.

В настоящее время уже почти никто не отрицает, что «древние ложбины стока» были ру́слами мощных водных потоков, связанных с таянием позднечетверти́чных (сарта́нских) ледников, с которыми коррелируют как речные террасы Енисея и Оби, так и аллю́вий самих ложбин.

К пионерным следует отнести и исследования древних и современных процессов рельефообразования в таежной зоне Западной Сибири. Именно А. А. Земцов одним из первых обратил внимание на главнейшую роль антропогенного фактора в активизации эо́ловых процессов (лесные пожары, наводне́ния на реках, сплошные вырубки леса и т. п.).

Алексей Анисимович Земцов возглавлял Томский отдел Географического общества СССР, был главным редактором его печатного о́ргана «Вопросы географии Сибири».

Труды

Профессор А. А. Земцов — автор более 200 научных и научно-популярных работ и учебников. Избранные труды:

1. Земцов А. А. Геоморфологические наблюдения в бассейне р. Агана // Вопросы географии Сибири, 1951. № 2. С. 243—258.
2. Земцов А. А. Геолого-геоморфологический очерк Вах-Тазовского междуречья // Труды Томского государственного университета, 1957. Т. 147. С. 57-70.
3. Геологическая карта СССР (Лист Q-44) с объяснительной запиской. М.: Госгеолиздат, 1958. 56 с.
4. Земцов А. А. О зандровой равнине в центральной части Западной Сибири. — Ледниковый период на территории Европейской части СССР и Сибири. М.: АН СССР, 1959. С. 321—330.
5. Земцов А. А. Реликтовая мерзлота на севере Западной Сибири. — Ледниковый период на территории Европейской части СССР и Сибири. М.: АН СССР, 1959. С. 331—334.
6. Земцов А. А. Глубокозалегающие многолетнемерзлые породы в Западной Сибири // Известия АН СССР. Серия географическая, 1960. № 4. С. 89-93.
7. Геоморфологическая карта центральной части Западно-Сибирской низменности // Геоморфологическая карта СССР для ВУЗов, 1960. М.: ГУГК.
8. Земцов А. А. Ледниковый рельеф области зырянского оледенения на северо-востоке Западной Сибири // Гляциология Алтая, 1964. № 3. С. 182—207.
9. Земцов А. А. Стратиграфия четвертичных отложений Вахского Приобья // Труды Томского государственного университета, 1964. Т. 49. С. 82-95.
10. Земцов А. А. Морские и ледниково-морские отложения Таз-Енисейского междуречья // Ученые записки Томского государственного университета, 1967. № 63. С. 65-77.
11. Земцов А. А. Ледниковые покровы или морские трансгрессии (статья первая) // Гляциология Алтая, 1970. № 6. С. 19-28.
12. Земцов А. А. Асимметрия речных долин Западно-Сибирской равнины // Известия Всесоюзного географического общества, 1973. Т. 105. № 2. С. 142—148.
13. Земцов А. А. Петрографический состав валунов и вопросы палеогеографии севера Западной Сибири // Известия АН СССР. Серия географическая, 1973. № 2. С. 80-90.
14. Земцов А. А. Геоморфология Западно-Сибирской равнины (северная и центральная части). — Томск: Томский госуниверситет, 1976. 344 с.
15. Геоморфологическая карта СССР (на 24 листах). Масштаб 1:2 500 000 (соавтор). М.: ГУГК, 1987.
16. Земцов А. А., Евсеева Н. С. Рельефообразование в лесоболотной зоне Западно-Сибирской равнины. — Томск: ТГУ, 1990. 240 с.
17. Земцов А. А. Проблемы Сибирских увалов // Вопросы географии Сибири, 2001. Вып. 24. С. 7-18.

Награды и премии

• Отличник высшей школы (1985)
• Заслуженный работник высшей школы Российской Федерации (1998)
• Почётный член Географического общества СССР
• медаль «Ветеран труда» (1984)
• медаль «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1991)
• медаль «За заслуги перед Томским государственным университетом» (1998)
• юбилейная медаль «50 лет Победы в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.» (1995)

Литература

1. Рудский В. В., Рудой А. Н. Патриарх сибирской географии (к 80-летию доктора географических наук, профессора А. А. Земцова) // Современные проблемы географии и природопользования. — Барнаул, 2000. Вып. 2. С. 65-67.
2. Малолетко А. М. Алексей Анисимович Земцов. — Памяти А. А. Земцова. Томск: Изд-во ТГУ, 2010. С. 3-11.
3. Русанов Г. Г. Алексей Анисимович Земцов — первая встреча: воспоминания студента. — Памяти А. А. Земцова. Томск: Изд-во ТГУ, 2010. С. 93-95.
4. Игорь Тюрин. Енисей впадал в Средиземное море // «Буфф-сад», еженедельное приложение к газ. «Томский вестник», 1994. 14 июля.
5. Гончаров С. В. Граница последнего оледенения на Среднем Енисее: положение и возраст // Доклады АН СССР, 1986. Т. 290. № 6. С. 1436—1439.
6. Гросвальд М. Г. Евразийские гидросферные катастрофы и оледенение Арктики. — М.: Научный мир, 1999. 120 с.
7. Земцов А. А. Геоморфология Западно-Сибирской равнины (северная и центральная части). — Томск: Томский госуниверситет, 1976. 344 с.
8. Рудой А. Н. Вклад А. А. Земцова в развитие ледниковой теории (в свете новой концепции глобальных гляциогидрогенных катастроф) // Проблемы географии на рубеже 21-го века / Материалы Всерос. конференции. — Томск, 2000. С. 160—162.
9. Уткин Юрий. Нет маршрутам окончания… // Газета «Красное знамя», 2000. 26 февраля.

Отрывок, характеризующий Земцов, Алексей Анисимович

– Да кто доносит? – сказал Щербинин, взяв конверт.
– Известие верное, – сказал Болховитинов. – И пленные, и казаки, и лазутчики – все единогласно показывают одно и то же.
– Нечего делать, надо будить, – сказал Щербинин, вставая и подходя к человеку в ночном колпаке, укрытому шинелью. – Петр Петрович! – проговорил он. Коновницын не шевелился. – В главный штаб! – проговорил он, улыбнувшись, зная, что эти слова наверное разбудят его. И действительно, голова в ночном колпаке поднялась тотчас же. На красивом, твердом лице Коновницына, с лихорадочно воспаленными щеками, на мгновение оставалось еще выражение далеких от настоящего положения мечтаний сна, но потом вдруг он вздрогнул: лицо его приняло обычно спокойное и твердое выражение.
– Ну, что такое? От кого? – неторопливо, но тотчас же спросил он, мигая от света. Слушая донесение офицера, Коновницын распечатал и прочел. Едва прочтя, он опустил ноги в шерстяных чулках на земляной пол и стал обуваться. Потом снял колпак и, причесав виски, надел фуражку.
– Ты скоро доехал? Пойдем к светлейшему.
Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.