Фридрих, Карл Иоахим

Карл Иоахим Фридрих

Карл Иоахим Фридрих (5 июня 1901, Лейпциг — 29 сентября 1984, Лексингтон) — немецко-американский политолог-теоретик, доктор политических наук, один из лидирующих американских политических теоретиков послевоенного периода, один из основоположников теории тоталитаризма.

Биография

Родился 5 июня 1901 в Лейпциге, Германия. Карл Иоахим Фридрих был сыном знаменитого профессора медицины (изобретателя хирургических резиновых перчаток) и Прусской графини фамилии Булов . Посещал Филиппинскую гимназию, где получил качественное германское образование. Фридрих учился под руководством Альфреда Вебера, брата Макса Вебера в Ге́йдельбергском университете, где был дипломирован в 1925 году. Также посещал несколько других университетов, получив докторскую степень и мгновенно начав свою выдающуюся карьеру политического теоретика в Гарвардском университете. Семья Фридриха имела крепкие связи в Соединенных Штатах Америки. Его брат, Отто Фридрих, уехал туда, став промышленником в сфере Германской каучуковой индустрии. Оба брата жили и учились в Америке, но после первой мировой войны Карл решил остаться в США, а Отто возвратился в Германию. Они временно прекратили отношения в течение 1940-х годов из-за верности Отто нацистской партии и выдающейся роли в германской промышленности во времена третьего рейха, но восстановили контакт после окончания второй мировой войны

В 1920-х, будучи студентом в Соединенных Штатах, Карл основал и стал президентом Германской академии обменного сервиса, через который он встретил любовь всей своей жизни, Ленор Пелхам, писательницы, а также студентки Рокфордского колледжа недалеко от Чикаго. Через некоторое время они поженились. В 1926 году Карл был определен в лекторский состав Гарвардского университета. Когда Гитлер пришёл к власти, Карл решил остаться в США и принял гражданство.

Фридрих специализировался на проблемах лидерства и бюрократии в правительстве и сравнительных политических институтах. Будучи особенно популярным лектором, Фридрих написал 31 том работ по политической истории правительства, философии и отредактировал другие 22 (в том числе вторую по значимости историю Гарварда). В 1930-х профессор Фридрих совместно со своим, впоследствии забытым, учеником Дэвидом Ризманом, были видными деятелями движения репатриации еврейских учащихся, юристов и журналистов из Германии и других стран фашистского режима в Соединенные Штаты. Пианист Рудольф Серкин, которому он помог, дал концерт на его ферме в Брэттлборо, штат Вермонт, событие, которое дало начало музыкальному фестивалю Мальборо. Эксперт в немецком конституционном праве, и в условиях его этического упадка, Фридрих поддерживал представительную демократию. Он противостоял прямой демократии, хотя поддерживал референдумы в противовес тоталитаризму. Он испытывал острую потребность в поддержании верховенства права, дополненной сильной инфраструктурой гражданских институтов и был особенно подозрителен к популярным общественным движениям тех времен.

В течение второй мировой войны Фридрих помог основать школу заокеанской администрации, тренировавшей офицеров для военной службы за границей, и работал там в качестве директора с 1943 по 1946 год. Он также работал в Исполнительном Комитете Консульства Демократии, заинтересованном в убеждении американского народа в обязательности борьбы с тоталитаризмом и укреплении национальной морали.

Фридрих, будучи возможно наиболее осведомленным теоретиком в своей сфере (немецкой конституционной истории), со стороны общественности не был обделен вниманием. Некоторые из его Гарвардских коллег характеризовали его как «человека, полностью уверенного в своих способностях». Фридрих был автором статьи «Poison in Our System», опубликованной в номере за июнь 1941 года «Atlantic Monthly», критикующих Songs For John Doe, музыкального альбома против мирного времени Рузвельта (выпущенного в мае 1941 года, незадолго до объявления Германией войны США).

С 1946 по 1948 год профессор Фридрих работал советником по конституционным и правительственным делам военного губернатора Германии генерала Люциуса Клея. Он внес предложение о денацификации оккупированной Германии и принял участие в работе, направленной на создание западногерманского естественного права и конституции немецких земель. Позднее принял участие в разработке конституции Пуэрто-Рико, Виргинских островов и Израиля. Между 1955 и 1971 годом Фридрих был Итонским профессором науки в Гарварде, а также профессором политологии в университете Гейдельберга с 1956 по 1966 год. Параллельно он учился в Гарварде и Гейдельберге до его выхода на пенсию в 1971 году. Позднее он учился в университете Манчестера и в университете Дюка. Он также был президентом Американской ассоциации политических наук в 1962 году и международной ассоциации политических наук с 1967 по 1970. В 1967 году Фридрих был награждён железным крестом немецкого ордена Мерита президентом ФРГ. В числе учеников Фридриха были такие известные политические теоретики как Джудит Шклар, Бенджамин Бербер и Збигнев Бжезински.

