Исаак Трокский

Исаак Трокский
др.-евр. יצחק בן אברהם טרוקי‎ караимск. Icchak uwłu Awrahamnyn Trochtan польск. Izaak z Trok, syn Abrahama
Дата рождения:	1533(1533)
Место рождения:	Троки, Трокское воеводство, ВКЛ
Дата смерти:	1594(1594)
Место смерти:	Троки, Трокское воеводство, ВКЛ
Гражданство:	Великое княжество Литовское
Род деятельности:	прозаик, полемист, богослов
Годы творчества:	1553—1594
Жанр:	теология
Язык произведений:	древнееврейский
Дебют:	חיזוק אמונה «Хиззук Эмуна» (польск. «Twierdza wiary», рус. «Укрепление веры»)

Исаак Трокский (Ицхак бен Авраам Троки; 1533, Троки—1588/1594, Троки) — караимский теолог-полемист, писатель.

Исаак Трокский прежде всего известен как автор полемического произведения «Хиззук Эмуна» (ивр. ‏חיזוק אמונה‏‎ - «Укрепление веры»), которое вызвало значительный интерес у французских энциклопедистов, в том числе Вольтера. По мнению А. Кефели, эта книга была использована французскими мыслителями-демократами и во многом подготовила почву для французской буржуазной революции.

Биография

О жизни Исаака Трокского известно немного. Ицхак бен Авраам родился в 1533 в городе Троки в Литве в зажиточной караимской семье. Традиционное теологическое образование в области древнееврейского языка и литературы он получил у караима Цефании бен Мордехая (Zephaniah ben Mordecai).

Кроме этих дисциплин, он овладел и светскими науками, в том числе польским языком и латынью. Это позволило ему прекрасно изучить также христианскую догматику и принимать, таким образом, участие в религиозных дискуссиях не только с высшими чинами римско-католической, протестантской и греческой православной церквей, но также и социнианской и других сектантских религиозных общин.

Он упоминает о своих многочисленных теологических дискуссиях со священниками, землевладельцами, видными чиновниками и известными учеными, и вообще с каждым, кто выражал желание поспорить:

Поскольку мне в моей юности представилась возможность прочесть и понять многие сочинения [других] народов на их собственных языках, сблизиться с князьями и видными людьми при их дворах и во дворцах, я мог познакомиться с заблуждениями в сочиненных ими текстах, услышать, как они утверждают неверные взгляды, разделяют диковинные мнения и надуманные гипотезы, и вообще ведут многие неразумные речи.

«Плодом» этих контактов, и одновременно начитанности Исаака Троки в христианской богословской и анти-еврейской литературе, стало создание полемического трактата «Хиззук Эмуна» (др.-евр. חיזוק אמונה‎ - «Укрепление веры»), который свидетельствует о внимательном знакомстве Исаака Троки с текстами, публиковавшимися лидерами польской Реформации.

Главное произведение

Трактат «Хиззук Эмуна» («Укрепление веры», «Утверждение веры»), написанный в 1593 году, является наиболее известным произведением Исаака Трокского. Работа представлена в двух томах (первый том — это апология караимизма, а второй — критика христианства), и в общей сложности состоит из 99 глав. Поскольку Исаак Трокский не успел закончить своего произведения, трактат «Хиззук Эмуна» был завершён его учеником, Иосифом Малиновским Троки, который составил предисловие и индекс на основании письменных записок автора и его устных замечаний.

Этот труд пользуется исключительным читательским успехом как у караимов, раввинистов, так и — в трёх переводах — у христиан. Возможно, он действительно представлял собой письменную фиксацию реальных диспутов автора с христианами, но нельзя исключить и того, что он явился плодом кабинетного труда, с исчерпывающей полнотой отразившим критические выпады и аргументацию обеих сторон.

Эта работа сразу же завоевала популярность, поскольку одновременно убедительно обосновывала догматику караимской веры и проводила спокойный и рассудительный анализ «уязвимых мест» христианской догматики. Примечательна проявляемая Исааком из Трок осведомлённость в догматических различиях, существующих между католиками и протестантами.

