Иоанн (Василевский)

В Википедии существуют статьи о других людях с именем Иоанн и фамилией Василевский.

Епископ Иоанн (в миру Иван Александрович Василевский или Васильевский; 1864 — 4 марта 1931, село Вешняки, Московская область) — епископ Русской православной церкви, епископ Воскресенский, викарий Московской епархии.

Биография

Окончил Московскую духовную академию. Был протоиереем, настоятелем храма Успения Божией Матери в Вешняках.

Заведовал церковно-приходской школой в Выхине. В его доме напротив храма Воскресения Христова в Вешняках принимали странников, кормили голодных. Был духовником первого округа Московского благочиния.

В 1918 году овдовел. Татьяна Федоровна Коршунова, правнучка епископа Иоанна, рассказывала: «Любовь Егоровна болела недолго, но очень тяжело, она была глубоко верующим, искренним человеком. Дедушка вспоминал, что она говорила: «Мне хотя бы на последней ступенечке в раю постоять». Когда она умирала, отец Иоанн сидел у её кровати. Она так ослабла, что не могла даже говорить. Видно, чувствуя, что отходит в мир иной, она захотела перекреститься, а сил поднять руку уже не было. Отец Иоанн по взгляду понял ее желание. Взял ее руку и ею перекрестил. Она обрадовалась, что он все понял, и улыбнулась. С этой улыбкой на устах она и скончалась».

В 1922 году, когда в Поволжье разразился страшный голод, Патриарх Тихон обратился с воззванием к «народам мира и православному человеку» с просьбой о помощи. Настоятель вешняковского храма протоиерей Иоанн Василевский по этому поводу сказал такую проникновенную проповедь, что многие прихожане в храме плакали. Средств нуждающимся в храме села Вешняково собрали больше, чем в других приходах, что не спасло храм от разграбления властями в ходе кампании по изъятию церковных ценностей.

13 (26) сентября 1923 года, будучи в сане протоиерея, избран Патриархом Тихоном епископом Бронницким

7 октября 1923 года хиротонисан во епископа Бронницкого, викария Московской епархии. Хиротонию возглавил Патриарх Тихон. Продолжал жить и служить в Вешняках.

Последовательно поддерживал преемников Патриарха Тихона митрополитов Петра (Полянского) и Сергия (Старогородского).

С 1927 года — епископ Воскресенский (титуловался по городу Воскресенск, ныне Истра), викарий той же епархии.

В конце 1920-х годов его детям предложили отказаться от отца. Они этого не сделали и тогда владыка, чтобы не подвергать своих близких опасности, переселился из церковного дома на другую сторону железной дороги. Тайком, по ночам, чтобы не заметили и не донесли, маленькая внучка Люба — дочь младшего сына Владыки — тайком приходила к дедушке и приносила ему еду.

Проживал на покое в селе Вешняках под Москвой (ныне в черте Москвы), где скончался 4 марта 1931 года от рака кишечника. Отпевание после было совершено в церкви села Вишняков Заместителем Патриаршего Местоблюстителя митрополитом Сергием (Страгородским) в сослужении архиепископа Велико-Устюжского Софрония (Арефьева), епископа Подольского Иннокентия (Летяева) и епископа Кимрского Иоанна (Соколова). Погребён в Вешняках с левой стороны алтаря нижнего Успенского храма.

Отрывок, характеризующий Иоанн (Василевский)

– La bonte divine est inepuisable. C'est la ceremonie de l'extreme onction qui va commencer. Venez. [Милосердие Божие неисчерпаемо. Соборование сейчас начнется. Пойдемте.]
Пьер прошел в дверь, ступая по мягкому ковру, и заметил, что и адъютант, и незнакомая дама, и еще кто то из прислуги – все прошли за ним, как будто теперь уж не надо было спрашивать разрешения входить в эту комнату.