Идеи

Идея «хорошей демократии» отрицала базовую демократию как тоталитарную. Некоторые из претензий теории Фридриха о тоталитаризме — в особенности его принятии идеи Карла Шмидта — показаны как потенциально антидемократические Ганцом Литцманом. Шмидт верил, что правитель вне закона и принадлежал к неоконсерватизму. Клаус фон Бойме видит главную идею теории Фридриха в «создании и сохранении крепких институтов». Это может быть рассмотрено как влияние его работ на создании конституций немецких Земель. Он пророчески высказал и сформулировал теоретические рамки Европейского союза, а также предсказал, что Соединенные Штаты повернутся к диктатуре.

Книги

• Edmund Spevack, Allied Control and German Freedom: American Political and Ideological Influences on the Framing of the West German Basic Law (Grundgesetz) (Munster: Verlag), p. 192.
• Der Verfassungsstaat der Neuzeit (The Modern Constitutional State). (Berlin, 1953)
• with Zbigniew Brzezinski: Totalitarian Dictatorship and Autocracy, (Cambridge: Harvard University Press, 1956)
• Totalitäre Diktatur (The Totalitarian Dictatorship). (Stuttgart, 1957)
• Man and His Government: An Empirical Theory of Politics (New York: McGraw-Hill, 1963)
• The Age of the Baroque: 1610—1660 (New York: Harper & Row, 1952)
• Tradition and Authority (Oxford: Oxford University Press, 1972)
• Hans J. Lietzmann, Von der konstitutionellen zur totalitären Diktatur. Carl Joachim Friedrichs Totalitarismustheorie (From Constitutionalism to Totalitarian Dictatorship: Carl Joachim Friedrichs' Totalitarianism Theory). Alfred Söllner, Ed. Totalitarismus. Eine Ideengeschichte des 20. Jahrhunderts (Totalitarianism: A History of 20th Century Thought"). (1997).

Отрывок, характеризующий Фридрих, Карл Иоахим

– Lise, я прошу вас перестать, – сказал князь Андрей еще выразительнее.
Пьер, всё более и более приходивший в волнение во время этого разговора, встал и подошел к княгине. Он, казалось, не мог переносить вида слез и сам готов был заплакать.
– Успокойтесь, княгиня. Вам это так кажется, потому что я вас уверяю, я сам испытал… отчего… потому что… Нет, извините, чужой тут лишний… Нет, успокойтесь… Прощайте…
Князь Андрей остановил его за руку.
– Нет, постой, Пьер. Княгиня так добра, что не захочет лишить меня удовольствия провести с тобою вечер.
– Нет, он только о себе думает, – проговорила княгиня, не удерживая сердитых слез.
– Lise, – сказал сухо князь Андрей, поднимая тон на ту степень, которая показывает, что терпение истощено.
Вдруг сердитое беличье выражение красивого личика княгини заменилось привлекательным и возбуждающим сострадание выражением страха; она исподлобья взглянула своими прекрасными глазками на мужа, и на лице ее показалось то робкое и признающееся выражение, какое бывает у собаки, быстро, но слабо помахивающей опущенным хвостом.
– Mon Dieu, mon Dieu! [Боже мой, Боже мой!] – проговорила княгиня и, подобрав одною рукой складку платья, подошла к мужу и поцеловала его в лоб.
– Bonsoir, Lise, [Доброй ночи, Лиза,] – сказал князь Андрей, вставая и учтиво, как у посторонней, целуя руку.


Друзья молчали. Ни тот, ни другой не начинал говорить. Пьер поглядывал на князя Андрея, князь Андрей потирал себе лоб своею маленькою рукой.
– Пойдем ужинать, – сказал он со вздохом, вставая и направляясь к двери.
Они вошли в изящно, заново, богато отделанную столовую. Всё, от салфеток до серебра, фаянса и хрусталя, носило на себе тот особенный отпечаток новизны, который бывает в хозяйстве молодых супругов. В середине ужина князь Андрей облокотился и, как человек, давно имеющий что нибудь на сердце и вдруг решающийся высказаться, с выражением нервного раздражения, в каком Пьер никогда еще не видал своего приятеля, начал говорить:
– Никогда, никогда не женись, мой друг; вот тебе мой совет: не женись до тех пор, пока ты не скажешь себе, что ты сделал всё, что мог, и до тех пор, пока ты не перестанешь любить ту женщину, какую ты выбрал, пока ты не увидишь ее ясно; а то ты ошибешься жестоко и непоправимо. Женись стариком, никуда негодным… А то пропадет всё, что в тебе есть хорошего и высокого. Всё истратится по мелочам. Да, да, да! Не смотри на меня с таким удивлением. Ежели ты ждешь от себя чего нибудь впереди, то на каждом шагу ты будешь чувствовать, что для тебя всё кончено, всё закрыто, кроме гостиной, где ты будешь стоять на одной доске с придворным лакеем и идиотом… Да что!…
Он энергически махнул рукой.
Пьер снял очки, отчего лицо его изменилось, еще более выказывая доброту, и удивленно глядел на друга.
– Моя жена, – продолжал князь Андрей, – прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и первому говорю, потому что я люблю тебя.
Князь Андрей, говоря это, был еще менее похож, чем прежде, на того Болконского, который развалившись сидел в креслах Анны Павловны и сквозь зубы, щурясь, говорил французские фразы. Его сухое лицо всё дрожало нервическим оживлением каждого мускула; глаза, в которых прежде казался потушенным огонь жизни, теперь блестели лучистым, ярким блеском. Видно было, что чем безжизненнее казался он в обыкновенное время, тем энергичнее был он в эти минуты почти болезненного раздражения.
– Ты не понимаешь, отчего я это говорю, – продолжал он. – Ведь это целая история жизни. Ты говоришь, Бонапарте и его карьера, – сказал он, хотя Пьер и не говорил про Бонапарте. – Ты говоришь Бонапарте; но Бонапарте, когда он работал, шаг за шагом шел к цели, он был свободен, у него ничего не было, кроме его цели, – и он достиг ее. Но свяжи себя с женщиной – и как скованный колодник, теряешь всякую свободу. И всё, что есть в тебе надежд и сил, всё только тяготит и раскаянием мучает тебя. Гостиные, сплетни, балы, тщеславие, ничтожество – вот заколдованный круг, из которого я не могу выйти. Я теперь отправляюсь на войну, на величайшую войну, какая только бывала, а я ничего не знаю и никуда не гожусь. Je suis tres aimable et tres caustique, [Я очень мил и очень едок,] – продолжал князь Андрей, – и у Анны Павловны меня слушают. И это глупое общество, без которого не может жить моя жена, и эти женщины… Ежели бы ты только мог знать, что это такое toutes les femmes distinguees [все эти женщины хорошего общества] и вообще женщины! Отец мой прав. Эгоизм, тщеславие, тупоумие, ничтожество во всем – вот женщины, когда показываются все так, как они есть. Посмотришь на них в свете, кажется, что что то есть, а ничего, ничего, ничего! Да, не женись, душа моя, не женись, – кончил князь Андрей.
– Мне смешно, – сказал Пьер, – что вы себя, вы себя считаете неспособным, свою жизнь – испорченною жизнью. У вас всё, всё впереди. И вы…
Он не сказал, что вы , но уже тон его показывал, как высоко ценит он друга и как много ждет от него в будущем.
«Как он может это говорить!» думал Пьер. Пьер считал князя Андрея образцом всех совершенств именно оттого, что князь Андрей в высшей степени соединял все те качества, которых не было у Пьера и которые ближе всего можно выразить понятием – силы воли. Пьер всегда удивлялся способности князя Андрея спокойного обращения со всякого рода людьми, его необыкновенной памяти, начитанности (он всё читал, всё знал, обо всем имел понятие) и больше всего его способности работать и учиться. Ежели часто Пьера поражало в Андрее отсутствие способности мечтательного философствования (к чему особенно был склонен Пьер), то и в этом он видел не недостаток, а силу.
В самых лучших, дружеских и простых отношениях лесть или похвала необходимы, как подмазка необходима для колес, чтоб они ехали.
– Je suis un homme fini, [Я человек конченный,] – сказал князь Андрей. – Что обо мне говорить? Давай говорить о тебе, – сказал он, помолчав и улыбнувшись своим утешительным мыслям.