Иорданский, Николай Иванович
| Николай Иванович Иорданский | |
 | |
| Псевдонимы: |
Негорев |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
29 декабря 1928 (52 года) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Партия: | |
| Род деятельности: |
журналист, дипломат |
Николай Иванович Иорданский (псевдоним — Негорев; 4 декабря 1876, Новохопёрск, — 29 декабря 1928, Москва) — участник революционного движения в России, журналист, советский дипломат.
Содержание
Биография
Родился в семье конторщика. Окончил гимназию в Симферополе в 1895 году. Поступил на физико-математический факультет Санкт-Петербургского университета. Во время студенческих волнений 1899 года был одним из руководителей студенческого комитета, за что был из университета исключен, подвергся арестам и высылке.
Сближается с социал-демократами, участвует в петербургском «Союзе борьбы за освобождение рабочего класса» и других группах Петербурга, Симферополя, Севастополя, Борисоглебска.
В 1904 году в Женеве участвует в издании «Искры», в 1905 году — член исполкома Петербургского Совета рабочих депутатов.
На I конференции РСДРП в Таммерфорсе введен в состав ЦК[1], на IV съезде (Стокгольмском) избирается членом редакции ЦО и кандидатом в члены ЦК.
Первоначально меньшевик, к 1910 году сближается с большевиками, член редакции газеты «Звезда» и других партийных изданий. С 1909 по 1917 — редактор журнала «Современный мир».
Во время Первой мировой войны — оборонец, близок к Плеханову. После Февральской революции — комиссар Временного правительства и ВЦИК на Юго-Западном фронте. По его приказу 29 августа (11 сентября) 1917 года был арестован командующий фронтом А. И. Деникин и ряд офицеров штаба.
В октябре 1917 года, будучи комиссаром Временного правительства на Юго-Западном фронте, пытался организовать отправку верных правительству войск в Москву для подавления большевистского восстания.
После Октябрьской революции эмигрировал в Финляндию. Однако вскоре начинает издавать в Хельсинки просоветскую газету «Путь» и в 1922 году высылается из Финляндии в советскую Россию. После убийства Воровского в 1923 году направлен в Италию дипломатическим представителем СССР. Подготовил заключение советско-итальянского торгового договора с одновременным признанием СССР Италией де-юре.
После возвращения в Москву в 1924 году занимается литературной и издательской деятельностью. До конца жизни в 1928 году работал в Госиздате.
Похоронен в Москве на новом Донском кладбище. Урна с прахом захоронена в колумбарии № 1 здания бывшего Донского крематория.
Напишите отзыв о статье "Иорданский, Николай Иванович"
Примечания
- ↑ [www.knowbysight.info/2_KPSS/04018.asp Справочник по истории Коммунистической партии и Советского Союза 1898—1991]
Литература
- Деятели СССР и революционного движения России: Энциклопедический словарь Гранат. — М.: Советская энциклопедия, 1989. — С. 422. — 832 с. — ISBN 5-85270-028-2.
Ссылки
- [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Иорданский/ Иорданский Николай Иванович в Литературной энциклопедии]
- [interaffairs.ru/paged/show/90year/sotr Биография на сайте журнала «Международная жизнь»]
Отрывок, характеризующий Иорданский, Николай Иванович
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.
В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
