Иоганн и Венделин фон Шпейер

Братья Иоганн и Венделин фон Шпейер (Johann и Wendelin von Speyer; иногда: Джованни и Венделино да Спира) — немецкие книгопечатники, которые работали в Венеции с 1468 года по 1477 год.

Они были одними из первых книгопечатников, приехавших в Италию из разгромленного в 1462 году Майнца. Об их жизни почти ничего неизвестно. Родом братья из Шпейера. В 1460—1461 годах Иоганн появляется в Майнце, где работает ювелиром. В 1468 году, вместе со своей женой, детьми и братом Венделином, он уезжает в Венецию.

Первые книги

Сенат Венецианской республики оказал теплый прием Иоганну, и наградил пятилетней монополией на книгопечатание. Его первая книга, «Письма к друзьям» Цицерона, появилась в 1469 году. Во время работы над «О граде Божьем» Августина Блаженного (1470), Иоганн умер, и книгу завершил Венделин, приняв на себя управление типографией, которой управлял до 1477 года. Около 1472 года он объединился с немецким книгопечатником Иоганном Кёльнским, и они вместе выпустили семь книг. До того, как умер Иоганн, были закончены четыре больших работы: два издания Цицерона, «Естественная история» Плиния Старшего и один том Ливия. Был начат «О граде Божьем». Всего за семь месяцев было напечатано 800 экземпляров.

Серии

С 1470 по 1477 год Венделин выпустил более 70 изданий (итальянские и римские классики, Отцы Церкви, юристы, и т. д.). Иоганн печатал антиквой, сделанной по образцу одного из прекраснейших итальянских рукописных шрифтов. Шрифт был красивым и аккуратно вырезанным. Он превосходит последующие антиквы, которые пострадали из-за желания печатников вместить больше букв на страницу, и почти равен по красоте антикве Жансона.

Шрифты

В дополнение первому шрифту, Венделин использовал пять других, весьма изящной работы, среди которых были и три узких (возможно, из-за желания сохранить место) готических шрифта. Книги Венделина так же безошибочны, ровно набраны и красиво отпечатаны, как книги его брата. Последний был первым печатником, который стал использовать арабские цифры для нумерации страниц, а также первым применил двоеточие и вопросительный знак. В книгах Венделина впервые появляются так называемые кустоды, то есть слова на правом нижнем поле книги, которые повторяют первое слово на следующей странице.

Братья фон Шпейер, наряду с Паннарцем и Свейнхеймом а также Николя Жансоном, внесли важный вклад в развитие антиквенного шрифта.

Источники

• Denis, Suffragium pro J. de Spira (Vienna, 1794)
• Brown, Venetian Printing Press (London, 1891)
• Ongania, Art de l'imprimerie a Venise (Venice, 1895-6)
• Hartwig et al., Festschrift zum 500 jahr. Geburstage von Johann Gutenberg (Mainz, 1900).

Ссылки

• [nbn-resolving.de/urn:nbn:de:bvb:12-bsb00042654-3 Электронная версия книги «О граде Божьем» (1470)]
• [www.newadvent.org/cathen/14215a.htm Статья в Католической энциклопедии (англ.)]

Отрывок, характеризующий Иоганн и Венделин фон Шпейер

Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.