Изложение начинается с опровержения того, что Иисус из Назарета был Мессией, предсказанный пророками:

1. происхождение: Мессия — потомок Давида (при условии, что Иосиф происходит от семени Давида, что более чем сомнительно, так как Иосиф был бы приёмным отцом Иисуса);
2. действия Иисуса, который сказал: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью её, и невестку со свекровью её». Тора ожидает Мессию, действующего противоположно этим словам;
3. период, когда жил Иисус — это не последние дни;
4. обещания, связанные с приходом Мессии не были выполнены (пришествие Мессии принесёт мир и справедливость).

Опираясь на философские аргументы, Исаак Троки ставит под сомнение божественность Иисуса.

Это произведение было старательно скопировано заинтересованными еврейскими учёными, некоторые из которых пытались изменить работу в свете своих собственных взглядов и убеждений. В 1681 году немецкий гебраист Иоганн Криштоф Вагензайль (1633—1705) опубликовал работу с сопроводительным латинским переводом «Tela ignea Satanae» (Огненные стрелы сатаны) и собственными комментариями, направленными против караимской веры. Однако эта публикация имела обратный эффект и привела к популяризации трактата в западноевропейских интеллектуальных кругах, в первую очередь среди французских гуманистов и антиклерикалов. Подготовленный Вагензайлем древнееврейский текст был в 1705 году перепечатан еврейским печатным двором в Амстердаме, а в 1717 году издан в переводе на идиш. Английский перевод впервые осуществлён в 1851 году Мозесом Мокаттой ограниченным тиражом в Лондоне, немецкое издание с видоизменённым древнееврейским текстом появилось в начале 1870-х годов.

Частичный перевод на русский язык осуществлён газзаном Авраамом Кефели в 2005 году.

Прочие произведения

Перу Исаака Трокского принадлежат также упоминаемые Симхой Луцким произведения:

• трактат о новолунии,
• литургические стихи (пиюты), некоторые из которых были включены в молитвенные ритуалы караимов.

Литература

• Виктория Мочалова. [www.jcrelations.net/ru/?item=2411 Иудеи между католиками и протестантами в Польше XVI—XVII вв.] // Свой или чужой? Евреи и славяне глазами друг друга. Акад. серия. Вып. 11. М., 2003. С.68-91
• [karaim-institute.narod.ru/kenassa/hizzuk-emuna.doc Хиззук-Эмуна (Укрепление Веры). Трактат караимского учёного Исаака Трокского] // Перевод на русский — газзан Аврагъам Кефели.
• [www.chizukemuna-ru.estranky.cz/ ХИЗЗУК ЭМУНА - УКРЕПЛЕНИЕ ВЕРЫ - Ответ христианским миссионерам. Трактат караимского учёного Исаака Трокского] - Перевод на русский.
• Jizchak 1594 — Chizzuq emuna. Befestigung im Glauben, von Jizchak, Sohn Abrahams, neu herausgegeben / Uebers. v. D. Deutsch. Breslau u. Sohrau. 1873
• [www.jstor.org/stable/1452746 Review: Voltaire on Isaac of Troki’s «Hizzuk Emunah»]/ Joshua Szechtman // The Jewish Quarterly Review, New Series, Vol. 48, No. 1 (Jul., 1957), pp. 53–57. Published by: University of Pennsylvania Press
• Исаак Троки: апологет иудаизма в конце шестнадцатого века, Авраам Гейгер = [books.google.com.ua/books?id=quJEAAAAYAAJ Isaak Troki: ein Apologet des Judenthums am Ende des sechzehnten Jahrhunderts], Abraham Geiger
• Schreiner, Stefan. Isaiah 53 in the Sefer Hizzuk Emunah ("Faith Strengthened") of Rabbi Isaac ben Abraham of Troki // Suffering Servant: Isaiah 53 in Jewish and Christian Sources
• M KIZILOV. Two Piyyutim and a rhetorical essay in the northern (troki) dialect of the karaim language by isaac ben abraham of troki - Judaica, 2007

Ссылки

• Троки, Исаак бен-Авраам (полемист) // Еврейская энциклопедия Брокгауза и Ефрона. — СПб., 1908—1913.
• [faithstrengthened.org/FS_Biography.html Two Biographies of Isaac Ben Abraham of Troki]
• [faithstrengthened.org/ Chizzuk Emunah (Faith Strengthened)]
• [books.google.com.ua/books?id=dfoLAAAAIAAJ&hl=ru&pg=PR1#v=onepage&q&f=false Полная электронная копия книги Хиззук Эмуна]

Отрывок, характеризующий Исаак Трокский

Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…


В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала: