Зефрин, Макс

Макс Зефрин <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Макс Зефрин (справа) в беседе с Манфредом фон Арденне. 1970</td></tr>
министр здравоохранения ГДР
8 декабря 1958 — 26 ноября 1971
Глава правительства:	Отто Гротеволь Вилли Штоф
Предшественник:	Луитпольд Штейдле
Преемник:	Людвиг Меклингер
Награды:

Макс Зе́фрин (нем. Max Sefrin; 21 ноября 1913, Штамбах — 10 августа 2000) — политик в ГДР, член ХДС. Заместитель председателя Совета министров ГДР, министр здравоохранения ГДР в 1958—1971 годах.

Биография

В 1930—1932 годах Макс Зефрин получил торговое образование, в 1932—1937 годах учился в лётной школе, затем служил в люфтваффе в звании обер-фельдфебеля. Некоторое время в 1945 году пробыл в советском плену.

В 1945—1949 годах руководил муниципальным предприятием, служил советником городского правительства в Йютербоге. В 1946 году вступил в Христианско-демократический союз, занимал руководящие партийные должности. Входил в состав главного правления ХДС, в 1954—1958 годах занимал должность заместителя генерального секретаря, с 1966 годах — заместителя председателя партии.

В 1952 году Макс Зефрин был избран депутатом Народной палаты ГДР, с 1971 года занимал должность заместителя председателя комитета по национальной обороне. В 1958—1971 годах являлся заместителем председателя Совета министров ГДР и входил в состав правительства ГДР в ранге министра здравоохранения. В 1961—1990 годах занимал пост заместителя председателя Лиги дружбы народов ГДР.

Ссылки

• [bundesstiftung-aufarbeitung.de/wer-war-wer-in-der-ddr-%2363%3B-1424.html?ID=3252 Биография] (нем.)

Отрывок, характеризующий Зефрин, Макс

Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.