Пьер хорошо знал эту большую, разделенную колоннами и аркой комнату, всю обитую персидскими коврами. Часть комнаты за колоннами, где с одной стороны стояла высокая красного дерева кровать, под шелковыми занавесами, а с другой – огромный киот с образами, была красно и ярко освещена, как бывают освещены церкви во время вечерней службы. Под освещенными ризами киота стояло длинное вольтеровское кресло, и на кресле, обложенном вверху снежно белыми, не смятыми, видимо, только – что перемененными подушками, укрытая до пояса ярко зеленым одеялом, лежала знакомая Пьеру величественная фигура его отца, графа Безухого, с тою же седою гривой волос, напоминавших льва, над широким лбом и с теми же характерно благородными крупными морщинами на красивом красно желтом лице. Он лежал прямо под образами; обе толстые, большие руки его были выпростаны из под одеяла и лежали на нем. В правую руку, лежавшую ладонью книзу, между большим и указательным пальцами вставлена была восковая свеча, которую, нагибаясь из за кресла, придерживал в ней старый слуга. Над креслом стояли духовные лица в своих величественных блестящих одеждах, с выпростанными на них длинными волосами, с зажженными свечами в руках, и медленно торжественно служили. Немного позади их стояли две младшие княжны, с платком в руках и у глаз, и впереди их старшая, Катишь, с злобным и решительным видом, ни на мгновение не спуская глаз с икон, как будто говорила всем, что не отвечает за себя, если оглянется. Анна Михайловна, с кроткою печалью и всепрощением на лице, и неизвестная дама стояли у двери. Князь Василий стоял с другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу. Лицо его выражало спокойную набожность и преданность воле Божией. «Ежели вы не понимаете этих чувств, то тем хуже для вас», казалось, говорило его лицо.
Сзади его стоял адъютант, доктора и мужская прислуга; как бы в церкви, мужчины и женщины разделились. Всё молчало, крестилось, только слышны были церковное чтение, сдержанное, густое басовое пение и в минуты молчания перестановка ног и вздохи. Анна Михайловна, с тем значительным видом, который показывал, что она знает, что делает, перешла через всю комнату к Пьеру и подала ему свечу. Он зажег ее и, развлеченный наблюдениями над окружающими, стал креститься тою же рукой, в которой была свеча.
Младшая, румяная и смешливая княжна Софи, с родинкою, смотрела на него. Она улыбнулась, спрятала свое лицо в платок и долго не открывала его; но, посмотрев на Пьера, опять засмеялась. Она, видимо, чувствовала себя не в силах глядеть на него без смеха, но не могла удержаться, чтобы не смотреть на него, и во избежание искушений тихо перешла за колонну. В середине службы голоса духовенства вдруг замолкли; духовные лица шопотом сказали что то друг другу; старый слуга, державший руку графа, поднялся и обратился к дамам. Анна Михайловна выступила вперед и, нагнувшись над больным, из за спины пальцем поманила к себе Лоррена. Француз доктор, – стоявший без зажженной свечи, прислонившись к колонне, в той почтительной позе иностранца, которая показывает, что, несмотря на различие веры, он понимает всю важность совершающегося обряда и даже одобряет его, – неслышными шагами человека во всей силе возраста подошел к больному, взял своими белыми тонкими пальцами его свободную руку с зеленого одеяла и, отвернувшись, стал щупать пульс и задумался. Больному дали чего то выпить, зашевелились около него, потом опять расступились по местам, и богослужение возобновилось. Во время этого перерыва Пьер заметил, что князь Василий вышел из за своей спинки стула и, с тем же видом, который показывал, что он знает, что делает, и что тем хуже для других, ежели они не понимают его, не подошел к больному, а, пройдя мимо его, присоединился к старшей княжне и с нею вместе направился в глубь спальни, к высокой кровати под шелковыми занавесами. От кровати и князь и княжна оба скрылись в заднюю дверь, но перед концом службы один за другим возвратились на свои места. Пьер обратил на это обстоятельство не более внимания, как и на все другие, раз навсегда решив в своем уме, что всё, что совершалось перед ним нынешний вечер, было так необходимо нужно.